Сергей Медведев: Пандемия коронавируса стала беспрецедентным вызовом для творческих индустрий, основанных на живом контакте со зрителем. Театры, концертные залы, оркестры, музеи, галереи несут огромные убытки, потому что вся их деятельность не может быть переведена в онлайн. Насколько глубок этот кризис? Как переживут пандемию креативные индустрии? И когда наконец мы сможем снова вернуться в зрительные залы?
Корреспондент: Искусство, которое до этой поры предпочитало живой контакт со зрителем, теперь вынуждено испытывать новую для себя онлайн-платформу, с новыми вариантами монетизации и поиском средств для дальнейшего существования. Аудитории на неопределенный срок пришлось забыть о визитах в театр, музеи, кино. Да и перспективы открытия многих из них после окончания эпидемии вызывают вопросы.
Видеоверсия программы
Онлайн-контент был и раньше: 3D туры по музеям, трансляции концертов и опер собирали миллионы просмотров. Эрмитаж, например, каждый день выкладывает онлайн-экскурсии с хранителями коллекций. Однако сегодня речь заходит о полной цифровизации творческой индустрии. Перерыв, который вынужденно взяли галереи, концертные залы, театры и кинотеатры, возможно, заставит зрителя по-новому взглянуть на мир искусства после окончания эпидемии.
Всевозможные стримы, онлайн-спектакли и 3D-выставки вряд ли заменят впечатления от реальных экспозиций и спектаклей. Существует много вещей, которые в онлайн-формат не перевести, и спрос на живой опыт после окончания эпидемии не иссякнет, но как заполнить галереи, театры и концертные залы при соблюдении социальной дистанции? Как жить искусству в новой реальности?
Сергей Медведев: В нашей беседе участвует Екатерина Бирюкова, музыкальный критик, шеф-редактор раздела "Академическая музыка" в Colta.ru.
Всевозможные стримы, онлайн-спектакли и 3D-выставки вряд ли заменят впечатления от реальных экспозиций и спектаклей
На нашей памяти ведь не было такого кризиса для всех зрелищных творческих индустрий? Может быть, это можно сравнить со Второй мировой войной, с какими-то большими пандемиями прошлых веков, но в новейшее время такого кризиса эти индустрии не переживали.
Екатерина Бирюкова: Нет, такого кризиса, они, безусловно, не переживали даже во время Второй мировой войны, потому что тогда были выездные бригады, работали театры. Это совершенно новая ситуация, с которой столкнулись многие деятели искусства.
Сергей Медведев: Здесь самая сердцевина зрительского опыта, потому что все это основано на живом контакте, особенно если брать академическую музыку: на живом контакте, во-первых, самих исполнителей друг с другом, во-вторых, зрителей с исполнителями. Есть жанры, в которых онлайн не сможет возместить потерю аналоговости.
Екатерина Бирюкова: Безусловно, и в театре то же самое. Тут надо не забывать еще об экономической стороне вопроса. Мы получили сейчас бесплатный контент, а музыканты и актеры — это все-таки живые люди, которые хотят есть. Выключение их на какое-то время из этой жизнедеятельности очень болезненно на них сказывается. Онлайн когда-нибудь кончится, мы посмотрим все спектакли, прослушаем все концерты. Для того, чтобы возникал какой-то новый контент, как минимум нужно, чтобы эти люди работали и получали за это свои гонорары.
Сергей Медведев: Возникают какие-то новые, гибридные форматы. В разговоре с Михаилом Фихтенгольцем вы упоминаете традиционный концерт 1 мая в Берлине, который был произведен в зале с очень прореженной рассадкой музыкантов, без зрителей, и там была специально переработанная партитура Малера для уменьшенного состава оркестра. Может быть, действительно рождаются новые форматы?
Екатерина Бирюкова: Это все имиджевые проекты, на которые невозможно ориентироваться в реальной жизни. Концерт Берлинской филармонии 1 мая — это абсолютно праздничный проект, который тоже всегда происходил онлайн. Сейчас они сделали этот странный формат без зрителей, с разреженной рассадкой музыкантов, как бы обозначив сегодняшнее состояние дел. Это некие знаки стрессовой ситуации, но это никак невозможно взять на вооружение в обычной жизни.
Сергей Медведев: Мы видим, как постепенно происходит выход из карантина: адаптируются рестораны, люди сидят в отдельных кабинках, официанты носят щитки. Что, будет более редкая рассадка музыкантов и зрителей?
Екатерина Бирюкова: Я пока себе это никак не представляю, и, видимо, мало кто представляет. Думаю, надо дождаться следующего сезона, к тому моменту в каком-то варианте, с какими-то ограничениями, наверное, пройдет Зальцбургский фестиваль, и будут наработаны какие-то правила. Пока все под вопросом. Я разговариваю с музыкантами, они не знают, что будут делать в сентябре-октябре, все очень туманно, никто ничего не понимает. Это, конечно, очень тяжело для планирования и бюджета, для программных директоров, потому что никто не понимает, что будет позволено осенью.
Как говорил мне в этом интервью Миша Фихтенгольц, как раз со зрителями проблем меньше, чем с многонаселенными сценами и оркестровыми ямами. Зрители могут надеть маски, их можно разрядить, посадить через одного, а вот как уместить в оркестровую яму с дистанцией огромный штраусовский оркестр? Это невозможно. Очевидно, будут какие-то компромиссы. При этом буквально вчера мне моя подружка-певица говорила, что ей прислали контракт на Электру в Германии. В сентябре начинаются репетиции. Это огромный оркестр, какие там репетиции? Я не знаю.
Сергей Медведев: Может быть, на какой-то период мы больше сконцентрируемся на камерной музыке?
Екатерина Бирюкова: Безусловно. В этом смысле хорошо, что наступает лето, будут какие-то концерты камерной музыки на открытых площадках, но все это не отменяет существования огромной армии оперных театров, симфонических оркестров и балета, которым тоже надо осуществлять какую-то жизнедеятельность.
Сергей Медведев: Насколько звукозапись может компенсировать, хотя бы временно, то, что оркестры, исполнители больше перейдут на какие-то очень хорошо срежиссированные записи с большим количеством камер, с интерактивными элементами?
Екатерина Бирюкова
Екатерина Бирюкова: Эта ситуация высветила какие-то новые возможности этой индустрии. Это уже давно существует, просто, может быть, существовало больше для узкого круга, для специалистов. Я давно смотрю много спектаклей в интернете, слушаю концерты. Их действительно научились очень здорово снимать. Существует огромный архив Московской филармонии, который практически все концерты снимает очень хорошо и выкладывает бесплатный архив у себя на сайте meloman.ru. Это уже давно есть, просто об этом сейчас, наверное, узнало гораздо больше людей. Возможно, это что-то изменит даже в аудитории концертов и оперных театров. Я думаю, сами театры и концертные организации понимают, насколько важно иметь такие красивые записи. Может быть, это будет развиваться.
Сергей Медведев: Я думаю, это касается не только музыкантов и актеров, но, скажем, и спортсменов, и участников любых массовых зрелищ. Видимо, им надо будет подписывать какие-то согласия, они же принимают профессиональный риск более близкого контакта самих исполнителей на сцене, в оркестровой яме, на футбольном поле.
Эта ситуация высветила какие-то новые возможности творческой индустрии
Екатерина Бирюкова: В Германии уже с 15 числа разрешены футбольные матчи без зрителей. Я не знаю тонкостей, подписывали они что-то или не подписывали, сдавали ли анализы до этого. Просто тут надо понимать, что речь идет об аудитории, а аудитория футбольных матчей – это молодежная аудитория: во-первых, она не входит в группу риска, во-вторых, она более обширная и с ней не хочется ссориться. А аудитория классической музыки – это возрастная аудитория, особенно в Европе, и она меньше, поэтому про нее сейчас меньше думают.
Сергей Медведев: Будем надеяться, что вслед за футболом будут каким-то образом находиться определенные форматы того, как можно донести до зрителя и академическую музыку, и оперу, и театр.
Слово деятелям берлинской сцены.
Михаэль Бирн - архитектор, художник, сценограф: Не знаю, что нас ждет в будущем. Но лично для меня все остается по-прежнему, я спокойно работаю в своей Берлинской студии, я защищен еще и тем, что у меня есть работа в университете, так что с финансовой точки зрения все в порядке. Единственная сложность – это то, что приходится совмещать работу с заботой о детях. Это, пожалуй, самые серьезные последствия коронавируса для моей жизни.
Но вообще, это двоякая ситуация. С одной стороны, я могу очень четко управлять своим временем и графиком, а с другой, будущее совсем неопределенно, и контекст, в котором мне сегодня приходится работать, тоже становится очень неопределенным. К сожалению, сегодня интернет играет лидирующую роль как посредник при общении. В университете мы перешли на онлайн-лекции. Интернет помогает, с одной стороны, отсекать ненужных людей, а с другой, мешает переживать важный для человека социальный опыт нежелательного общения. Ну, и тут большая разница – общаться с живыми, настоящими людьми или с маленькими квадратиками на экране.
Михаэль Буш - режиссер экспериментального кино, музыкант: Именно сейчас сезон для съемок фильмов. Большинство съемок проходят весной и ранним летом, потом монтаж, постпродакшн и отправка на фестивали. Сейчас ничего не происходит. Во время пандемии нет возможности снимать, и это закончится тем, что в декабре программа фестивалей, таких как «Берлинале», например, окажется пуста.
Сейчас все становится виртуальным, например фестиваль документального кино в Мюнхене. Просмотр фильма платный, и люди со всего мира могут посмотреть фильмы этого фестиваля. То же происходит и с музыкантами и их концертами, которые перешли на виртуальные площадки. Но все это приносит не так много денег. Мне кажется, будет работать только комбинация виртуальных фестивалей, кинопоказов или концертов, которые можно посмотреть из любой точки мира, и реальных событий. Нам нужно что-то реальное, происходящее здесь и сейчас, живое событие в контакте со зрителем, то, что нельзя повторить.
Беттина Хертрампф - театральный продюсер: Сегодня мы даже не знаем, сможем ли мы снова открыться в 2020 году, потому что все ожидают вторую волну вируса, а может, и третью. А сейчас наш театр, где играют артисты с особенностями развития, остается закрытым, возможно, до конца года. Но та же проблема сейчас касается и всех других театров. И даже если репетиции разрешены, сохраняется проблема дистанции между актерами и между зрителями. Это создает большие финансовые проблемы. Если только половина или треть зрителей платит за вход, это большая финансовая потеря для театра в целом.
Сейчас нет никакого конкретного решения для следующего сезона, который должен начаться в сентябре. Сложно развивать театр в интернете, потому что люди уже перекормлены всевозможными виртуальными форматами. И для театра, который живет за счет взаимодействия между артистами и зрителями, это практически невозможно. Необходимо найти решение. Возможно, это открытые площадки, где проще организовать дистанцию между зрителями. Но я считаю, что виртуальное пространство – это не решение для театра.
Сергей Медведев: Наш следующий участник – режиссер театра и кино Владимир Мирзоев.
Нынешняя действительность с десятками тысяч людей на улицах в масках, она же невероятно театральна сама по себе! Как переживет пандемию ваш жанр, ваше искусство?
Владимир Мирзоев: Если говорить не о ближайших месяцах и годах, а о перспективе лет в 15-20, я думаю, виртуальный театр возможен. Необходимость этого театра связана с принципиально новыми технологиями. Представим себе, что театр происходит в 3D-пространстве, это зрелище сопровождают запахи, может быть, даже тактильные ощущения. Представим себе, что виртуальная реальность полностью соответствует реальной номер один, той, которая нас окружает сейчас. Такой театр, я думаю, вполне способен компенсировать отсутствие театра реального.
Владимир Мирзоев
Сейчас люди вынуждены ходить в масках, сидеть на большой дистанции друг от друга, актеры должны растягивать мизансцены в 10-20 метров. Это все не решение проблем. Даже если мы наденем на себя греческие маски, под которыми будут находиться респираторы, это все равно не решение проблемы, это какой-то мостик в будущее.
А будущее, по-моему, выглядит так: те проекты, которые сейчас находятся в состоянии разработки, может быть, которые разрабатывались бы еще годами, сейчас ускорятся. Такой полноценный вариант виртуальной реальности вполне соответствует потребностям театра.
Сергей Медведев: Мне кажется, что театр из различных зрелищных жанров все последние годы был наиболее экспериментальным. Часто говорится о постдраматическом театре. Все эти ремоуты, бродилки, которые появлялись, иммерсивные театры, очень индивидуализированный опыт, человек, получающий наушники... Театр, по-моему, вышел к этому кризису более подготовленным, чем академическая музыка или опера.
Владимир Мирзоев: Было предчувствие каких-то революционных событий. Каждый раз, когда в истории происходила та или иная революция… Вспомним начало ХХ века, все эти театры: "Улица", "Синяя блуза". В революционные эпохи зрителю не нравится сидеть в зале и смотреть на сцену, он хочет получить новую субъектность, превратиться из созерцающего субъекта в действующее лицо.
Все эти формы интерактивного, иммерсивного театра — предвестие того, что зритель все больше будет вовлекаться в само действо
Я думаю, что сейчас все эти формы интерактивного, иммерсивного театра — это предвестие того, что зритель все больше будет вовлекаться в само действо, не только участвовать в этом зрелище в качестве зрителя и наблюдателя, но и становиться отчасти актором. Возможны какие-то формы психодрамы, например: это тоже одно из направлений, которое было популярно в последние годы, когда непрофессиональные актеры прорабатывают какие-то свои проблемы и комплексы за счет игры.
Вообще, возвращение в нашу цивилизацию человека играющего — это один из признаков наступления новой эпохи, той, о которой говорит Маршалл Маклюэн, когда возвращается аудиовизуальный человек, возвращается родоплеменное. А ведь детство очень связано с игрой, в том числе и с театральной. Мы все в детстве играем в разные игры. И эти формы театра, где играют не только профессионалы, но и зрители, тоже становятся все более актуальны.
Сергей Медведев: О возможных новых формах театральной жизни после пандемии рассуждает драматург и режиссер Валерий Печейкин.
Валерий Печейкин: Моя надежда как раз в том, что пандемия уменьшит количество денег и зависимость автора от того, кто эти деньги дает или распределяет. Ведь сейчас в российской культуре и искусстве ситуация такова: чем это искусство дороже, тем оно более зависимо от распределения денег и от их количества. На мой скромный взгляд, искусство становится статистически лучше, если денег гораздо больше или гораздо меньше. Мы сейчас находимся посередине, на таком теплом уровне. Эта оттепель, потепление на самом деле ни к чему не приводит. Я думаю, широкие зрители, которые смотрят российское кино, это замечают.
Чтобы что-то стало искусством или событием, оно все-таки должно, громко говоря, иметь опыт поколения. Я надеюсь, мы не останемся на поколение в этом состоянии, все-таки вернемся к традиционным способам производства контента. Искусство кино, например, как мы его знаем, все-таки создавалось в несколько других условиях. Как оно перестроится под зум-формат, я пока не знаю. Думаю, если все это задержится на пару лет, то да. Но, надеюсь, этого не произойдет.
Сергей Медведев: Может быть, произойдет некая кинематографизация театра, большее слияние этих двух жанров?
Владимир Мирзоев: Кинематограф будущего, конечно, скорее всего, соединится с игровыми формами, с компьютерными играми. Кино сможет невероятно расширить человеческий опыт: эмоциональный, психологический и так далее, – включая человека в виртуальную реальность, которая похожа на реальность первую. Я думаю, этот проект очень близок, мы находимся где-то в 15 годах от него.
Если же мы говорим о живом театре, то идет новая реальность, в которой появляется базовый безусловный доход, высвобождается огромное количество рабочих рук, возникает проблема, чем занять людей, для которых нет работы. Они получают деньги, им есть, чем питаться, где жить, но они не знают, чем себя занять. Вряд ли 100% сапиенсов могут мгновенно превратиться в интеллектуалов — это длинная дорога. Сейчас это, наверное, 5% от населения любой страны. Кто-то ведь будет занят и в сфере услуг.
Думаю, что человеку, которому нечем себя занять, будет очень интересно получать расширенный опыт внутри виртуального пространства, внутри кинематографа, где существует игра, где человек может не просто наблюдать за персонажем, но полностью с ним отождествиться. Кинематограф, соединяясь с компьютерной игрой, превратится во что-то новое, как когда-то он возник из синтеза фотографии и театра. Кинематограф — это тоже синтез двух разных вещей. Сейчас, я думаю, произойдет новый синтез.
Сергей Медведев: В любом случае мы понимаем, что помимо большого кризиса, большого удара и большого испытания, это еще и время перемен. Новаторские форматы, которые начались в театре, тоже дают некие новые возможности расширению жанра и репертуара этой креативной индустрии.