Пандемия коронавируса, которая уже привела к глобальному экономическому кризису, может вызвать глубокие, структурные изменения в самом устройстве экономики, а вслед за ней – и политики.
Чем дольше будет длиться пандемия, тем сильнее могут быть изменения. Первые последствия очевидны: удаленная работа стала новой нормой всюду, где возможна. Отрасли, где она невозможна – например, туризм, общественное питание, пассажирское авиасообщение – получили самый серьезный удар, и непонятно, когда и как смогут от него оправиться. Каких еще и сколь глубоких изменений ждать?
Представим себе сценарий (который уже стал нереальным), при котором пандемию победили двумя месяцами глобального жесткого карантина – мировую экономику как бы заморозили на два месяца, поддержав население и бизнес выплатами, потом разморозили, и экономическая жизнь возобновилась бы примерно на том же уровне, потеряв, условно, шестую часть глобального ВВП. В этом случае, вероятно, экономические модели не претерпели бы сильных изменений.
Другой сценарий, вероятно, наиболее близко описывающий ситуацию в этот момент: карантин помогает только сглаживать кривые смертности, но реальная победа над пандемией будет достигнута только после изобретения вакцины или лекарства в диапазоне года-двух.
Перчатки и маски отныне сопровождают любую покупку в магазине
Третий сценарий – ни вакцин, ни стопроцентно помогающего лекарства изобрести не удастся, и человечеству придется приспосабливаться жить в новых условиях социальной дистанции, пока не появится коллективный иммунитет (при условии, что он возможен, то есть переболевшие люди будут защищены от повтора болезни на всю оставшуюся жизнь).
Экономист Рубен Ениколопов, ректор Российской экономической школы, считает третий сценарий также не совсем реалистичным:
– По первому образованию я биофизик, но мои знания ограничены, тут нужно быть медиком и эпидемиологом. Чисто биологически, такого не бывает, чтобы вирус не приспособился. Мы вырабатываем коллективный иммунитет – года за три. Нужно посмотреть на "испанку", это в каком-то смысле похожее вирусное заболевание, [хотя тогда] было много жертв. [То есть третий сценарий] – это, видимо, 3–4 года, но он хуже, чем второй.
– Во втором сценарии, когда государства поддерживают население выплатами, а бизнес пытается подстроиться под социальное дистанцирование, может ли глобальная экономика пережить полтора года без радикального изменения самой экономической модели?
– Даже при первом сценарии какая-то перестройка экономической модели была бы. Страх никуда не денется. Люди сильно испугались, и это никуда не уйдет. Гораздо большая степень социального дистанцирования и изменение того, как мы потребляем, как мы путешествуем и так далее, была бы даже в чудесном сценарии, при котором за два месяца изобрели бы вакцину. Одно изменение связано с переходом на цифровые дистанционные методы, покупка онлайн с доставкой и так далее. Этой тенденции уже какое-то количество лет, кризис просто толчком продвинул мир по этой траектории. Ретейл переходит к гораздо большему использованию онлайн-заказов с доставкой, с минимальным количеством физических магазинов. Это видно было до начала кризиса в Китае, у них это было в гораздо большей степени, чем у нас и в развитых странах. Второе изменение связано с социальным дистанцированием. Это вещь, которая вызвана коронавирусом, ее, скорее всего, не было бы, если бы не этот опыт. Это изменения в поведении: как мы потребляем. Путешествия, скорее всего, уже никогда не будут как прежде. Издержки на перелеты возрастут, проверки на температуру, дезинфекция вещей, – мы не знаем, какие конкретно меры будут приниматься. Перемещение в пространстве станет гораздо затратнее, поэтому люди десять раз подумают. Это будет отражаться и на бизнесе, и на путешествиях. Быстрая поездка, слетать на выходные куда-то в другую страну – это будет в гораздо меньшей степени. Для людей, у которых есть собственные джеты, это, наверное, сохранится, а у простых смертных сильно уменьшится.
– Туризм – одна из крупнейших по доходам мировых индустрий, после страхования, торговли и производства машин, недвижимости, добычи нефти и газа, банковского дела. Прямо сейчас туризм практически перестал существовать, а вслед за ним и пассажирские авиаперевозки, и непонятно, когда и как это может возродиться на том же уровне. Британские авиакомпании предупреждают власти, что введение двухнедельного карантина после прилета – смерть для их бизнеса, потому что никто не полетит. Цена этого становится невероятно высокой. Как эти индустрии могут перестроиться? Куда люди, работающие в туризме, пойдут завтра?
– Туризм и авиаиндустрия – самые пострадавшие отрасли, и я не вижу пути обратно. Это безвозвратные изменения. Пока действуют ограничительные меры, вообще нет шансов восстановиться. Даже если сценарий кризиса V-образный, быстро закрыли экономику, потом открыли, эти индустрии уже никогда бы не восстановились в том же объеме. Части людей на все наплевать, они будут путешествовать, но существенная другая часть из соображений собственной безопасности этого делать не будет в долгосрочной перспективе. Ведь даже если сейчас мы победим этот вирус, то останутся ощущения, что может быть еще возникнет какой-то неизвестный новый. А ситуация и с туризмом, и с авиаперевозками позволяет прогнозировать, что будет с энергетической отраслью, с добычей нефти. Спрос на керосин упадет очень сильно. Сейчас энергетические эксперты спорят о том, что, вполне возможно, пик потребления нефти мы прошли. Все думали, что с ростом мировой экономики спрос на нефть будет расти, но вполне возможно, что он будет маргинализован. А это отражается на более крупной, чем туризм, энергетической отрасли.
– В глобальном ВВП примерно две трети приходится на сервис, немногим больше четверти на промышленность и меньше 5 процентов на сельское хозяйство. Сельское хозяйство может из-за пандемии подрасти: люди хотят есть и обеспокоены, будет ли еда. Интересно, что будет происходить с промышленностью и сервисом. При нереалистичном сценарии, при V-образном отскоке, все бы дальше жили на прежнем уровне. А вы сейчас говорите, что туризм не будет прежним, авиаперелеты не будут прежними. Соответственно, мы вычеркиваем на долгий срок эти две индустрии, вычеркиваем что-то в автопромышленности (спрос на машины упал), спрос на нефть упал, – и получается, экономика перестроится, но мы будем жить гораздо беднее и надолго.
– Даже с точки зрения туризма, когда я говорю, что он сильно изменится, это не значит, что он упадет в ноль, что вообще не будет больше туристов. Это будет просадка на десятки процентов, это серьезные изменения, но не катастрофические. Индустрии исчезают из-за изменений технологий, а не предпочтений людей. Если вы изобрели автомобиль, то вся индустрия извозчиков пропала. COVID-19 может ускорять технологические изменения, но вирус сам по себе не связан с технологическими изменениями, поэтому не приведет к исчезновению индустрий. Они будут перестраиваться. Есть оценки, как индустрии могут переходить в онлайн. Производство будет меняться. Скорее, это усиление существующих трендов. Растет автоматизация, роботизация, падает доля физического труда, растет доля капитала. Из-за социального дистанцирования и рекомендаций здравоохранения лучше иметь меньше людей на заводе. Замена роботом человека становится решением, которое имеет не только чисто экономический подтекст (робот дешевле), но теперь еще и аспект здравоохранения (это безопаснее).
Смотри также "Время будет тяжелейшее". Бизнес о жизни во время и после пандемииМеждународная торговля: кризис показал, что существуют дополнительные риски, которые раньше компании не закладывали. Это риски нарушения производственных цепочек, связанных с тем, что в какой-то момент могут взять и резко закрыться все границы. Важность мировой торговли никуда не пропадает, но ее образ будет, скорее всего, меняться. Доля услуг постоянно растет – это маркетинг, технологии и так далее. Раньше торговля была основана на том, что, условно, в США было легче изобрести айфон, а в Китае – дешевый рабочий труд, поэтому там легче производить. Сейчас логика меняется, потому что в Китае рабочая сила, во-первых, не такая уж и дешевая, а, во-вторых, дешевый рабочий труд как фактор производства становится менее важным в распределении мировых торговых цепочек, потому что его заменяют роботы, технологии. И на это накладывается увеличение рисков из-за потенциальных кризисов. Скорее всего, мы сейчас увидим гораздо более локализованные производства. Если надо произвести что-то физически, то оно будет производиться там, где это должно продаваться. А трансгранично будут передаваться услуги и сервисы – финансовые, инженерные, маркетинговые. И эта вещь благодаря онлайну становится легче. Такие производственные изменения ускорились благодаря этому кризису – локализация, автоматизация, роботизация.
– Это интересная вещь. Уже довольно долго существует дискуссия о новом технологическом переходе, при котором в результате глобализации рабочие в развитых странах сталкиваются с конкуренцией рабочих в куда более бедных странах, и их недовольство приводит к политической неустойчивости. Обсуждалось, что люди, заработавшие гигантские состояния на новых технологиях, должны заплатить нечто вроде налога – тем людям, которых глобализация и технологии лишили заработка, чтобы переход в прекрасный новый роботизированный мир произошел без политических потрясений. Означает ли это, что пандемия в каком-то смысле может подтолкнуть этот переход?
– Это дополнительная причина, которая еще резче осуществляет переход. Момент перехода очень болезненный – есть точка А и точка Б. Мы знаем, что точка Б лучше, но в процессе перехода многие люди теряют работу и для них это очень болезненно. Это похоже на то, что происходило в XIX веке с механизацией производства. Происходят тектонические изменения, гигантское количество людей теряют возможность зарабатывать своей прежней профессией. Без попыток откупиться, заплатить за болезненный переход со стороны тех, кто выиграл от перехода, это может приводить к революциям, неприятным политическим последствиям. Все думали, что скорость изменений на самом деле не такая большая, мы вроде успеваем адаптироваться. Сейчас появился еще один аргумент – медицинский – в пользу всего этого. Поэтому с политической точки зрения роль государства в том, чтобы компенсировать потери людям, которые проигрывают от этого перехода. Роль государства вырастет, в какой форме – это другой вопрос, который зависит от того, насколько развиты государства. Государства, которые могут себе это позволить, будут, скорее всего, гораздо больше поддерживать проигрывающие слои населения. Экстремальный вариант, который все обсуждают, – безусловный базовый доход. В чистой форме я в него не верю, это нереалистичная вещь, но какую-то форму базового дохода мы, скорее всего, увидим в развитых странах, если они смогут себе это позволить.
Аэропорт в Токио: все рейсы отменены из-за коронавируса. 14 апреля 2020
– Вы недавно в одной статье написали, что "скорость распространения инфекции тесно связана с экономической активностью". То есть если мы вводим инфекцию как постоянный фактор в экономическое развитие мира, то это означает, что мы должны ограничить экономическую активность. При этом получается, что мы стараемся обмануть инфекцию, ограничивая только офлайн-активность, переводя, что возможно, онлайн. Ретейл понятен – продавцы, которые потеряли работу в магазине, потому что вы туда не ходите, а заказываете онлайн, могут попытаться найти работу курьерами. "Амазон" в разгар кризиса объявил о найме ста тысяч человек. Но есть ли для других индустрий реалистичный путь перехода в онлайн?
– Внутри каждой индустрии часть остается в офлайн, часть в онлайн. У "Амазона", конечно, гигантская доля в офлайн, вся логистика и доставка. Ключевым становится оптимальное сочетание онлайн и офлайн. Возьмем индустрию, в которой я разбираюсь лучше, – образование. Сейчас нас всех выбросило в чистый онлайн, сто процентов. И все понимают, что это неэффективно по сравнению с тем, что было. Более правильная модель, которую мы видим, пощупав офлайн, пощупав онлайн, – это поиск оптимального сочетания офлайн и онлайн, в зависимости от образовательного уровня. У школьников – маленькая доля онлайна, в основном офлайн. А чем дальше мы двигаемся к прикладным навыкам, тем легче учиться чисто онлайн. В образовании есть кодифицированные знания. Например, программист – это базовая математика, и очень легко точно сказать, что ему надо выучить. Такой тип знания можно достаточно легко передавать онлайн, он необязательно требует живого человеческого общения, хотя люди по-разному учатся, каким-то людям все равно гораздо легче учиться, если они общаются вживую. Но есть пласт знаний, который требует живого общения. В итоге в образовании оптимально, если нет медицинских ограничений, – сочетание онлайн и офлайн. Это более эффективно: и качество образования, и охват становятся шире. Если же мы в долгой пандемии, мы вынуждены все время преподавать онлайн, и человечество заплатит за это достаточно высокую цену, потому что стопроцентный онлайн не оптимален. То же касается ретейла. Многие вещи надо пощупать. Платье выглядит совершенно по-другому в интернете, поэтому количество возвратов зашкаливающее, а это неэффективно. Ключевое – оптимальное сочетание онлайн и офлайн.
– То есть говорить в терминах "стопроцентный онлайн" и "стопроцентный офлайн" – натяжка? По сути нужно говорить, что офлайн становится гораздо дороже? Если раньше интернет был дорогим, и онлайн-услуги были дорогими, то теперь получается, что парикмахер должен искать себе либо дешевую интернет-работу, либо работать в скафандре? Грубо говоря, придумать себе дорогостоящие меры безопасности. Мы вводим на офлайн довольно высокую денежную наценку. Таким образом, становятся более дорогими вещи, которые мы считали достаточно дешевыми, в бар пойти выпить, сходить в парикмахерскую, отправиться в путешествие становится дороже.
– Если рисовать модель экономического равновесия, фундаментальные вещи будут именно такие. Цена услуг, которые зависят от физического взаимодействия, – парикмахер не может вас стричь, не прикасаясь к вам, – растет. И таким образом доля этих услуг в экономике сокращается, это становится товаром класса люкс. Условно говоря, стричься придется дома самому – научиться, или родственники вас будут стричь. Только те, кто богаты и могут себе позволить, условно говоря, парикмахера в скафандре, смогут себе позволить пойти в парикмахерскую. То же с развлечениями. Живой музыкальный концерт: неизвестно, когда вы в следующий раз пойдете на него на стадион, а какие-то люди, у которых очень много денег, могут выписать любимых исполнителей, которые будут петь за непроницаемым экраном. То есть это гораздо более дорогой товар. Из-за того, что относительные цены товаров, которые требуют физического контакта, становятся выше, их производство в итоге для равновесия в экономике будет меньше. Это механизм того, куда мы идем. Вещи, связанные с онлайн, становятся дешевле, чем вещи, связанные с офлайн.
Магазины в Киеве закрылись из-за карантина в апреле
– Поговорим о политике. Вы говорите, что государство вмешивается в экономику, пытается поддержать спрос через поддержку людей. Но мы видим, и именно в связи с пандемией, что очень важна эффективность государства. Но кажется, хотя я могу ошибаться, что чем более горизонтально устроено государство, тем оно более эффективно. В самой простой своей версии – способность Германии быстро нарастить тестирование на коронавирус – было связано с решением привлечь маленькие лаборатории. В США мы видим, что штаты лучше реагируют на свои локальные ситуации. С этой точки зрения роль государства увеличивается (а это всегда вызывает опасения авториторизма), но, кажется, эффективность увеличивается при снижении централизации.
– Это богатый вопрос, про него можно долго говорить. Во-первых, усиление государства – это не всегда увеличение авторитарных тенденций. Иными словами, оно может компенсироваться усилением гражданского общества, так как очень сильно связано с сетевыми децентрализованными вещами. Если одно компенсирует другое, то это параллельный процесс. Более сильное государство не становится более авторитарным. Если мы посмотрим на США, условно, до Великой депрессии и после Второй мировой войны, усиление роли государства было чудовищным, но это компенсировалось усилением гражданского общества. То есть они оба стали сильнее, и государство, и общество, и в итоге они друг друга компенсировали.
– Давайте поговорим про Россию. Тут интересный факт. С одной стороны, в российской экономике государство и так занимает невероятное место в жизни общества, но это свое присутствие государство не стремится раздувать, потому что это означает раздачу денег, а мы видим, что государство не особенно это хочет делать. Это накладывается на неэффективность – мы видели противоречивые заявления и действия. Может ли эпидемия через экономику повлиять на политическое устройство России?
– Предсказания могут быть очень разные. Если в России произойдет увеличение роли государства, то это будет действительно вопреки желанию государства. Они всеми силами стараются этого не делать, потому что это не то вмешательство, которого они хотели бы – деньги давать. Я не удивлюсь, если в России именно потому, что мы достигли предела силы государства и уперлись в эффективность, которая очень низкая, могут быть положительные изменения. Бросается в глаза неэффективность системы. Такой системе государственного управления с кризисом справиться практически нереально. Пока ничего хорошего за пределами Москвы мы не видим. Но посмотрим, эта ситуация в развитии. С точки зрения усиления авторитарных тенденций, на самом деле интересно изменение соотношения федерального центра и регионов. У нас одно из проявлений усиливающейся роли государства в последние 20 лет – отношение федерального центра к регионам. Если мы посмотрим конец 90-х и сейчас – это небо и земля с точки зрения перераспределения полномочий. Сейчас очевидно, что роль регионов очень сильно возросла. Честно говоря, у меня сомнения, что это легко вернется обратно. То есть какой-то процент децентрализации произошел, и, скорее всего, это необратимые изменения. Политическое влияние перераспределено по системе, что само по себе снижает авторитаризм. И второе, сейчас мы проходим самое дно, начнется восстановление, и я не вижу, каким образом это восстановление может осуществляться за счет государства. Большие инвестиционные проекты, про которые все говорили, нацпроекты и так далее в текущей ситуации не могут стать двигателем восстановления экономики. Двигателем восстановления экономики может стать на самом деле только частный сектор. Он, правда, больше всего страдает сейчас, но именно он будет ответственный за восстановление. Чтобы сделать это возможным, какие-то послабления должны быть. После того, сколько сейчас обанкротится предприятий, чтобы отскок был быстрым, барьеры на вход предприятий должны быть гораздо меньшими. Никакие реформы от хорошей жизни не делаются. Мы 15 лет говорим о том, что надо улучшать инвестиционный климат, снижать предприятиям барьер на входе, привлекать частное кредитование и так далее. Пока экономика работала, никаких стимулов у государства что-то менять не было. Сейчас все плохо. Чтобы выйти из кризиса, надо будет что-то делать. Наиболее очевидная точка роста – это рост прежде всего сверхзабитого и зажатого частного сектора в России. В этом смысле один из сценариев (оптимистичный), что в экономической жизни кризис приведет к большей либерализации. Не от хорошей жизни, но приведет, придется отпускать вожжи. Возможен противоположный сценарий, что реакцией выживания государства будет еще большее закручивание гаек и попытки тотального контроля над людьми. Посмотрим, какой сценарий реализуется. Мне кажется, что для России первый более вероятен, чем второй, потому что у государства нет возможностей с такой буксующей системой управления. Это плохо управляемая система, она с такими вызовами с трудом справляется.