В последние годы сразу несколько стран столкнулись с чередой массовых беспорядков: в конце 2018-го началось спонтанное протестное движение во Франции, получившее название "жёлтые жилеты", в июле 2019 года эфиопская община в Израиле спровоцировала волну беспорядков, в эти дни весь мир следит за беспорядками в США. Протесты во Франции, в отличие от Израиля и Америки, не имеют под собой явной национальной или расовой причины, беспорядки были спровоцированы повышением цен на автомобильное топливо. В Израиле и США протесты стали ответом на трагическую гибель одного из представителей этнической общины: Соломона Таки в Тель-Авиве и Джорджа Флойда в Миннеаполисе. Ни Соломон, ни Джордж не были гражданскими активистами, они были обычными гражданами, но их случайная гибель всколыхнула высокие волны протеста. Повышение цен на бензин во Франции могло бы пройти незамеченным, так всегда случалось прежде, но роковую роль сыграла почти случайность: петиция автомобилистки из провинции Иль-де-Франс была замечена газетчиками, начались активные сетевые обсуждения, а потом и уличные беспорядки.
Все эти случаи связывает вот что. Они оказались своего рода спусковым крючком, приведшим в действие социальные процессы, которые явно зрели в обществе задолго до трагических событий. Если бы не решение французских властей повысить цены на топливо или случайные смерти Таки и Флойда, то волнения вполне могли случиться по какому-то другому поводу. При этом чем дольше зреет проблема, чем серьезнее и фундаментальнее причина, тем меньший требуется повод для цепной реакции. Что же на самом деле является причиной социального напряжения, как его измерить, каким образом можно его контролировать, чтобы не допускать взрывов?
Чтобы ответить на эти вопросы, нужно понять, что такое социальный протест. Возьмём самую маленькую социальную организацию – общество из двух человек, семью. Как понять, что у одного из супругов начинает копиться раздражение и недовольство? Скорее всего, близкие и друзья заметят растущее количество жалоб. Партнёр, недовольный своей ситуацией, обычно жалуется родственникам или друзьям. Причина жалоб, как правило, одна – ощущение того, что с человеком поступают несправедливо. Так же и у целой группы людей, которые находятся в похожих условиях, может формироваться похожее состояние: ощущение безнадежности, тупика, несправедливого с ними обращения.
В странах развитой демократии эти ламентации обычно отлично слышны. Конечно, большой поток жалоб утомляет родных и друзей в случае с отдельным человеком, в случае с социальными жалобами это тоже утомляет общество, однако регулярно проходят выборы и кому-то из политиков приходит в голову очередная идея удовлетворить запросы слабых и экономически незащищённых слоев, хотя бы частично восстановить справедливость и заручиться их поддержкой на выборах. Так или иначе эти проблемы попадают в зону всеобщего обсуждения, и какое-то решение обычно находится. Чаще всего происходит некоторое повышение выплат безработным или увеличивается минимальный размер оплаты труда, или открываются дополнительные квоты в университетах. На всех уровнях – от политического, экономического, социального, вплоть до школьных учебников – слышно про diversity&harassment, но в чем дело, почему периодически эти дискуссии выливаются в уличные беспорядки?
Смотри также Несколько дней, потрясших Америку. Протесты, расизм и политика
В большинстве случаев у протестующих нет ярких лидеров, нет организации, иерархии, официальных структур, которые представляли бы интересы недовольных, но это не мешает им отстаивать свои интересы и относительно эффективно сотрудничать с политиками-"попутчиками". Во время стихийных протестов наблюдается просто удивительный уровень самоорганизации, благодаря чему протестующие оказываются способными достаточно долго противостоять властным и силовым структурам. Это "распределённое лидерство" и становится сильной стороной: невозможно нейтрализовать главного зачинщика и прекратить беспорядки, невозможно подкупить или склонить на свою сторону влиятельных активистов, чтобы взять ситуацию под контроль. Ситуация развивается спонтанно, непредсказуемо – и так же плавно затихает. Очень сложно бывает понять, что именно позволило переломить стихийный протест: уступки демонстрантам или, наоборот, силовые методы? Или протест просто выдохся сам собой, потому что произошла эмоциональная разрядка?
Кто скорее окажется убийцей - должник, которому негде взять деньги, или бандит, который требует с него долг?
Так или иначе, общество видит проблему и принимает какие-то меры для того, чтобы уменьшать уровень социальной несправедливости, но это не дает никакого результата. Получается, что проблема вроде понятна, демократические механизмы эти проблемы выявляют, но ситуация не разрешается. Такое ощущение, что проблему невозможно решить простым денежным вливанием, откупиться не получается. Как гласит одна еврейская поговорка, если проблему можно решить за деньги, то это не проблема, а расходы. Но, может быть, общество просто не ту социальную проблему решает? Как в случае с сахарным диабетом 2-го типа, когда пациент длительное время принимает препараты, которые не слишком помогают, потому что проблема на самом деле находится глубже, в пищевых привычках и образе жизни больного. Может быть, проблема незащищённых слоёв населения лежит не там, где мы ее ищем и "лечим"? Это как с алкоголиком: лечить его долго и сложно, намного проще дать рубль на опохмел, чтобы он отстал. А что будет дальше – это проблема тех, кто победит на очередных выборах.
Несколько лет назад я работал над одним исследованием, мы измеряли социальное напряжение в израильском обществе по очень многим срезам: политическим взглядам ("левые" – "правые"), богатые – бедные, светские – религиозные, евреи – арабы, новые репатрианты – сабры (евреи, рожденные в Израиле). Это исследование проводилось не впервые, и у меня была возможность сравнить результаты разных лет. Когда-то напряжение возрастало по экономическому срезу, в какие-то годы был заметен национальный тренд, в моём исследовании заметнее стали проблемы вокруг политических воззрений. Проводя бесчисленные телефонные и личные интервью, я наслушался жалоб, и самым удивительным оказалось вот что: те, у кого основной доход составляли пенсия или пособия (то есть "незащищённые слои населения"), начинали жаловаться только тогда, когда разговор заходил о сумме пособия. Большинство жалоб я услышал от тех, кто работал. В большинстве своем работали много, часто в нескольких местах или по шесть в дней в неделю, а жаловались на то, где видели несправедливость: раздутый аппарат госслужащих, активность ультрарелигиозных общин, многие члены которых не работают, а "сидят на пособии" и целыми днями изучают Тору, и на представителей эфиопских общин, которые чередуют периоды безработицы с вынужденной непрестижной трудозанятостью, но при этом получают социальное жилье или льготные ипотеки.
Похожие голоса слышны и в США, со стороны считающегося успешным и социально защищённым населения: эти люди зарабатывают неплохие деньги тяжелым трудом. Они вынуждены откладывать средства, чтобы отправить своих детей в университет, а потом брать кредиты на их обучение, по много лет выплачивать ипотеку, оплачивать страховку – и постоянно сталкиваться с тем, что некоторые, как им кажется, хорошо освоили навыки "рвать глотку", возмущаться и протестовать, при этом получая целый набор социальных благ и отчислений. Отличия между двумя странами, конечно, есть, но, может быть, проблема как раз в том, что благодаря социальным программам, росту минимальной оплаты труда, гарантированным рабочим местам для представителей "слабых" слоёв населения, разница между теми, кто работает много и тяжело за свои деньги, и теми, кто получают пособие, слишком мала? Может быть, работающие слои населения считают, что с ними обращаются несправедливо? Может, именно в этих слоях населения и копится социальное напряжение? Но где же тогда их жалобы, где их протесты, как это копящееся недовольство можно увидеть и измерить?
Кто громче всех кричит "держите вора"? А как вы думаете, кто скорее окажется убийцей – должник, которому негде взять деньги, или бандит, который требует с него долг? По полицейской статистике, чаще на убийство решается загнанный в угол должник. Сначала он утомит всех своих близких бесконечными жалобами на безнадежную ситуацию, при этом будет активно спорить с доводами тех, кто попытается помочь найти выход из тупика, и в итоге поссорится с ними. Когда в своём отчаянии должник дойдёт до ощущения тупика, безнадежности и разочарования, убийство кредитора может показаться ему рациональным решением. Сейчас иногда вспоминают эпоху 1990-х в России, состояние общественного хаоса и беспорядков. Кто был основой массовой силой преступности? Бывшие спортсмены. В советские времена власти активно боролись с так называемым тунеядством, и просто так ничем не заниматься было невозможно. Но если у тебя открывались спортивные способности, то можно было всю жизнь неплохо провести. После развала СССР стало очевидно, что бывшие спортсмены вынуждены заняться поисками нового применения. В итоге многие из них оказались, так сказать, на передовой, формируя новые общественные порядки. А кто в крупных организациях обычно больше всего сеет смуту и плетёт интриги? Тот, кто на 100% занят какой-то понятной деятельностью, или тот, чья должность столь важна, что у него самого уйдёт несколько часов на объяснение того, чем он занимается?
Может быть, проблема именно в этой невостребованности? В том, что определённая часть общества выпадает из процесса совместной деятельности, эти люди становятся лишними, ненужными. Кого-то такая ситуация стимулирует к поискам для себя нового применения, а кто-то со временем адаптируется к такой ситуации, находит зону комфорта в бездельном времяпрепровождении. Однако давящее ощущение того, что всё это временно, что всё это может плачевно закончиться, страх перед туманным будущим периодически стихийно выливается в беспорядки, погромы и революции. Может быть, проблема в Миннеаполисе возникла потому, что с пандемией и кризисом ещё больше страха и неуверенности стало у тех, кто в третьем поколении сидит на разнообразных пособиях, чьи перспективы и без того казались туманными, а сейчас этим людям вообще страшно стало задумываться о своем будущем?
Если это так, то России нужно бояться не либерально настроенных молодых людей, а новых "бывших спортсменов", которые в огромных количествах сидят в различных силовых структурах – невостребованных, с трудом находящих себе занятие, с ужасом представляющих перспективы, особенно если в связи с развитием кризиса станет очевидно, что на их содержание денег у государства может и не хватить.
Арье Готсданкер – организационный психолог
Высказанные в рубрике "Блоги" мнения могут не отражать точку зрения редакции