5 мая 1945 года в концлагеря Маутхаузен и Гузен на территории присоединенной к Германии Австрии вошли американские разведчики и обезоружили охранников. Большинство эсэсовцев к этому моменту уже бежали. 6 мая почти все филиалы лагерных комплексов были освобождены войсками союзников.
Маутхаузен был создан в 1938 году: сначала как место заключения уголовных преступников, затем – особо опасных оппонентов политического режима. Он состоял из центрального лагеря и 49 филиалов, разбросанных по всей территории Австрии. Историк Павел Полян оценивает Маутхаузен как один из самых страшных концлагерей нацистской Германии.
Павел Полян
– Маутхаузен не был лагерем смерти, где конвейерным способом уничтожали людей. Это классический концлагерь, управлявшийся системой СС и РСХА (Главное управление имперской безопасности. – РС). Но то трудовое использование, которое являлось там основой медленного убийства, было, пожалуй, самым тяжелым во всей системе немецких концлагерей. Это каменоломни, непосильный, тяжелейший физический труд, да еще в сочетании с тем обхождением, которому подвергались узники: жизнь человека там ничего не стоила, причем это не зависело от чинов и званий – именно там погиб знаменитый генерал Карбышев, облитый на морозе ледяной водой. Да, в Маутхаузене не расстреливали специально, как в Дахау или Бухенвальде, но убить могли кого угодно и как угодно. И то, что этот лагерь освободили так поздно, буквально за несколько дней до окончания войны, одним из последних, тоже стоило жизни многим узникам.
Историк Ирина Щербакова, сотрудник "Мемориала", член ученого совета мемориального комплекса "Бухенвальд", записавшая множество интервью с бывшими узниками, также склонна считать Маутхаузен одним из наиболее страшных нацистских концлагерей. "Там были крайне трудные природные условия. Лагерь находился довольно высоко в горах: ночи холодные, климат очень резкий", – говорит она.
С началом Второй мировой войны лагерь интернационализировался. Там оказались люди из оккупированных Германией стран, в том числе и советские заключенные. В Маутхаузене содержались около 200 тысяч человек, из которых почти половина погибли от болезней, непосильного труда, слабости, голода или были убиты эсэсовцами, – рассказывает Ирина Щербакова.
Молодой советский летчик Юрий Цуркан оказался в Маутхаузене в июне 1944 года, после пребывания в двух немецких лагерях для военнопленных, откуда бежал вместе с товарищами, а затем в концлагере Штуттгоф. Когда он попал в плен, ему было всего 23 года. Четыре года провел в лагерях. В Маутхаузене его сразу отправили в штрафную роту (Strafkompanie), которая выполняла самую тяжелую работу – таскала наверх камни из каменоломни по так называемой "лестнице смерти" (Todesstiege). Эта лестница состояла из 186 выбитых в граните неровных ступеней, высотой до полуметра каждая, и уходила вверх под углом 60 градусов.
Лестница смерти в Маутхаузене
Вот как описывает эту работу Юрий Цуркан в своей книге "Последний круг ада": "Район, где работают команды, обнесен колючей проволокой. Каждые сто метров стоят вышки: по два постовых с пулеметами, а между ними курсируют автоматчики. Метрах в сорока от лестницы, под обрывом каменоломни, стояла вышка, а напротив в проволочном заграждении прорезана дырка размером, чтобы мог пролезть человек.
Тому, кто не в силах нести камень, предлагают полезть в дыру. Новички, полагая, что капо хочет развлечься, идут к отверстию. Только нагнется человек, как его прошивает очередь из автомата. Труп застывает на фоне бреши. Его фотографируют как "убитого при попытке к бегству". Многие знали эту уловку и сопротивлялись идти на проволоку; тогда вступали в действие фюреры с дубинками и били до тех пор, пока человек не терял рассудок и с выключенным соображением не шел к отверстию".
Дочь Юрия Ванда Цуркан много лет занимается наследием отца, умершего в 1978 году, изучает документы, связанные с его пребыванием в плену.
Это преступление нацизма против человечности, не имеющее срока давности
– Об этой "лестнице смерти" написано много книг, это "бренд" Маутхаузена, но нигде нет информации о том, что костяком штрафной роты, созданной по приказу Гиммлера, были советские военнопленные. Считалось, что все они погибли, но я точно знаю: погиб только один из них, все остальные вернулись живыми, и я со многими встречалась! На этой лестнице происходили массовые убийства. Это преступление нацизма против человечности, не имеющее срока давности.
Учетная карта Юрия Цуркана в концлагере Маутхаузен
Был очень страшный случай. В лагерь привезли австрийских антифашистов, которые участвовали в покушении на Гитлера. Их поставили на лестницу таскать тяжелые камни. Сначала они носили, но многие не выдерживали, шли в эту дырку, и их расстреливали. Наконец остался самый последний, его звали Генрих Обермайер (я потом нашла его учетную карту): очень высокий, красивый блондин. Он четыре раза поднимал камни, потом понял, что больше не может, и сел на лестнице. Капо дал ему пачку сигарет, он выкурил всю пачку и просто сам пошел на проволоку. Его последние слова перед тем, как его расстреляли: "Я хочу жить! У меня трое детей!"
– Как долго ваш отец находился в этой штрафной роте?
Ванда Цуркан
– Почти год, с 11 июня 1944 года до 3 мая 1945-го. Они работали не только на лестнице, выполняли и другие тяжелые работы. Например, когда в феврале 1945-го из лагеря совершили побег несколько сотен узников, штрафники копали огромную могилу для тех, кого поймали и уничтожили.
Уровень садизма по отношению к ним был неописуемый: избивали кнутами, изощренно издевались. Начальник охраны каменоломни Шпаценгер, которого в лагере называли «кровавая собака», ездил на велосипеде и тех, кто не успевал увернуться, убивал ударом ножа. Папа до конца жизни шаркал ногами из-за того, что в лагере вместо обуви носил деревянные колодки.
По свидетельству историка Ирины Щербаковой, последние недели и месяцы перед освобождением для всех немецких концлагерей были особенно тяжелыми, потому что заключенных гнали так называемыми "маршами смерти" от наступающих войск союзников в более дальние лагеря.
– Люди были истощены, умирали. Когда в лагерь вошли американцы, картина, которую они застали, была ужасной. Один из стилизованных мифов о лагерях – это картинка: заключенные радостно приветствуют освободителей. На самом деле выглядело все это очень жестоко. Сразу начиналась месть, суды Линча над охранниками и теми, кто сотрудничал с лагерным начальством. Это есть в воспоминаниях разных людей. А в Дахау, например, американские солдаты, которые были совершенно не готовы к тому, что увидели, тоже принимали участие в таких судилищах, за что были сурово наказаны своим командованием.
Американские военные сразу все записывали и документировали. Кроме того, они приводили в лагеря местное население, считая, что оно должно своими глазами увидеть, что у них тут происходило.
Многие узники погибли сразу после освобождения. Пока не начали грамотно лечить людей, просто раздавали еду, и многие умирали, не выдерживая нормального питания после долгого голода.
Ванда Цуркан отмечает: в советской и мировой истории в послевоенные годы бытовали различные мифы об освобождении Маутхаузена.
Обложка книги Юрия Цуркана
– Была история о восстании: якобы узники сами себя освободили и даже поехали на грузовике в сторону Чехии, чтобы позвать на помощь американцев. А какое там могло случиться восстание? Там же был очень жесткий режим, огромное количество охранников, одни только проверки четыре раза в день!
И таких фальсификаций было достаточно много, поэтому в 1965 году товарищи по заключению попросили папу написать книгу о лагере. Он потом признавался другу в письме, что плакал, когда ее писал. Но только наедине с самим собой. Рассказывая об этом нам, он всегда был очень сдержан. Папа хотел, чтобы люди узнали о жестокости эсэсовцев и капо, о стойкости узников, взаимовыручке пленных из разных стран, о долге сохранения человеческого достоинства перед лицом неминуемой гибели. Сохранение внутренней целостности, несмотря ни на что, выживание на пределе человеческих возможностей в нечеловеческих условиях, надежда, когда надежды нет, – это главное в истории моего отца.
Сохранение внутренней целостности, выживание на пределе человеческих возможностей в нечеловеческих условиях, надежда, когда надежды нет, – главное в истории моего отца
Когда книга уже готовилась к изданию, ее выходу в свет пытались помешать. Якобы Юрий Цуркан идеализировал плен, писал о своих товарищах по лагерю как о героях! Говорили: а если во время следующей войны каждый теперь будет думать, что в плену можно выжить, и захочет сидеть в лагере? В Одессу, где должна была выйти книга, из Москвы специально приехал редактор военного отдела "Известий" Валентин Гольцев. Он настаивал на том, чтобы книгу вообще не издавали. Папа дал ему мощный отпор, долго с ним спорил, написал жалобу в ЦК КПСС. Потом оттуда звонил начальник отдела, извинялся перед папой, сказал, что Гольцеву сделали внушение. Книгу выпустили, но издатели все-таки испугались и вдвое ее сократили, а вместо 50 тысяч планировавшегося тиража выпустили только 5 тысяч. И весь этот тираж за три дня выкупили в одесских магазинах! А в полном виде я переиздала эту книгу только в 2017 году.
– Что происходило с Юрием Цурканом после освобождения?
Юрий Цуркан, выпускник 8-й военной летной школы. 1937 год
– Папа не стал ждать полного освобождения лагеря. После первого прихода американцев они с другом взяли на складе два пистолета, переоделись и пошли в сторону Вены, где находились советские войска: скорей бы добраться до своих, а потом домой! Он же не знал, что его еще пять месяцев будут проверять свои. Полного освобождения он дождался только в октябре 1945 года: восстановили в звании и уволили в запас. До этого момента мама даже не знала, что он жив.
Найдя в 2017 году его фильтровочное дело, я с удивлением прочла, что он находился в лагере НКВД под Веной, а потом и в других советских пересыльных лагерях. Те же, кто не мог доказать, что не сотрудничал с немцами, сидели еще год, а некоторых и просто судили за "предательство". Так относились к бывшим пленным: были ведь всякие указы Сталина, считалось, что лучше застрелиться, чем сдаться в плен.
Позже в письме другу папа писал: он очень жалеет, что вернулся с войны живым, смерть была бы лучше, чем те унижения, которые ему пришлось пережить после освобождения из Маутхаузена. Он же был летчик от бога, в самые первые дни войны сбил немецкий бомбардировщик, получил за это орден Красной Звезды! А из-за того, что был в плену, он больше никогда не мог летать, и даже с инструкторской работы, если удавалось устроиться, его вскоре увольняли. Он всю жизнь работал на самых тяжелых физических работах, куда брали, невзирая на анкету: ковал цепи на заводе, был дубильщиком кожи, ездил на Камчатку, два года работал проходчиком в шахте на Донбассе. Вот это самое страшное: мало того, что он прошел концлагерь, так еще и любимым делом больше никогда заниматься не мог. Правда, папа был мужественным человеком и никогда не жаловался, – рассказывает Ванда Цуркан.
По свидетельству историка Павла Поляна, при репатриации избыточно недоверчивое отношение со стороны советских спецслужб было именно к узникам нацистских концлагерей.
– Им приходилось преодолевать более сильное недоверие, чем заключенным из лагерей для военнопленных или остарбайтеров. Идея была проста: если ты выжил в таком страшном месте, значит, наверняка был предателем, сотрудничал с немцами. Особенно жесткой была такая позиция по отношению к евреям: как же ты выжил-то – не могло этого быть, немцы этого не допускали!
Но, кстати, внутри лагерей между узниками действительно шла очень жестокая борьба, с предательствами и провокациями, за те места, которые могли что-то определять в лагерной жизни.
Историк Ирина Щербакова подчеркивает: для того чтобы управлять десятками тысяч людей, в лагерях создавались специальные структуры из самих же заключенных: старосты лагеря, внутренняя лагерная полиция, капо, старосты бараков.
Ирина Щербакова
– Эсэсовцы всегда использовали принцип "разделяй и властвуй". Таким образом, среди заключенных возникала иерархия. В Маутхаузене наверху этой иерархии находились посаженные по разным причинам австрийцы и немцы, а в самом низу – евреи; с небольшой разницей, но тоже лагерными париями были советские граждане, кроме тех, кто откровенно сотрудничал с начальством. Этнические группы натравливали друг на друга. В этом смысле мифом являются представления об однородности лагерного сообщества, героическом сопротивлении, международной солидарности: та глянцевая картина, которую так рьяно создавали советская история и культура.
Замалчивалось происходившее с людьми после освобождения: проверки, фильтрация, СМЕРШевские допросы, пятно на биографии
Вокруг немецких концлагерей вообще много мифов, как и много было умолчаний по этому поводу, особенно в советской традиции. Замалчивалось, например, то, что происходило с людьми после освобождения: все эти проверки, фильтрация, часто очень жесткая, СМЕРШевские допросы, лагерь как пятно на биографии. В Бухенвальде, например, после его освобождения располагался советский спецлагерь НКВД, и, выйдя из немецкого концлагеря, люди попадали туда. Фильтрация делила бывших узников на разные категории, и труднее всего были судьбы советских офицеров. Возникали вопросы о том, когда и как они сдались в плен. И многие старались говорить, что попали в плен ранеными, в бессознательном состоянии, даже когда это было не так. Военнослужащий фактически не имел права сдаться в плен: он автоматически становился предателем родины. И часть этих людей оказывалась в СССР на каких-то принудительных работах, а часть – в ГУЛАГе. В период хрущевской "оттепели" началась их частичная реабилитация.
В начале 2000-х годов мы, сотрудники "Мемориала", участвовали в международном проекте по записи устных свидетельств выживших людей, успели взять несколько сотен интервью. Некоторые из них стали частью новой экспозиции в мемориале Маутхаузена. Это рассказы заключенных о том, что они там пережили. Так что мы знаем, какой сложной, противоречивой и трагической бывает эта память, и плакатная солидарность в таких местах – достаточно редкое явление, – утверждает Ирина Щербакова.
Впрочем, солидарность в лагерях все-таки существовала, пусть и не плакатная. Ванда Цуркан уверена: если бы не взаимопомощь узников, ее отцу не удалось бы выжить в Маутхаузене.
– Штрафникам на "лестнице смерти" запрещалось пить воду, ведь для этого надо было отойти к источнику, а это рассматривалось как попытка побега. Но им на помощь пришли команды, работавшие в каменоломне и окрестностях: оставляли для них воду в консервных банках в траве у обочин.
Каменоломня в Маутхаузене. Юрий Цуркан в центре: на плечах драги для переноски камней
Испанцы, работавшие в каменоломне, сообщили папе и его товарищам, чтобы те не боялись брать самые большие камни: в них они выдалбливали полости, чтобы уменьшить вес.
А еще другие узники делились с ними едой: не лагерным пайком, нет. Просто многие (но не евреи и не русские) имели право получать посылки из дома, и от Красного Креста бывали посылки. Без дополнительного питания никто из штрафников не выжил бы. Штрафники были героями этого многотысячного лагеря, и все, кто как мог, старались им помочь.
А вообще, вы знаете, ведь там, в лагере, была своя жизнь, невероятно тяжелая, но все-таки жизнь! У них там был оркестр, по праздникам проходили концерты, а иногда даже шахматные турниры и состязания боксеров. Это невозможно себе представить, но все это было!
"В основном первый концерт удался на славу, – пишет Юрий Цуркан в своей книге. – Мест не хватало, многие влезли на шкафчики для посуды, словом, примостились. Трио: скрипка, виолончель и баян, – исполнили много советских песен. Вокруг родные лица, доносится любимая музыка, и мы на время забыли, где находимся, забыли о наведенных на лагерь пулеметах, забыли, что, возможно, через час нас выгонят на поверку и придется стоять под холодным ветром, пока блокфюреру не заблагорассудится скомандовать отбой. Казалось, исчез запах горелого мяса, постоянно проникавший в блок и отравляющий наше сознание".
Первые судебные процессы над служащими Маутхаузена прошли весной 1946 года: 58 смертных приговоров (9 затем заменены пожизненными сроками), 3 пожизненных заключения. Суды по персональным делам продолжались вплоть до 70-х годов ХХ века. На месте бывшего лагеря сразу после войны создан мемориальный музей. В Австрии посетить это место обязан каждый школьник.