Время сейчас сложное для всех, тяжело и путешественникам: им ведь просто невыносимо сидеть на приколе. В результате путешествия все же случаются даже во времена повсеместных карантинов, правда, довольно экстремальные.
Поэт, прозаик Сергей Соловьев часто бывает в Индии, посещает самые глухие и заповедные ее уголки, иногда берет с собой небольшие группы энтузиастов. В этом году он поехал туда в середине января, начав путешествие в штате Махараштра, где месяц провел в тигрином заповеднике Бор. Такие места – давняя страсть Сергея. Они закрыты для посещений, но он все же проникает туда, делает уникальные фотографии и видео, снимает почти лицом к лицу диких животных, включая слонов и даже тигров.
В феврале Сергей в качестве гида побывал с группой в Карнатаке, а после переместился в штат Чхаттисгарх:
– Там я познакомился с королем древнего царства Бастар, которое существует уже тысячу лет. Это такие самостоятельные племена, очень мало интегрированные в социальную жизнь. Король – светский человек лет тридцати пяти, с тремя образованиями, включая Оксфорд. Он владелец частных самолетов и коллекции антикварных автомобилей, но относится к этому вполне иронично: просто как к издержкам своего статуса. Он живет в огромном дворце, у него их два, а должно было быть штук пятнадцать, просто там такая традиция: все короли отдавали своим племенам и крестьянам дворцы и многие другие богатства, считая, что они должны распределяться между всеми. Там особые отношения между королем и королевством, и именно поэтому их никто никогда не мог поработить.
Сергей Соловьев с королем царства Бастар
В Индии уже начинались карантинные меры, но я все еще ездил на мотоцикле по округе: меня интересовали живущие там племена и удивительные местные ремесла, о которых почти никто в мире не знает. Потом я решил вернуться в заповедник, где мне нужно было доснять фильм про нильгау. Вот тут-то и начался весь этот триллер, – рассказывает Сергей Соловьев.
В тот день, когда он собрался ехать, в Индии уже остановили работу общественного транспорта и перекрыли границы между штатами. Он договорился со знакомыми из полиции о том, что его отвезут на полицейской машине. На границах выстроились многокилометровые очереди из автомобилей. Чудом удалось им выехать из Чхаттисгарха, но в Махараштру уже не пускали.
Я вышел из машины, на глазах у полиции молча раздвинул перегородки на дороге, быстро вскочил обратно и крикнул водителю: "По газам!"
– И тут я выкинул фортель, которого и сам от себя не ожидал. Я вышел из машины, на глазах у полиции молча раздвинул перегородки на дороге, быстро вскочил обратно и крикнул водителю: "По газам!" Тот, сам не очень понимая, что делает, рванул с места; полицейские остались, ошарашенные, но в погоню за нами почему-то не пустились.
Я поселился у своего знакомого, в рыбачьем домике у озера на краю заповедника и пошел в ближайшую деревню за едой, хотя хозяин и не советовал мне там "светиться". Увидев меня, кто-то из деревенских энтузиастов позвонил в полицию: оттуда немедленно приехали, окружили меня, и начался настоящий военный театр. Деревенские жители тоже вели себя очень жестко и недружелюбно. Это же глубочайшая провинция, где иностранцев вообще нет. А тут еще карантин, да и район этот был одним из самых бедовых в стране в плане вируса. При этом кто-то запустил по стране слух, поддержанный СМИ, о том, что зараза идет из Европы и все приезжие опасны.
Полицейские звонили во все более высокие инстанции, не зная, как со мной поступить. Хозяина рыбачьего домика, приютившего меня, собирались бросить в тюрьму. Мне хотели поставить на руку несмываемое карантинное клеймо, но тут я твердо сказал, что не допущу этого. "Тогда в тюрьму!" – сказали полисмены. "Значит, в тюрьму", – ответил я. И все-таки они этого не сделали, хозяина в конце концов отпустили, а меня посадили на карантин в рыбачий домик. Позже я узнал, что такие клейма они поставили всем, с кем я контактировал, – рассказывает писатель Сергей Соловьев.
Сергей Соловьев у рыбачьего домика вместе с его хозяином
Во время пандемии коронавируса в Индии резко изменилось отношение к европейцам, с очень дружелюбного на прямо противоположное, подозрительное и враждебное: и богам они молятся "неправильным", и священных коров едят, а стало быть, все беды, включая и вирус, именно от них. С таким отношением, с настоящими преследованиями иностранцы сталкивались во многих регионах страны, разве что в Гоа, где традиционно очень много туристов, было относительно спокойно. Профессор Высшей школы экономики, историк Сергей Медведев уверен: причина в том, что европейская модернизация не слишком глубоко затронула индийскую ментальность.
– На мой взгляд, модернизация и глобализация здесь были очень поверхностны, и все равно внутри оставались тысячелетние структуры идентичности: недоверие к Западу, к европейцу, память о колониализме, о западной оккупации. Наверное, это существовало всегда, просто в последнее время было скрыто туристической аурой и романтическим ориенталистским флером со стороны европейских и американских туристов и дауншифтеров.
Все это время Индия оставалась глубоко самобытной и даже чужеродной Западу страной, которая восприняла от британского колониализма лишь поверхностные признаки модернизации: все эти школы, железные дороги, вестминстерскую систему, конституцию, черты потребительской цивилизации. При этом глубоко внутри страна не изменилась, в отличие от других восточных цивилизаций: японцы, например, гораздо глубже трансформировались за последние 150 лет.
А сейчас, в XXI веке, практически везде происходит очень сильный возврат к архаичным структурам, к идентичности, к идее почвы, нации, мифа, и в Индии это тоже было. Мы видели, что последние лет 15–20 происходит с партией "Бхаратия Джаната парти", видели националистические выплески, обострение индуистско-мусульманской вражды в стране.
Конечно, это не только индийский феномен, в последнее время нечто подобное в разных формах происходило практически по всему миру. А в Индии на фоне пандемии это вылилось вот в такую экстремальную форму, – отмечает историк Сергей Медведев.
Писателя и путешественника Сергея Соловьева взаперти удержать не удалось, тем более что никто за ним особенно не следил, и он все же сделал несколько вылазок в вожделенный заповедник. Мобильный интернет в рыбачьем домике не работал, и для выхода в сеть приходилось идти километра полтора на дорогу. Сергей рассказал о своей ситуации в фейсбуке: знакомые и незнакомые люди приняли горячее участие в его судьбе, стали сообщать ему о разных возможностях и даже звонить по этому поводу во всякие инстанции. В числе этих возможностей наметился и немецкий эвакуационный рейс из Мумбаи. По свидетельству самого Соловьева, его гражданский статус довольно необычен.
Смотри также Моё открытие Индии– Я – русский писатель, при этом гражданин Украины, но уже 25 лет живу в Германии. Консульства всех трех стран откликнулись и всячески старались помочь. Вечером я получил письмо из немецкого консульства, а на следующий день в 17 часов уже нужно было быть в Мумбаи на организационном собрании, сам же рейс вылетал утром следующего дня.
Как теперь понятно, я совершил невозможное. От Мумбаи меня отделяла почти тысяча километров пустых дорог, через каждые 20–30 километров перекрытых блокпостами. Ни одну машину не пропускали без специального документа, подписанного главой местной полиции. Утром мне чудом удалось раздобыть такую бумагу в ближайшем городке и распечатать письма из всех трех консульств с просьбами о содействии в передвижении.
От Мумбаи меня отделяла тысяча километров пустых дорог, через каждые 20–30 километров перекрытых блокпостами
За 350 евро (большие деньги для Индии) меня согласились отвезти в Мумбаи два молодых водителя, ни слова не понимавшие по-английски: объяснялись мы с ними исключительно на пальцах. Всю дорогу, около 15 часов, оба они ехали в масках. Тормозили нас на всех блокпостах: раз пятьдесят, наверное, за всю дорогу. Пейзажи по сторонам открывались совершенно сюрреалистические: в Индии ведь обычно очень оживленные дороги, полные людей, машин и мотоциклов, а тут они были абсолютно пусты. Вымерший пейзаж, как после ядерной войны! Еще неделю назад ты был в совершенно другой Индии – и вдруг такое!
Снимок из машины по дороге в Мумбаи
Умилил стоявший одиноко на пустынной дороге деревенский житель с небольшими кулечками еды, которые он бесплатно предлагал людям в машинах, проезжавших мимо раз в час, а может, и реже. И весьма кстати: ведь перекусить на всем протяжении пути больше было негде.
Очень жесткие проверки начались в самом Мумбаи: просто на каждом шагу. И бумаги наши куда-то уносили, и долго все это выясняли, и догоняли нас полицейские машины с мигалками, перегораживали дорогу, прижимали к обочине, – рассказывает Соловьев.
До девяти вечера Сергей должен был успеть отметиться на организационной встрече в отеле неподалеку от аэропорта. Но туда он не успел. Отправлял сообщения организаторам – никто не отвечал. Наконец он дозвонился в отель и подтвердил, что едет на рейс. На место Соловьев приехал только глубокой ночью. Ему разрешили отдохнуть до утра в кресле на ресепшн. Во всем городе был жесточайший карантин: все закрыто, включая отели, на улицах только полиция, выходящих из дома тут же загоняют назад.
Утром самолет улетел во Франкфурт без Сергея: ему не разрешили доступ на борт из-за того, что он опоздал на организационную встречу. Места в самолете были, однако никакие призывы к здравому смыслу не помогли. Бюрократические требования оказались важнее судьбы человека, остающегося в крайне сложных условиях. Кстати, было объявлено, что этот вывозной рейс – последний.
Соловьев остался один. Сотрудники отеля сказали, что он может еще пару часов посидеть в холле, но потом ему придется уйти: поселить в номер они его, иностранца, не могут. Идти же ему было решительно некуда – разве что на улицу.
– Меня вообще-то трудно пригнуть к земле, повергнуть в растерянность. Но эти несколько часов были и в самом деле непростыми. Чисто по-человечески вся эта история была нелепой и дикой, оставляла крайне неприятный осадок. Была сильная усталость, внутренний голос нашептывал про отчаянье, но я его заглушал.
Сначала я на всякий случай стал звонить знакомым. Позвонил семье, в которой много лет подряд останавливался на океане, людям, которых я называл "мама" и "папа". Они буквально плакали, и все-таки сказали, что не могут меня принять: "Прости, но нас не поймут, нас в деревне забросают камнями!" Вот насколько был велик тогда страх и эмоциональное неприятие иностранцев! Звонил я и другим людям – с тем же успехом. И я понял, что вариантов нет. Да и выехать из Мумбаи уже не представлялось возможным, дороги-то были перекрыты. Я ходил по холлу отеля и говорил себе: "Не думай ни о чем, просто отпусти ситуацию, и потихоньку все наладится".
Город Мумбаи во время карантина
И действительно, через некоторое время все чудесным образом пошло на лад. Сотрудники отеля очень сочувственно отнеслись к Сергею. Они еще раз позвонили хозяину и все же уговорили его поселить Соловьева в номер. Даже сделали ему скидку: 70 долларов в сутки вместо 100 с лишним. Во всем этом огромном роскошном отеле он был совершенно один. А потом пришла информация о том, что через три дня ожидается еще один вывозной рейс. Этим рейсом Сергей Соловьев и улетел домой.
– В самолете нам выдали сухие пайки; по полу в великом множестве катались бутылки с питьевой водой. Вначале появились стюардессы, с ног до головы упакованные в полиэтилен: они продефилировали по салону, а затем исчезли на все время полета. Во Франкфурте никто нас не встречал и не осматривал, в аэропорту все работало, людей было немного.
В Германии карантин вообще мягче, чем во многих других странах. Ходить можно где угодно и как угодно, никаких пропусков нет. Правда, закрыто все, кроме аптек и магазинов с товарами первой необходимости, но народу на улицах много. Парк рядом с моим домом раньше был вполне безлюдным местом, а теперь там не пройти: люди гуляют с детьми, даже собираются на небольшие пикнички. И спортом занимаются, и бегают, и на велосипедах ездят. Многие в масках, но не все. Люди, раньше с утра до ночи работавшие, получили, наконец, возможность отдохнуть.
Мне рассказывали знакомые: тот, кто занимался своим бизнесом, а из-за карантина вынужден был его прекратить и теперь испытывает финансовые трудности, пишет короткую записку в соответствующие инстанции и буквально на следующий день получает несколько тысяч евро помощи от государства, – рассказывает Сергей Соловьев.
Он не представляет жизни без путешествий и с оптимизмом ожидает, что уже в мае большинство стран начнут отменять карантины и открывать границы. Но все-таки сейчас довольно сложно предположить, что будет с проницаемостью границ в мире после пандемии COVID-19, тем более что болезнь может возвращаться. Профессор ВШЭ Сергей Медведев полагает, что в будущем процесс глобализации претерпит серьезные изменения.
Утопия глобального либерального миропорядка рухнула еще 11 сентября 2001 года, с тех пор антиглобальные тенденции нарастали
– Он будет менее универсальным, начнет появляться много альтернативных проектов и путей развития. Видимо, останутся какие-то глобальные цепочки производства, потребления, торговых связей. Не думаю, что люди откажутся от айфонов или от голливудских фильмов, что наступит новое Средневековье, возникнут непроницаемые границы. Но сейчас процесс глобализации столкнулся с очень серьезными ограничениями, и уж тем более это не является политической парадигмой на будущее. Об этом мечталось в 1990-е годы, но утопия конца истории и глобального либерального миропорядка рухнула еще 11 сентября 2001 года. С тех пор антиглобальные тенденции нарастали и, видимо, будут нарастать в дальнейшем, причем этому способствует не только вирус, но и терроризм, и миграционные потоки, и, в связи с ними, желание отдельных стран поднять барьеры.
Полагаю, что в мире будет некое диалектическое отношение к глобализации: она, естественно, все же приносит большие выгоды за счет распространения рынков и экономики масштаба, но ей противостоят все эти структуры идентичности и глобальные национальные проекты. У Бенджамина Барбера есть книга под названием "Джихад против макмира", и они существуют параллельно: с одной стороны, макмир, а с другой – вот этот вечный джихад.
– В то же время даже в ситуации пандемии и карантинов мы все объединены глобальной сетью Интернет, и электронные письмо или сообщение в мессенджере летит из одного конца мира в другой буквально секунду. На ваш взгляд, нынешняя ситуация с вирусом и карантинами в большей степени способствует разобщению между людьми или, напротив, возникновению каких-то новых перспективных связей? Кстати, ведь и помощь Сергею Соловьеву, сидевшему в рыбачьем домике в индийской глуши, пришла не откуда-нибудь, а именно из фейсбука.
– Наличие общей платформы интернета не дает никакого особенного единства. Я думаю, сейчас тренд на разобщение, атомизацию будет гораздо сильнее. Тот факт, что мы пользуемся одним и тем же интернетом или английским языком, не создает структуру общности. Я интернет-пользователь, ну и что? Какие-нибудь исламские террористы тоже используют интернет и тоже хорошо говорят по-английски.
Разобщение идет и внутри отдельных обществ, и на международном уровне. Мы становимся свидетелями очень сильных центробежных тенденций: видим сложности внутри Евросоюза, видим, как рушится трансатлантическая солидарность. Сейчас период глобальной рецессии, и, очевидно, страны будут очень сильно сфокусированы на национальных усилиях по восстановлению: тут возможны и какие-то протекционистские меры, и кризис глобальных институтов.
Это, конечно, неправильно. По-хорошему, если бы у человечества была политическая воля, то сейчас надо было бы объединять усилия в борьбе с пандемией, с глобальным потеплением и различными экологическими катастрофами, которые грозят нам уже в этом году. Но я не вижу у человечества такой политической воли к объединению. Сейчас каждый за себя, спасает свою экономику, свое население, а внутри населения каждый спасает себя и свою семью. И то, что сейчас все начнут беднеть, тоже никак не способствует солидарности: в связи с этим усилятся социальные разрывы и неравенство в обществах, – сказал в интервью Радио Свобода профессор ВШЭ, историк Сергей Медведев.