Когда прорублено окно

• Россия всегда была ориентирована на чужую культуру: вначале это было равнение на Византию, затем – на Запад.
• Попадая на русскую почву извне, политические и культурные теории и практики, как правило, получали совсем иное воплощение.
• В результате образовывалось нечто новое, непохожее на существовавшее в той же Европе.
• Три проекта "европеизации" России в конце XVIII – начале XIX века связаны с именами Никиты Панина, Александра Голицына и Сергея Уварова.

Алексей Юдин: Сегодня мы будем говорить о том, что делала Россия, когда Петр I прорубил окно в Европу, и предложим вам три исторических персональных дела. Посмотрим, как в России пытались построить Европу или создать другую Европу.

Корреспондент: Петровская эпоха, всегда вызывавшая споры своей неоднозначностью, стала точкой отсчета нового времени. В ходе реформ Петра I, существенно изменивших государственную и общественную жизнь России, были заложены основы Российской империи и поворот в сторону Запада.

В конце XVIII – начале XIX века один за другим возникают проекты перекройки России по западным лекалам.

Никита Панин

"Он умрет, если когда-нибудь поторопится", – говорила императрица Екатерина II о Никите Панине. А английский посланник Гаррис писал о нем: "Добрая натура, огромное тщеславие и необыкновенная неподвижность". Медлительность и сонливость Панина была поводом для многочисленных анекдотов. Согласно одному из них, молодой корнет Панин приглянулся императрице Елизавете Петровне, и она назначила ему свидание, которое он проспал, за что и был выслан послом в Копенгаген.

Панин – русский дипломат и государственный деятель, участник Октябрьского переворота 1763 года, глава российской внешней политики при молодой Екатерине II, автор плана "Северного аккорда" – союза северных государств во главе с Пруссией и Россией против гегемонии в европейских делах Франции и Австрии. Автор одного из первых в России проектов конституции, который после смерти Панина был передан Павлу I. В этом проекте Панин манифестировал либеральные ценности. Этот документ через много лет повлиял на декабристов М.С. Лунина и Н.М. Муравьева.

Александр Голицын

"Вот Хвостовой покровитель,// Вот холопская душа,// Просвещения губитель,// Покровитель Бантыша", – писал Александр Пушкин в эпиграмме на князя Александра Голицына. Современники Голицына недолюбливали его и прозвали "гасителем просвещения". Начинал он как вольтерьянец, но впоследствии сделал все, чтобы подтвердить это прозвище "гасителя": провозгласив благочестие основанием истинного просвещения, Голицын взял курс на клерикализацию образования. Но в то же время он потворствовал распространению масонских лож, в которых еще тлел дух свободомыслия.

Голицын – глава Министерства духовных дел и народного просвещения, начальник управления почт, президент Библейского общества, а также время от времени и председатель Государственного совета. В общем, князь Александр Голицын был практически всесильным чиновником, до конца преданным императорам – как Александру I, так и его брату Николаю I.

Сергей Уваров

Современники обвиняли его в приспособленчестве и льстивом пресмыкательстве перед сильными мира сего, в привычке переходить от одного образа мыслей к другому и от собственного убеждения к чужому. Он был заносчив, высокомерен, жаден и любил щеголять своей принадлежностью к интеллектуальной элите. Все это внушало к нему нелюбовь.

Уваров – русский антиковед и государственный деятель, министр просвещения и действительный тайный советник. Наиболее известен как создатель теории официальной народности, в основе которой лежат консервативные взгляды на просвещение, науку и литературу. Но вопреки постулату "православие, самодержавие, народность" именно при нем университеты и гимназии вышли на новый европейский уровень.

Алексей Юдин: В студии Радио Свобода – историки Наталья Зазулина и Александр Полунов. Первый у нас Никита Панин. Что можно добавить к характеристике его личности?

Наталья Зазулина: Это не просто руководитель внешней политики, это сподвижник Екатерины II, воспитатель сына. Он воспитал не только Павла Петровича, но и своего племянника Никиту Панина, который впоследствии был одним из идеологов убийства Павла Петровича. Что же до конституции, Никита Панин умер в 1782 году, за 6 лет до Великой французской революции. Естественно, как вельможа века просвещения, он встречался с Дидро, цитировал Вольтера, знал все, что из последнего написал аббат Мабли, мог очень легко цитировать Канта, при этом не всегда понимая, что он цитирует.

Алексей Юдин: Это действительно был европеец не понаслышке, он сформировался именно в том просвещенческом кругу.

Наталья Зазулина: Независимо от своих внешнеполитических пристрастий (он ориентировался на Пруссию и Великобританию, а не на священную Римскую империю, Францию, итальянские государства, где сидели Бурбоны разных видов), он, тем не менее, был только европейцем и не видел другого пути, кроме дальнейшего движения России в Европу.

Александр Полунов: Он действительно был одним из просвещеннейших людей своего времени. Это был очень типичный представитель верхнего слоя той элиты, которая появляется в России не сразу после петровских преобразований, но через какое-то время, когда этот импульс доходит до более-менее широких кругов высшего дворянства. Это был, безусловно, человек, остро переживавший проблемы, возникшие в результате включения России в Европу, и несостыковки, которые возникали во внутренней жизни России и были особенно заметны на фоне Европы. Целью проекта его конституции было основать государственное управление на твердых началах закона, права, чтобы не было произвола, деспотизма со стороны монарха, не было страшных, уродливых явлений – дворцовых переворотов, убийств царей, чтобы закон царствовал над всеми.

Наталья Зазулина: Предполагался некий общественный договор между династией, троном и обществом. Но под обществом подразумевалась только элита, аристократия и дворянство. Уже впоследствии, буквально накануне Великой Французской революции Людовик XVI был вынужден принять все сословия Франции, но это для него плохо кончилось. У нас так далеко не смотрели.

Александр Полунов: После того, как Россия вступила в Европу, перед ней встал вопрос о выборе союзника.

Наталья Зазулина: Членом европейской семьи мы стали после окончания большой европейской войны за испанское наследство, частью которой была Северная война, где мы приняли участие.

Алексей Юдин: Какие были предложения со стороны Панина?

Александр Полунов: Был вопрос о поиске союзника. Для Никиты Ивановича ориентиром были североевропейские страны.

Наталья Зазулина: Он был дипломатом при стокгольмском дворе, наблюдал революцию 1772 года, так называемую "революцию шляп" – это наименование одной из шведских придворных партий, которая ограничивала шведскую монархию. При Екатерине II и много далее каждый был холопом своего государя. Каждый, даже Панин, кем бы он себя ни считал: сподвижником, воспитателем, более мудрым и так далее, – тем не менее, был холопом императрицы. Хотелось немножечко сместить эти понятия в духе века Просвещения, не то чтобы встать с монахом на равных, но чтобы его мнение, точка зрения, советы не носили тайно-совещательный характер, а были чем-то именным и воспринимались более уважительно.

Алексей Юдин: Наследие Панина, так или иначе, совершило какую-то свою работу в истории России: это воспитательное наследие.

Наталья Зазулина: Да, его предпочтение прусской системы образования, его симпатии к организации всех религиозных заведений по лютеранскому образцу – все это очень долго держалось в определенном количестве высших учебных заведений Российской империи.

Алексей Юдин: В дальнейшей истории России, уже в XIX веке кто-то обращался к политическому наследию Никиты Панина, вспоминал о "Северном аккорде"?

Александр Полунов: Это наследие было, конечно, известно. Некоторые государства, которые по проекту Панина должны были входить в "Северный аккорд" (в первую очередь Пруссия), становились союзниками России. У Панина подосновой "Северного аккорда", помимо чисто политических расчетов, была ориентация на конституционные государства. Панин испытывал к Швеции симпатии, в том числе, потому, что там власть монарха была ограничена конституцией, но ему это виделось в том ключе, что власть монарха основана на твердом основании права. Ему хотелось чего-то подобного в России, но, думаю, он действительно не знал, как воплотить это в жизнь.

Александр Полунов

Здесь было много имитационного, подражательного: переписать оттуда, переписать отсюда. Кроме того, чтобы ограничить таким образом монархию, нужна прочная социальная база, то, что мы сейчас назвали бы средним классом, гражданским обществом. Даже в этих условиях ограничение монархии в таких крупных странах, как Англия и Франция, совершается через перевороты, потрясения, революции, хотя потом все-таки входит в рамки конституционного или даже республиканского правления. Но в России этого не было.

Наталья Зазулина: Романтические бредни эпохи Просвещения, непригодные для России!

Алексей Юдин: Перейдем к нашей следующей кандидатуре – это Александр Голицын. Послушаем комментарий филолога и историка, профессора РГГУ Анастасии Готовцевой.

Анастасия Готовцева: Он сам вспоминает, что незадолго до войны 1812 года произошел переворот в его сознании: он стал человеком религиозным, но по-своему. Под его руководством была создана концепция универсального христианства, не характерная для России. Это было нечто совсем не похожее на традиционное православие. Проповедовалось объединение христианских конфессий, своего рода свобода вероисповедания, во всяком случае, свобода от официальной церкви. И проповедовалось общение с богом напрямую – это было очень либеральное начинание для России той эпохи.

Конечно, это вызывало противодействие среди официального православия. Голицын создал так называемое Библейское общество – идея была позаимствована в Англии. Некоторые исследователи говорят, что Библейское общество стало в России инструментом модернизации, внедрения европейских идей.

Конечно, он не был либералом в современном понимании этого слова. Георгий Флоровский, написавший свою знаменитую книгу "Пути русского богословия", называет политику Голицына "диктатурой сердца". Это действительно была диктатура, но с оглядкой на какой-то человеческий фактор. На фоне другого фаворита Александра – Аракчеева, наверное, Голицын выигрывает. Голицыну посвящено много страниц исследований, он пытался создать нечто вроде идеологического единства вокруг трона Александра I, потому что было много реформаторских начинаний, и Александр все время жаловался, что ему не хватает сподвижников.

Наталья Зазулина: Я не согласна! Воспитанные Екатериной II ее внуки, Александр I и Великий князь Константин, а также воспитывавшийся вместе с ними, кое-как закончивший пажеский корпус князь Александр Голицын были просто неверующими людьми. Это не плохо и не хорошо – это данность века Просвещения. Когда в 1803 году Александр I назначает Голицына обер-прокурором Святейшего Синода, тот ему говорит: "Я же ни во что не верю". "Делом займись". Было множество направлений, где он примерно понимал, что делать, но религии он чурался, несмотря на все последующие многочисленные упоминания, каким он стал верующим и благочинным: это просто страх за свою жизнь. В 1812 году Наполеон уже в Москве, и ты не знаешь, что будет дальше. Ты спишь в своем Каменноостровском дворце и не понимаешь, проснешься ты утром, или, по примеру папеньки, офицеры войдут среди ночи к тебе в опочивальню и – табакерочкой и офицерским шарфом для верности… Вот тут поверишь во что хочешь!

Когда говорят, что уверовал Александр Голицын, протянул своему венценосному другу Библию, а она была открыта на некоем псалме Давида, забывают сказать, что это было по-французски. Александр I, как и Голицын, отправляли православную веру по-французски. Он не всегда понимал, что поет православный хор. Поэтому все преобразования Голицына начались для того, чтобы хотя бы подготовить в неких религиозных училищах, подведомственных ему как обер-прокурору, священников, которые будут разговаривать с Александром I и с его приближенными на одном языке.

Александр Полунов: В воззрении Александра, конечно, был элемент катастрофизма. Надо понимать, что такое война с Наполеоном. Наполеон – это страшная сила, он прошелся катком по всей Европе. Его же даже человеком не считали – это был сверхчеловек. Александр действительно ложился и засыпал в сомнении, проснется он или нет. Павла убили, Петра III убили – в этой семье два поколения мужчин умирали не своей смертью.

Наталья Зазулина: Князь Голицын был калькой своего друга детства, императора. Александр I изображает благочестие – и он изображает.

Алексей Юдин: Меня интересует тот момент, когда начинается история про духовные скрепы. Что он имел в виду?

Александр Полунов: Это были скорее не духовные скрепы, а духовные раскрепы. Скрепой было бы православие, а здесь был безграничный мистицизм. Под скрепами мы понимаем какие-то институты, учреждения. Здесь же было представление о том, что основой консервативной политики, прочного государственного порядка является некое религиозное умонастроение, благочестие даже без определенной конфессиональной окраски и догматической четкости.

Наталья Зазулина: Но до известного предела. В 1818 году Александр I произносит знаменитую речь в Варшаве, в которой обещает полякам конституцию. На это сумасшедшая реакция. Трудности перевода, никто не слышал речь, еще меньше ее читали…

Александр Полунов: Слово "либерал" тогда не знали, его пришлось переводить. Александр I гениально перевел – "законно свободный".

Наталья Зазулина: К сонму обсуждений внезапно присоединяется митрополит Санкт-Петербургский и Псковский. Но он забыл, что позволил себе покритиковать помазанника божьего. Его ссылают и отправляют в польский монастырь. Александр Николаевич позаботился назначить другого митрополита. Так что православие – да, но в рамках почтения к слову императора.

Наталия Зазулина

Библейское общество, кстати, было в личной унии с Министерством духовных дел и народного просвещения, потому что Голицын возглавлял и то, и другое. Директора департаментов и министерств заседали в совете Библейского общества, то есть это были два лица одного и того же. Зато мы получили Библию по-русски, синодальный перевод. Это дорогого стоит.

Алексей Юдин: Почтовое ведомство ведь тоже его?

Наталья Зазулина: Много позже, в 1824 году.

Алексей Юдин: Это просто какой-то культур-монополист того времени!

Наталья Зазулина: Это был один из самых знающих и грамотных чиновников всего царствования Александра I и первых 18 лет начала царствования Николая I.

Алексей Юдин: Это все-таки был проект века Просвещения в России – каковы его итоги?

Александр Полунов: Волна романтизма, пиетизма, мистицизма, которая в значительной степени оттесняет просвещение.

Алексей Юдин: Но все-таки попытка просветить.

Александр Полунов: Однако уже в религиозном духе. А те, кто придерживался просвещения в классических образцах XVIII века, при Александре Николаевиче серьезно пострадали: разгром казанского и петербургского университетов...

Алексей Юдин: Что осталось из проекта Голицына? Библейское общество?

Александр Полунов: Уже к концу царствования Александра I стало ясно, что эта программа провалилась. Библейское общество закрыли при Николае I. Перевод, кстати, не был закончен, а часть этого перевода, Пятикнижье даже сожгли, решив, что в формы перевода прокралась ересь.

Наталья Зазулина: Если век просвещения громко хлопнул дверью – Французской революцией, то у нас этот романтический поход Европы, очарование ее идеями закончился восстанием декабристов 14 декабря 1825 года. Вот это был наш хлопок дверью!

Алексей Юдин: И надолго ничего не сохранилось? Когда вспомнили, вернулись?

Наталья Зазулина: При Уварове. В 1821 году молодой Уваров едет из Петербурга в Карлсбад и в Вену на совещание по поводу брожения среди студенчества в Европе. У нас практически не звенело, не гремело. Профессора, изгнанные за вольнодумство из европейских университетов, массово поехали в Россию – в казанский, харьковский, петербургский, московский университеты.

Алексей Юдин: Послушаем комментарий Михаила Велижева, профессора гуманитарных наук Высшей школы экономики.

Михаил Велижев: Сергей Уваров был европейски образованным человеком. Он известен как автор знаменитой формулы "православие, самодержавие, народность", как министр народного просвещения, который довольно долго, в течение почти 17 лет управлял образованием и просвещением в Российской империи. С его именем ассоциируется в значительной степени официальный национализм. Между тем этот национализм парадоксальным образом никак не противоречил его очень высокому мнению о европейском образовании, по той простой причине, что он мыслил себе исторический путь России и исторический путь Европы как движение к одной и той же цели. Этот тезис очень легко иллюстрировать на примере метафоры корабля-государства, известной еще с античности. Представим себе, что Россия – это корабль, и Европа – корабль. Эти два корабля плывут к одной и той же цели, но разными маршрутами. Цель – это европейская образованность. Он считал, что те достижения, которые были достигнуты в Европе в области науки и просвещения, являются релевантными для всех, значимы и для России. Однако Россия, в силу своей исторической специфики, должна прийти к этим ценностям совершенно другим путем, не революционным, не парламентским, без участия третьего сословия, а через распространение монархической идеи православия, самодержавия и народности – трех элементов, которые поясняли друг друга. И если корабль под названием "Европа" может потонуть, потому что ему все время угрожают революционные бури, то Россия, в силу устойчивого характера, которым наделяет ее самодержавие вкупе с православием и народностью, как раз способна пройти этот путь, может быть, даже лучше Европы.

Наталья Зазулина: Уваров – действительно один из образованнейших, умнейших чиновников конца царствования Александра I, работавший в ведомстве Александра Голицына, зять первого министра просвещения Алексея Разумовского, специалист по античности, автор многих брошюр.

Уже миновали наполеоновские войны, уже Европа знает, что такое наполеоновский кодекс, кто мог, вернулся на троны. Наполеоновский кодекс – это римское право. А то, что писал Сперанский Александру I, – это немного от Наполеона, немного от римского права. Как бы мы к этому ни относились, уже после расстрела мятежных войск на Сенатской площади первое, что, всплеснув руками, сказала императрица Мария Федоровна своему сыну, молодому императору Николаю I: "Что скажет Европа?". То есть России не все равно – в хорошем смысле.

Уваров был не просто за интеграцию в Европу, он был за эмансипацию в европейское образование, а не за эмансипацию России от Европы. Он это всячески продвигал. Сама эта триада – это не какой-то доклад, а записки взгляда на дальнейшее развитие образования чиновника своему государю по-французски. Опять же, тут мы упираемся в перевод: если переводить "народность" в значении уваровского времени 30-х годов XIX века, то это "национальность". И православие поначалу не имело в виду именно православную веру в той императорской России после польского восстания. Это была самая массовая религия России, но к ней относилось и католичество, и лютеранство. Это были те, кого он описал, кто должен был быть под охраной царской власти.

Алексей Юдин: То есть православие – это скорее ортодоксия в широком христианском церковном смысле. "Народность" я больше вижу в немецком переводе, чем во французском. Если понимать под народностью народоправие, то есть демократию, то при чем тут самодержавие? Что имел в виду Уваров, говоря об этой народности?

Александр Полунов: Он в первую очередь имел в виду национальную самобытность.

Наталья Зазулина: Именно он в 1834 году вводит в практику университетов России кафедру российской словесности и кафедру российской истории, которых до этого отдельно не было.

Александр Полунов: Причем все эти профессора, которые создадут впоследствии профессиональный костяк русской истории и историографии, начиная с Сергея Михайловича Соловьева, прошли через длительные зарубежные стажировки – это было обязательное условие, введенное Уваровым.

Алексей Юдин: В современном понимании эта триада очень часто предстает как некое фундаментальное основание культурно-политического изоляционизма, а здесь совершенно другое: научись у Европы, а потом делай по-своему.

Александр Полунов: Мы этого не боимся, попробуйте это. Вы там хлебнете амброзии и яду, но мы верим в вас: вы не будете там напиваться этим ядом.

Алексей Юдин: Борис Успенский, знаменитый семитолог, исследователь культуры, писал, что это некая антитеза лозунга Французской революции "свобода, равенство, братство". Но у нас же еще была триада Людовика XIII: один закон, одна вера, один король. Триада Уварова – это антитеза Французской революции или в большей степени развитие старой триады?

Наталья Зазулина: Я бы сказал, что за Людовиком XIII повторяла еще Екатерина II, которая говорила, что прежде всего – ее подданные Российской империи, а уже потом православный, лютеранин, католик и так далее.

Александр Полунов: При Николае I был сделан очень большой шаг в упорядочении правой базы. Сам Николай, и Уваров, и Сперанский, возвращенный к государственной деятельности, исходили примерно из одного и того же круга идей: да, монархия, даже самодержавная, но основанная на четком базисе закона. Мы сейчас можем спорить, критиковать, говорить, что если самодержавие не уравновешено парламентом, то никакого закона не будет, и это, наверное, правильно. Но тогда не было установки на какое-то самодержавие, которое правит без руля и без ветрил: это все-таки четкая правовая база разумного заимствования из европейской культуры всего важного, полезного и основательного. Уваров в уже достаточно взрослом возрасте выучил древнегреческий язык, потому что была искренняя вера в то, что глубинные основания европейской культуры, связанные с наследием античности, – это нечто, что действительно ложится в основу стабильного основательного порядка, развития, но не скачками, не с кровопролитиями, как в Европе, а развития эволюционного, через постепенное распространение просвещения. Мы можем это критиковать как утопию, но все же в основе была идея развития, движения, а вовсе не идея неподвижности и изоляционизма.

Наталья Зазулина: Но через десять лет, когда по Европе прошли революции, Николай I заявил ему коротко и ясно: более жесткие условия обучения студентов, не больше 300 человек в университете. Поиграли – и хватит. И он подает в отставку. Строжа профессуру и литераторов, закручивая гайки попечителям учебных округов, он, тем не менее, все эти годы был одновременно их защитником перед Николаем I. При всех противоречивостях этой личности, Уваров интересен и недооценен. Скучно клеить на него только триаду или клеймо мистика на Голицына.