– Классики об эпидемии
– Пушкин на английском
– Мемуары Вуди Аллена: Кафка с юмором
Александр Генис: Меньше всего от карантина пострадали книги. Наоборот, давно уже чтение не было так популярно, более того – необходимо. Сегодня мы с Соломоном Волковым обсудим, что и как читают в Америке, сильнее всех пострадавшей от пандемии.
О карантинном чтении только что напомнил всем известный американский критик Дуаэйт Гарнер, который выпускает сборник цитат. Из них можно сделать подборку высказываний, связанных с эпидемиями. Например, такие: "Как печальны улицы без людей", Сэмюэль Пипс, свидетель лондонской чумы в 17-м веке. "Сейчас я не так строг к себе" – Лев Толстой. "Коты счастливее людей, потому что у них нет газет" – поэтесса Гвенделин Брукс (но это не единственная причина: в пандемию люди нравятся кошкам, потому что они ведут себя, как кошки: спят, едят и никуда не ходят). "Закрылись рестораны? Найдем утешение в кулинарных книгах" – Бодлер. "Если вы одиноки, не будьте праздны" – Сэмюэль Джонсон. Наконец, высказывание, приписываемое Сартру: "Если вам плохо одному, вы в плохой компании".
Многие учителя сейчас практикуют чтение стихов перед началом школьных занятий по интернету. То же делают перед каждой виртуальной планеркой в "Нью-Йорк таймс", где каждое утро начинается со стихотворения – иногда Вордсворт, иногда Верлен, а часто современные поэты, но всегда что-то духоподъёмное, связанное с болезнью и ее преодолением.
Среди многих классических книг, созвучных пандемии и поэтому актуальных сегодня, на первом месте, как говорят продажи на "Амазоне", "Чума" Камю.
Раньше этот роман ценили как аллегорию фашизма, да и всякого тоталитарного режима, который и есть чума, заражающая собой обывателей. Теперь до нас дошли другие – буквальные и метафорические – слои книги. С одной стороны клинически честная картина болезни, с другой – глубокие размышления писателя-изгнанника о происхождении эпидемии. Камю писал: "Казалось, будто сама земля, на которой были построены наши дома, очищалась от скопившейся в ее недрах скверны, будто оттуда изливалась наружу сукровица и взбухали язвы, разъедавшие землю изнутри".
Другой опус, ставший мгновенно сугубо актуальным и востребованным, – знаменитое эссе Сюзан Зонтаг "Болезнь как метафора". Те, кто только слышал это название, часто не понимают его смысла. Сама Зонтаг, много лет сражавшаяся с раком, отказывала недугу в переносном значении. "Болезнь, – писала она в этом эссе, – не метафора, и самый честный подход к болезни, наиболее, так сказать, "здоровый" способ болеть – это полностью отказаться от метафорического мышления". И тут же добавляла, что это невозможно. У каждой эпохи свои метафоры болезни, отражающие ее представления о медицине, добре, зле, соседях и боге. Чаще всего считали, что эпидемия – расплата за грехи, обычно чужие. Виновными могут быть евреи, сарацины, китайцы, а также гомосексуалисты, как сегодня уверяют некоторые пасторы и отдельные раввины. В этих терминах эпидемия – материальная реализация духовной порчи. Нам легче справиться с вызовом судьбы, если в нем находится хоть какой-нибудь смысл, оправдывающий ее. Несправедливому злу нужно хотя бы фальшивое оправдание.
Список опусов, ставших популярными в Америке из-за пандемии, можно продолжить, упомянув страшную "Маску красной смерти" Эдгара По и куда более умиротворяющую книгу Генри Торо "Уолден", которая учит, как наслаждаться одиночеством (ложка к обеду карантина). Но есть и более неожиданный в западном контексте автор: Пушкин.
Соломон, расскажите про эту новинку.
Alexander Pushkin
Соломон Волков: Это очень интересное издание – избранная поэзия Пушкина в новом английском переводе. Переводчик Энтони Вуд, известный специалист по Пушкину. Рецензии, которые появились на книгу, единодушно оценивают работу Вуда как большую переводческую удачу.
Александр Генис: И это неслучайно, потому что Энтони Вуд человек крайне любопытный. Он основал издательство "Ангельские книги" специально для того, чтобы печатать новые переводы, в основном это русская классика и немецкая классика. Выпущенные им книги считаются образцом переводческого искусства. Вышли там самые разные авторы – стихи Ходасевича и Цветаевой, но и Гофман, и Гете, Гейне. Все эти переводы сделаны заново на высочайшем уровне. Сам он сказал так: считается, что стихи непереводимы, но, тем не менее, все пользуются переводами, потому что без этого не было бы мировой литературы. Его переводы должны представить заново мировую поэзию и сложную прозу новому поколению читателей. Вот тут нам повезло, потому что Вуд давно и прилежно занимается Пушкиным.
Соломон Волков: Есть такой трюизм, что Пушкина трудно переводить, потому что он прост, а простоту труднее перевести, чем сложность. То есть Пушкина труднее переводить в сто раз, чем, скажем, Достоевского или, если говорить о поэтах, Маяковского. Понятно почему. Пушкина часто принимают на доверии. Представим себе картинку: туземцы показывают священный камень и говорят – смотрите, это наш священный камень. В ответ культурный гость кивает головой и соглашается. Приблизительно такое отношение на Западе к Пушкину. Пушкина на Западе лучше знают по знаменитым операм.
Александр Генис: Вот именно, хороший либреттист.
Соломон Волков: Да, "Борис Годунов" и "Пиковая дама". А поэзию Пушкина принимают на веру. Но в данном случае отзывы единодушно восторженные. Один из рецензентов, в частности, специально отмечает, что Вуду удалось передать не только содержание, то есть то, что передавали предыдущие переводчики Пушкина, но и "изящество, остроумие и музыкальность" Пушкина.
Энтони Вуд
Александр Генис: А ведь без этой словесной музыки магии Пушкина нет. Содержание Пушкина можно пересказать своими словами и получится очень симпатично, очень мило. Когда было 200-летие Пушкина, я сидел на концерте в Карнеги-холл, где читали переводы из Пушкина на английском языке. Вдруг я понял, что это все напоминает не поэзию Пушкина, а его письма. Передать ту прелесть, которую мы принимаем как само собой разумеющееся, на другом языке немыслимо трудно. Именно поэтому Пушкина так часто не понимали другие великие писатели. Флобер называл Пушкина плоским автором, ничего необычного, все можно пересказать. Но хуже всех Набоков. Он приписал эти слова не себе, но я думаю, что это его фраза, он сказал, что Пушкин – это "русское шампанское". Я обиднее отзыва никогда не слышал. При этом сам Набоков пытался объяснить, кто такой Пушкин, в комментариях к "Евгению Онегину".
Соломон Волков: Это перевод.
Александр Генис: Это не просто перевод – это толкование "Евгения Онегина", которое, прошу прощения у поклонников и ценителей этой книги, оказалось скучным и бесполезным. Поэзии там нет, а все бесконечные ссылки на литературные аллюзии никак не помогают нам понять, чем "Евгений Онегин" велик. И вот новый перевод поэзии Пушкина Энтони Вуда, как пишут рецензенты, наконец поможет объяснить его место в литературе. Причем Пушкин, с их точки зрения, поэт не только русский, но именно поэт Европы, поэт западной литературной традиции.
Интересно, что это произошло как раз в дни карантина – ведь там, конечно, есть и "Пир во время чумы".
Соломон Волков: Это как раз второе существенное обстоятельство, которое, как вы совершенно справедливо сказали, делает выход этой книги особенно актуальным. И это тоже было отмечено рецензентами.
Важна тут рифма двух карантинов. Напомним нашим слушателям, что, может быть, самым плодотворным периодом в творческой жизни Пушкина была так называемая Болдинская осень 1830 года, когда он написал массу всего. Может быть, треть лучшего из того, что сделано было Пушкиным, было создано в эту Болдинскую осень, связанную с холерным карантином в России в 1830–31 годах.
Холерная пандемия началась тогда в долине Ганга и оттуда распространилась по Европе. В России, по официальным данным того времени, заболело от этой холеры 466 тысяч человек, а умерло 197 тысяч, то есть цифры для тогдашней России просто сногсшибательные. Карантин, который был введен по всей России тогдашним министром внутренних дел Закревским, парализовал всю экономическую жизнь России – это была очень серьезная история.
Александр Генис: Звучит знакомо.
Соломон Волков: Было отдано распоряжение в тех, кто этот карантин пытался нарушить, стрелять. Как мы убеждаемся вновь и вновь, народ обвинял в этой холере иностранцев. Там были обстоятельства, связанные с возвращением русской армии из Персии, которое действительно могло поспособствовать возникновению пандемии в России. Но обвиняли также и поляков, которые всегда старались отделиться от России. Среди жертв было много высокопоставленных русских, в том числе неудачный соперник Николая I на престол великий князь Константин Павлович, который как раз был наместником в Варшаве.
Однако сам Пушкин относился к этому карантину с некоторым озорством. Он в письме к жене называл холеру, представьте себе, "премиленькая особа". Пушкин читал проповедь в связи с холерой местным крестьянам в церкви с амвона, сохранилось мемуарное свидетельство о том, что же он там проповедовал крестьянам. А проповедовал он, должен сказать, действительно такое озорство, он говорил им, что холеру им Господь Бог послал за то, что они не платят податей и пьянствуют. Это, конечно, шуточки те еще, но если говорить о творчестве, то мы точно можем сказать, что ощущение опасности волновало Пушкина, настраивало его на творчество и привело к созданию многих бессмертных сочинений, в частности, лучшее, что было сказано в русской литературе о пандемии и о связанных с ней ощущениях.
Александр Генис: Я хотел бы добавить, что Пушкин был человеком чрезвычайно азартным. И этот азарт, конечно, в нем был всегда – и в картах, и на войне, и в любви, и где угодно. В этой маленькой пьесе, которая стала несомненным шедевром мировой литературы, несравнимым с тем оригиналом, который был положен в основание этой пьесы, есть строчки, которые звучат странно. С одной стороны, мы читаем:
Нынче церковь опустела,
школа глухо заперта.
Это прямо про сегодняшний день. Но с другой стороны, самые знаменитые строчки из этого опуса загадочны:
Все, все, что гибелью грозит,
Для сердца смертного таит
Неизъяснимы наслажденья –
Бессмертья, может быть, залог!
И счастлив тот, кто средь волненья
Их обретать и ведать мог.
Конечно, мы можем понять, что есть "упоенье в бою", в гибели, в смертельном риске, в азарте опасности, но что значит "бессмертья, может быть, залог"? Смерть как залог бессмертия?
Соломон Волков: Это один из пушкинских парадоксов, и это то, что делает Пушкина таким трудно переводимым.
Александр Генис: Даже трудно постижимым.
Соломон Волков: Но что интересно, этот парадокс, как всегда у Пушкина, упакован, если можно так сказать, в столь естественный и сильно звучащий стих, что мы его проглатываем.
Александр Генис: И это главная задача читателя Пушкина: освободиться из плена бельканто пушкинских стихов, сбежать от их "пленительной сладости". Они настолько легко катятся, что мы не сразу видим занозы. Иногда неожиданный эпитет Пушкина существует отдельно от конкретного контекста – как стихи в стихах: "счастливые грехи", "в немой тени", "торжественную руку", "порабощенные бразды", "усталая секира", "мгновенный старик". Выписанные отдельно, эти эпитеты создают впечатление тайного послания. И это то, что делает Пушкина любимым и непонятным сразу, поэтому Пушкина мы уже два века трактуем.
Соломон Волков: А я хочу показать одну любопытную музыкальную версию бессмертных пушкинских стихов из "Пира во время чумы". Это знаменитая песня Председателя, та, которую и вы сейчас процитировали. Как ни странно, это рок-песня.
Я сейчас хочу предложить нашим слушателям песню Леонида Федорова, создателя и лидера рок-группы "Аукцыон", одной из моих любимых российских рок-групп.
(Музыка)
Мемуары Вуди Аллена
Александр Генис: Другая новинка этого сезона вызвала бы сенсацию, если бы не два обстоятельства: первое, конечно же, карантин, второе – шумный скандал. Речь идет о долгожданных мемуарах Вуди Аллена, которые наконец вышли – с большим трудом. Называются они, по-моему, очень смешно: "Кстати, ни о чем".
Соломон Волков: Я бы перевел "Между прочим ни о чем".
Александр Генис: Можно и так, и то и другое хорошо и смешно. И это с самого начала ставит сложную задачу перед любым человеком, который говорит о Вуди Аллене по-русски. Дело в том, что Вуди Аллен переводится, как Пушкин, о котором мы с вами только что говорили, – с большим трудом и скрежетом. Я читал Вуди Аллена по-русски, его ведь любят в России тоже, его давным-давно переводят, следят за ним. Все вроде бы хорошо, кроме одного: каждый раз, когда я читаю русского Вуди Аллена, то мысленно перевожу его обратно на английский язык. Потому что его юмор, с одной стороны, довольно прост, а с другой – ставит палки в колеса перевода. Я бы сказал так: юмор Вуди Аллена – гипербола и литота внутри одного предложения, то есть это сразу преувеличение и преуменьшение, как если бы Гулливер жил сразу в стране лилипутов и в стране великанов. И все это внутри одного предложения!
Конечно, такое очень трудно перевести. А тут еще мириад деталей американской жизни и имен мировой культуры. Вообще-то, зритель и читатель Вуди Аллена должен обладать немалым запасом знаний, потому что он апеллирует сразу ко всему интеллектуальному багажу, включая немалый русский груз. И все это очень смешно. В этой книге, например, есть такое предложение. Автор говорит о своем фильме "Тени и туман", смеясь над собой, он объясняет, что картина никому не понравилась. У Вуди Аллена это звучит так: "Неплохой фильм, но не для Homo Sapiens". Вот это и есть его любимый прием: литота и гипербола сразу.
Соломон Волков: У этой книги мучительная история. Она должна была выйти в крупном издательстве, которое в последний момент испугалось нежелательной реакции аудитории. Дело в том, что в этом же издательстве выходила книга Ронана Фэрроу, сына Мии Фэрроу, главного обвинителя Вуди Аллена во всех смертных грехах. С другой стороны, конечно, атмосфера, при которой Вуди Аллен стал одним из главных антигероев движения "me too", охватившего весь мир и в особенности американский культурный бизнес. Это тоже стало колоссальным препятствием. Книгу Аллена подхватило маленькое издательство. Руководит им смелая женщина Жанет Сивер, она публикует новых авторов из разных стран – от Албании до Сомали. Я с ней лично знаком и отдаю ей должное: она не побоялась негативных откликов, которых после выхода этой книги появилось множество. Все они выдержаны в духе "me too", и уже заодно в них поносили стиль этой мемуарной книги, говорили, что она не смешная, остроты и глупые, и неуместные, и устаревшие.
Александр Генис: Насчет критики мне все понятно. Но интересны не те, кто ругает, а те, кто хвалит. Есть восторженная рецензия Кайла Смита в "Нэшнл ревю", который пишет, что мы просто не понимаем, с чем имеем дело, ибо привыкли к Вуди Аллену. Он снял 48 фильмов, мы привыкли с ним жить, нам не все нравится, но это часть нашей жизни. Ему уже 84 года, так что мы никогда не жили без Вуди Аллена и не замечаем, что это, может быть, самый смешной автор из всех, кто пишет на английском языке вообще. Смит сравнивает Вуди Аллена с Оскаром Уайльдом и Марком Твеном. Причем интересно – как сравнивает. Он говорит, что нет в мире писателя, которого было бы проще цитировать, чем Вуди Аллена, он весь "выдирается" на цитаты. С одной стороны, это очень смешно и остроумно (а это разные вещи), с другой – печально, настоящий юмор не бывает без грусти. Короче, я горячо согласен с определением Кайла Смита: Вуди Аллен – это Кафка, но смешной.
Соломон Волков: Я добавлю, что когда этот рецензент сравнивал Вуди Аллена с Уайльдом, то добавил, что Уайльда так же несправедливо при его жизни обвиняли во всякого рода сексуальных прегрешениях, а он, как мы теперь знаем, был в этом невиновен. Процесс над Уайльдом теперь одна из позорных страниц хроники литературной жизни того времени. Что же касается Вуди Аллена, то он в этих своих мемуарах значительное место уделяет обвинениям против него.
Александр Генис: 70 страниц, которые отведены этой печальной саге.
Соломон Волков: По мнению Кайла Смита, эти страницы доказывают что то, о чем все знают и за что многие Вуди Аллена ненавидят и презирают, – неправда.
Александр Генис: Давайте подробнее остановимся на этом моменте.
Соломон Волков: В чем суть претензий к Аллену, выдвинутых его подругой (поскольку они никогда не были официально женаты) в течение 13 лет – Мией Фэрроу. Обвинения эти заключаются в том, что Вуди Аллен сексуально преследовал их 7-летнюю дочку. Причем, это все смещается, Дилан Фэрроу никогда не была биологической дочкой Аллена – это была их приемная дочка. Второе обвинение, что он женился на 22-летней опять-таки дочке Сун-и, и это тоже неправда, потому что она была приемной дочерью Мии Фэрроу и Андре Превена, знаменитого дирижера.
Аллен в этих мемуарах впервые подробно рассказывает, что произошло, каков был тот инцидент, который дал повод Мие Фэрроу обвинить его в этих сексуальных домогательствах к 7-летней Дилан. Это был просмотр телевизионной передачи днем в присутствии многих людей. Для Аллена не нашлось стула, он сел на пол рядом с креслом, где сидела Дилан, и буквально на несколько секунд приклонил голову на колени Дилан – вот и все. Это и было основанием для Мии, когда уже Вуди с ней разошелся из-за его романа с Сун-и, предъявить Аллену обвинения в сексуальных домогательствах. Никогда эти обвинения не были никаким официальным или судебным образом признаны. Они расследовались судебными инстанциями Соединенных Штатов, не были признаны достойными дальнейшего судебного разбирательства. На этом должна была бы быть поставлено точка.
Александр Генис: Но это никого, конечно, не остановит. Вуди Аллен чувствует себя изгоем, кем он и является сегодня, потому что на нем лежит это клеймо. Я думаю, что что бы он ни написал, его в глазах многих ничего не оправдает. Тяжелый случай. Но, как правильно пишут журналисты, рецензирующие эту книгу, Вуди Аллена остановить невозможно. Если ему запретить снимать кино, он будет писать пьесы, если ему запретят писать пьесы, он будет писать книги, а если не будут эти книги печатать, он будет их рассказывать, потому что это творческий мотор. И действительно Вуди Аллен постоянно должен творить – это вулкан, который никогда не прекращает свою творческую работу. За что я ему очень благодарен. Когда я приехал в Америку, то открыл Вуди Аллена. И все эти 40 с лишним лет он сопровождает меня в Америке. Для меня нет лучше того Нью-Йорка, который создал или воссоздал Вуди Аллен. А для вас?
Соломон Волков: Да, для меня тоже Нью-Йорк – это Вуди Аллен. Его герой – это тот ньюйоркец, с которым действительно интересно говорить. Это и есть тот интеллектуальный Нью-Йорк, тот его слой, в котором и мы с вами здесь все эти годы вращаемся.
Александр Генис: Я бы сказал, что герой Вуди Аллена – невротик космического масштаба. Но он еще похож на нашего интеллигента. Человек с русской кухни хорошо поймет Вуди Аллена, который всегда всем недоволен, всегда готов рассказать анекдот и всегда готов пожаловаться на жизнь, но так, чтобы было смешно. Примерно так мы жили в Советском Союзе. Я думаю, именно поэтому Вуди Аллен, еврейский невротик из Нью-Йорка, так пришелся и в России ко двору. И то, что Вуди Аллен перебрался в Европу и снимает фильмы про Европу, ничего не меняет. Он все равно везет с собой нью-йоркское ощущение мира. Отчасти это передает музыка к его фильмам, не так ли? Ведь он же музыкант и страстный любитель музыки.
Соломон Волков: Он не просто любитель, он великолепный исполнитель на кларнете.
Александр Генис: Хорошо играет?
Соломон Волков: Да, очень хорошо, это абсолютно профессионально. Он по заслугам пользуется успехом, когда выступает в качестве такого солиста на кларнете с маленькими джазовыми ансамблями, то тут, то там. Пока он еще выступал, сейчас ему все-таки 84 года, и, как он замечает в своей книге, это значит, что он прожил половину своей жизни.
Александр Генис: Мне еще понравилось, что в своей книге он не описывает свои фильмы, как это делали другие режиссеры. Например, моя любимая книга о кино – "Делать фильм" Феллини, где он подробно описывает каждую картину, которую снял. Эти описания, по-моему, не хуже его фильмов, они совершенно гениальные, Феллини ведь был великолепным писателем. Но Вуди Аллен сказал, что не будет рассказывать о съемках. Он пишет: "Когда дело доходит до технических деталей, то я знаю про кино только одно – прежде, чем снимать, нужно снять колпачок с объектива".
Соломон Волков: Для меня фильмы Вуди Аллена о Нью-Йорке, такие как "Энни Холл" или "Манхэттен", ввели в мир Нью-Йорка. И музыка, которую он использует в этих фильмах, особенно в "Манхэттене", который открывается звуками бессмертной "Рапсодии в стиле блюз" Гершвина, навсегда будет ассоциироваться с городом Вуди Аллена.
Александр Генис: Надо добавить, что фильмы Вуди Аллена создают то самое настроение, которое помогает каждому пережить карантин. Потому что это та самая нужная всем смесь печали и юмора. Всем советую: посмотрите Вуди Аллена, пока мы сидим дома.
Соломон Волков: А теперь звуки Гершвина.
(Музыка)