- В суде допрашивают сотрудников исправительной колонии, где били и пытали заключенных.
- В Башкирии обостряется конфликт из-за намерения коммерсантов начать разработку одного из трех сохранившихся в республике шиханов.
- Как пандемия коронавируса сказалась на вступительной кампании, на что жалуются абитуриенты и преподаватели.
В Ярославле суд приступил к допросу подсудимых по делу о пытках заключенных в колонии №1. Эта история буквально взорвала интернет два года назад, когда правозащитники фонда "Общественный вердикт" и "Новая газета" опубликовали видео пыток в колонии осужденного Евгения Макарова.
Ваш браузер не поддерживает HTML5
"Ярославское дело" в суде
К настоящему времени суд допросил меньше половины подсудимых по "ярославскому делу". Интересы потерпевшего там представляет адвокат фонда "Общественный вердикт" Ирина Бирюкова.
Ирина Бирюкова: Все подсудимые дают показания по бумажке. Кто-то пишет свою речь заранее, кто-то просто берет какой-то протокол из тех, которые были на следствии, и читает с листа то, что считает нужным. Самое примечательное: изначально практически все, кроме начальников и одного из сотрудников, признавали свою вину в полном объеме, а сейчас они начали частично отказываться от признания вины. Когда начались допросы, я спрашивала: "Вот мы продемонстрировали вам видео, и готовы ли вы отвечать по нему на вопросы?". Все начали говорить: "Нет, потому что мы считаем, что оно получено незаконным путем". Они так считают, потому что эта пленка была не предоставлена колонией, а опубликована в "Новой газете". И они все сейчас говорят: "Мы не знаем, откуда она взялась". А некоторые вообще заявляют: "Я себя на ней не узнаю". Или, наоборот: "Я узнаю только себя, а других коллег вообще не узнаю. Пленка плохого качества, и неизвестно, снималась ли она в колонии".
Видеоверсия программы
Ирина Бирюкова
Сотрудник, которого мы будем допрашивать в понедельник, Андреев, это единственный из всех, кто еще в начале судебного процесса выплатил Жене компенсацию морального вреда, таким образом принеся ему свои извинения. Все остальные очень сожалеют о том, что они не оправдали честь мундира, нарушили присягу и подвели уголовно-исполнительную систему. И Женя, когда его допрашивали в судебном заседании, назвал три фамилии сотрудников, в том числе и Андреева, кому, на его взгляд, достаточно того наказания, которое они уже на настоящий момент понесли. Они же тоже сложно сидят: практически все в "одиночках".
Этот процесс касается не просто отдельного осужденного, но и всей системы в целом
Этот процесс касается не просто отдельного осужденного. У нас есть и другие потерпевшие. Это касается всей системы в целом. Понятно, что это бардак не только в отдельно взятой колонии, а в целом в системе, и он просто каких-то невероятных масштабов! Например, мы спрашиваем: "Чем это регламентировано?". А человек отвечает: "А это ничем не регламентировано. Это давно сложившийся порядок вещей". Этот процесс очень показателен: мы видим систему изнутри. Очень интересно, как отвечают на некоторые вопросы подсудимые, ведь среди них есть и два представителя руководства: начальник и его заместитель, то есть первые лица колонии. А в качестве свидетелей по другому делу проходил бывший начальник колонии, который сейчас – первый заместитель УФСИН области. И он говорит, что даже в тех преступлениях, по которым рассматриваются сейчас дела в суде, он не видит ничего незаконного. У них в глазах недоумение: "Разве сотрудники в принципе могут отдавать незаконные приказы?!..".
Марьяна Торочешникова: В студии Радио Свобода еще один адвокат фонда "Общественный вердикт" Эльдар Гароз.
Эльдар, могут сотрудники Федеральной службы исполнения наказаний отдавать незаконные приказы?
Эльдар Гароз: К сожалению, они сплошь и рядом отдают именно незаконные приказы. Они очень плохо знают российское законодательство и в основном исполняют волю своего руководства, а соответствует эта воля законодательству или нет, их мало интересует. Когда им говоришь, что вот здесь такой-то закон, такая-то норма, они отвечают: "У нас есть приказ. Нам неинтересны ваши кодексы, Конституция. Вот идите туда и разговаривайте".
Марьяна Торочешникова: А что говорит начальство?
Эльдар Гароз: "Все законно и обосновано". На начальство удается воздействовать только через его же начальство. Это касается малейших вопросов, например, допуска к осужденному в колонии, в СИЗО. Есть решение Верховного суда, Конституционного суда, мы это озвучиваем сотрудникам, они отправляют нас к начальству, и либо оно уходит в глухую оборону, либо приходится воздействовать на него через управление ФСИН.
Марьяна Торочешникова: С другой стороны, на протяжении последних нескольких лет руководство Федеральной службы исполнения наказаний заявляло о том, что будет искоренять садизм, пытки и вымогательство, ратовать за права человека в местах лишения свободы. Что, подчиненные не слышат своих больших начальников?
Эльдар Гароз: Избиений стало, может быть, чуточку меньше, но, к сожалению, сотрудники начали использовать электрический ток: у нас уже есть несколько заявителей. Все поняли, что избиения оставляют следы на теле, и рано или поздно все может вскрыться. Они выключают регистраторы, находят такие помещения, где в принципе невозможно ничего снимать, видеокамер нет.
Марьяна Торочешникова: Всем очень интересно, как эта видеозапись оказалась у журналистов и правозащитников. С другой стороны, когда вводили видеорегистраторы, это же делалось ровно для того, чтобы не было пыток и избиений, чтобы останавливать этих людей. Но они научились обходить систему. С этим можно бороться?
Эльдар Гароз: Решение одно: чтобы сотрудники не могли сами выключать видеорегистраторы, чтобы запись была непрерывной: вот он начал дежурство – надел, закончил дежурство – снял. И это касается не только регистраторов, но и вообще всего видеонаблюдения в исправительных учреждениях. Кроме того, все видео должны храниться на внешних серверах, которые недоступны сотрудникам колоний. Но ФСИН категорически против: "Мы готовы хоть через каждый метр ставить видеокамеры и давать регистраторы каждому сотруднику, но серверы, где хранятся видеозаписи, должны быть в нашим ведении". Я думаю, здесь у них одна цель – чтобы таких видео, как в "ярославском деле", было меньше.
Марьяна Торочешникова: До этого было еще "копейское дело": после бунта заключенных в колонии они сказали, что у них и их родственников вымогают деньги. Прошел процесс, но серьезно никого не наказали. И вот через несколько лет начинается "ярославское дело": пыточное дело, превышение полномочий. Оно каким-то образом повлияет на систему?
Эльдар Гароз: Оно уже начало влиять. Другой вопрос, какие выводы они сделают. Первая реакция сотрудников ФСИН: "Как получилось, что видеозаписи попали к третьим лицам?". Для них вопрос в том, как сделать так, чтобы видео никуда не уходило.
Марьяна Торочешникова: Но об этом говорят уже много-много лет, и есть какое-то невероятное количество решений Европейского суда по правам человека на эту тему. Даже запланирована реформа пенитенциарной системы после пилотного постановления ЕСПЧ о том, что там нужно улучшать условия. Но фактически ничего не меняется. Как внушить человеку, тому же стажеру, который пришел учиться охранять заключенных, что их нельзя просто так бить и пытать? С другой стороны, контингент-то там действительно сложный: они ведь и манипуляторы те еще! Как же найти баланс?
Эльдар Гароз: Здесь должна быть комплексная работа. В любом случае нужна воля руководителей ФСИН и не только, то есть политическая воля. Нужно реформировать систему и объяснять любому сотруднику, что нужно делать то-то и то-то. Пока мы ждем, когда нас допустят до осужденных, бывает, что я разговариваю с сотрудниками, и многие недоумевают: "Как же не применять физическую силу? Они же такие-сякие, они преступники! Мы по-другому вроде как и не можем, мы всегда это практиковали". Я пытаюсь им объяснить: "У вас же есть прописанные в законе меры ответственности: помещение в штрафной изолятор и так далее". Но многим из них проще применить физическую силу. Особенно часто это происходит при приемке в исправительное учреждение, то есть человек еще ничего не нарушил, но у струдников такая политика, что нужно показать, кто здесь хозяин, подавить волю.
Марьяна Торочешникова: Известны случаи, когда людей убивали при приемке: человек только прибыл в колонию, его там избили до смерти, и виноватых не найти.
Эльдар Гароз: К сожалению, это проблема всей нашей пенитенциарной системы. "Ярославское дело" – это срез, показатель, потому что видео попало к правозащитникам, а в остальных случаях не попадает.
Эльдар Гароз
Недавно у нас был человек, который выходил из "Владимирского централа", он сказал: "При приемке туда нас уже не бьют, потому что боятся оставить следы. Но меня положили, растянули, подключили к мизинцам провода...".
Марьяна Торочешникова: Чего вы ждете от приговора по "ярославскому делу"?
Эльдар Гароз: В первую очередь – чтобы об этом деле узнали рядовые сотрудники ФСИН, и чтобы это остановило людей. Они ведь пытают потому, что нет ответственности.
В Башкирии на Куштау, где экологи и местные жители борются за сохранение известняковой горы, новое обострение конфликта. В минувшие выходные при поддержке правоохранительных органов был уничтожен палаточный лагерь активистов, выступающих против разработки горы. Подробно о сути этого конфликта мы рассказывали в прошлом выпуске программы "Человек имеет право": его можно посмотреть на канале Радио Свобода в YouTube или прочитать текстовую версию на нашем сайте. А о том, как обстоят дела на Куштау сейчас, рассказывает Иван Воронин.
Ваш браузер не поддерживает HTML5
Битва за Куштау
На этой неделе завершился прием документов в российские высшие учебные заведения, и с 19 августа началось зачисление новых слушателей в вузы. Из-за пандемии коронавируса в этом году вступительная кампания получилась крайне необычной и для многих весьма напряженной.
Ваш браузер не поддерживает HTML5
Абитуриенты "на удаленке"
В нашей студии – сопредседатель профсоюза "Университетская солидарность" Павел Кудюкин.
Павел Михайлович, насколько неожиданной получилась эта вступительная кампания? И часто ли люди жаловались на какие-то нарушения или несовершенства "удаленки"?
Павел Кудюкин: Статистики, в общем-то, нет. Ясно, что кампания была необычной. Но у нас вообще весь год необычный. Наверное, наиболее болезненный вопрос – это увеличение количества абитуриентов, поступающих по итогам олимпиады. Они и так-то в прежние годы во многих вузах занимали чуть ли не все бюджетные места, а тут их количество возросло из-за того, что, по сути дела, всех полуфиналистов объявили финалистами: вынужденно, ведь было невозможно провести итоговый этап олимпиад. Ясно, что поступающим по результатам ЕГЭ стало сложнее, даже несмотря на то, что Министерство науки и высшего образования несколько увеличило количество бюджетных мест: прежде всего, в провинциальных вузах.
Из-за пандемии коронавируса в этом году вступительная кампания получилась крайне необычной и для многих весьма напряженной
Марьяна Торочешникова: Михаил Мишустин говорил чуть ли не про 11 с лишним тысяч бюджетных мест.
Павел Кудюкин: Это на самом деле не так много, но это немного облегчило ситуацию. Было немало проблем со сдачей ЕГЭ в дистанционном режиме, с прокторингом: вот тут жаловались на проблемы и преподаватели, принимавшие экзамены, и студенты. Всем было достаточно сложно: большое психологическое напряжение. С абитуриентами, я думаю, было примерно так же.
Марьяна Торочешникова: Одно дело – те высшие учебные заведения, куда можно поступить просто по ЕГЭ, но есть же масса вузов и факультетов, где помимо ЕГЭ нужно еще пройти внутреннее испытание. Здесь возникали проблемы?
Павел Кудюкин: Здесь та же самая проблема с контролем, тот же самый прокторинг. Действительно, система могла в какой-то момент дать сбой. Очень забавная история с роботом, когда он требовал устранить шумы: любой компьютер хотя бы тихонечко, но шумит. И, наверное, опять-таки были психологические проблемы и для принимающих, и для сдающих экзамены.
Марьяна Торочешникова: Но есть и люди, которым не так сложно было поступать. Иногда вовсе не обязательно готовиться к вступительным испытаниям, переживать за результаты ЕГЭ, а тем более платить за высшее образование, потому что существует целевой набор, благодаря которому, по данным совместного расследования Transparency International, издания "Важные истории", "Новой газеты" и студенческого журнала DOXA, поступают в российские высшие учебные заведения дети многих чиновников.
Ваш браузер не поддерживает HTML5
На бюджет без конкурса
На видеосвязи с нами юрист российского отделения Transparency International Григорий Машанов.
Григорий, насколько распространена в стране история с так называемыми "целевиками"? Вы насчитали 102 студента по открытым источникам. Как часто чиновники пользуются такой возможностью и отправляют своих детей учиться без конкурса и бесплатно?
Григорий Машанов: Те 102 студента, которых мы обнаружили, это очень маленькая часть айсберга, потому что было изучено всего около трех-четырех тысяч студентов, но это только там, где есть открытые списки. Кроме того, в итоговом исследовании мы исключили те вузы, которые не публиковали заказчиков. Например, Высшая школа экономики публикует списки "целевиков", но не публикует, кто их заказывает. И есть огромное количество ведомственных вузов – это вузы ФСБ, Министерства обороны, многие другие вузы и какие-то секретные специальности, на которые наверняка поступает очень много "целевиков", но мы не могли это проверить, потому что такие данные не публикуются. Причем такие абитуриенты поступают даже в гражданские вузы. Например, на факультет права Высшей школы экономики в прошлом году поступили два человека в интересах государственной безопасности, но мы не знаем, кто эти люди, являются ли они чьими-то родственниками.
Мы думаем, что это очень широко распространено. Конечно, тут многое зависит от специальности. Понятно, что, например, все "целевики", которые поступят учиться на инженера, это будут, скорее всего, честные ребята, которые действительно прошли какой-то отбор. Но если говорить про какие-то очень выгодные специальности – юриспруденцию, экономику или про отдельные специальности в медицинских вузах, то тут можно сказать, что значительный объем тех "целевиков", которые поступают", это не совсем честные абитуриенты. Счет идет как минимум на сотни человек каждый год.
Марьяна Торочешникова: А обычный человек с улицы, выпускник школы может воспользоваться такой программой, прийти на какое-то предприятие и сказать: "Возьмите меня, пожалуйста, к себе, оплатите мою учебу, а я потом буду честно на вас работать"?
Григорий Машанов: Это хорошо работает с медицинскими учреждениями, потому что в России у больниц и поликлиник очень большой кадровый голод: многие поликлиники и больницы в регионах выдают целевые направления. И по тем судебным решениям, которые мы находили, когда люди не отрабатывали "целевое" и на них подавали в суд, почти всегда это были медицинские учреждения. Было также одно судебное решение от прокуратуры: она тоже отбирает "целевиков", причем более-менее открыто, то есть публикуются объявления, и тоже можно прийти с улицы. Там, конечно, не прозрачный критерий отбора. У меня была ученица, которая пыталась получить целевое направление в прокуратуру. Она прошла тест на навыки и на все остальное, но не прошла психологический тест, и ей не объяснили, почему, то есть у прокуратуры это чисто ведомственная инструкция, ведь закон не требует ничего подобного.
Если речь идет не про медицинскую и не про прокурорскую специальность, то получить "целевое" с улицы нереально: об этом просто нет информации. Поэтому мы предлагали, чтобы создавалась какая-то единая база, чтобы, например, органы власти публиковали свои заявки на специалистов, и абитуриенты подавали бы документы о том, что они хотят заключить договор о целевом обучении, то есть чтобы было все то же самое, что уже сейчас с ЕГЭ, с поступлением в вузы через интернет: такой предварительный конкурс. Это было бы намного прозрачнее. Ведь сейчас мы видим, что "целевики" не возвращаются, и получается, что этот институт особо не имеет смысла.
Тут, как и в очень многих случаях, средство против коррупции – это прозрачность
Павел Кудюкин: Когда преподаватель общается со студенческой группой, он не очень знает, кто поступил на бюджет, кто – на коммерческие места, а кто – на целевые. Об этом знают только в административных подразделениях вуза. В СССР тоже существовали "целевики", в основном из союзных республик, люди из номенклатурных семей, с большими связями, то есть это был сугубо коррупционный момент, и это были одни из худших студентов. Если не ошибаюсь, в постсоветские годы норма про возможность целевого обучения впервые появилась в 2002 году в законе о государственной и гражданской службе применительно именно к госорганам. Потом это распространилось шире. Многие государственные организации (и даже негосударственные) получили возможность направлять студентов и оплачивать их обучение под обязательство, что, окончив вуз, студент придет работать в соответствующую организацию. Сама эта модель создает очень большие коррупционные риски. Тут, как и в очень многих случаях, средство против коррупции – это прозрачность.
Марьяна Торочешникова: С другой стороны, само существование такой системы могло бы помочь многим людям, у которых нет реальных финансовых возможностей.
Павел Кудюкин
Павел Кудюкин: Могло бы, но при условии абсолютной прозрачности, когда доступна информация о том, какие организации дают направление, на каких условиях, как проходит отбор. Целевое направление – это некоторое подспорье и для вузов, то есть, по сути дела, тоже бюджетное место, но за пределами квоты, спускаемой сверху. И с этой точки зрения, при прозрачности процедур это была бы совершенно оправданная и полезная вещь. Организации получали бы нужных им специалистов, а девушки и юноши из не самых обеспеченных семей получали бы образование.
Марьяна Торочешникова: А у нас "не самые обеспеченные семьи", оказывается, судя по всему, – бывшие чиновники, министры и прочие.
Павел Кудюкин: Известно, что коррупция больнее всего бьет по самым бедным.
Марьяна Торочешникова: С нами на связи студентка Высшей школы экономики Тима Мутаева.
Тима, как вы сдавали сессии в пандемию? И готовы ли вы к тому, что новый учебный год проведете точно так же – с лекциями и сессиями на "удаленке"?
Тима Мутаева: Я полностью к этому готова, мне очень понравился формат. Я не очень любила ходить в универ, потому что не очень люблю свою группу, и я была в восторге от того, что в какой-то момент могла просто выключить микрофон или камеру и абстрагироваться от них.
Марьяна Торочешникова: Качество преподавания при этом изменилось?
Тима Мутаева: Нет. Мне кажется, наоборот, сидя на семинарах в университете, мы получали немножечко меньше информации. Сейчас на семинарах в Zoom все просто слушали препода, и люди меньше хотели говорить сами, ведь это довольно проблематично: бывают проблемы со звуком, с камерой, поэтому чаще говорил преподаватель.
Марьяна Торочешникова: А как вы сдавали экзамены и зачеты? Насколько это была стрессовая ситуация?
Тима Мутаева: У меня по многим предметам были "автоматы", поэтому я не была на прокторинге, и слава богу: я слышала об этом очень много страшного. Я сдавала два экзамена посредством Google-форм, и это большая проблема, потому что очень часто там была какая-то лажа: допустим, ответы не прогружались или еще что-то. С тестами очень часто были проблемы: видно, что я была на паре, видно, что я сдавала экзамен, но не видны результаты, поэтому они не засчитывались. Из-за этого у меня некоторые оценки ниже, чем должны были быть.
Марьяна Торочешникова: Вы могли каким-то образом исправить их?
Тима Мутаева: Может быть, и могла бы. Но я говорила со своей преподавательницей, и она сказала: "Я вижу, что вы были на паре, понимаю, что вы сдавали этот тест, но ничего не могу сделать". И я решила не идти до конца.
Марьяна Торочешникова: Как вы думаете, в этом учебном году наладят эту систему?
Тима Мутаева: Не думаю, потому что у нас на факультете очень много людей, и с лекциями бывает совсем тяжело. У некоторых преподавателей не было платных аккаунтов на Zoom, и на лекцию могли попасть лишь первые сто счастливчиков, но и они каждый час вырубались, нужно было заходить снова. Поэтому чисто ради лекций я бы предпочла ходить в универ на пары, но я все-таки беспокоюсь за здоровье.
Марьяна Торочешникова: Павел Михайлович, чего ждут преподаватели, и чего ждать студентам?
Павел Кудюкин: У преподавателей гораздо более скептическое отношение к "дистанционке". Почти все говорят, что нагрузка увеличилась, ухудшилась обратная связь со студентами. Кстати, студентка тоже отметила: "Говорили меньше, больше говорил преподаватель", – а это неправильно для семинара, он предназначен для того, чтобы студенты под управлением преподавателя работали самостоятельно: участвовали в обсуждении, делали доклады или сообщения.
Марьяна Торочешникова: В российских вузах, с которыми вы поддерживаете связь, как-то решаются технические проблемы?
Павел Кудюкин: Тут очень пестрая картина. Есть вузы, которые озаботились тем, чтобы обеспечить преподавателей по крайней мере бесплатным доступом к дистанционным платформам – к Zoom, к Google Meet или к каким-то другим. Это сильно облегчало работу. А где-то сказали: "Как хотите, так сами и выкручивайтесь". Практически нигде не был решен вопрос с обеспечением техникой, работали на домашнем оборудовании. А кому-то приходилось дополнительно докупать, скажем, web-камеру или графический планшет. Для значительной части гуманитарных дисциплин хватает ноутбука, в котором есть вмонтированная камера и микрофон, а где-то нужен графический планшет, например: допустим, преподавателю начертательной геометрии.
Марьяна Торочешникова: А как учились медики?
Павел Кудюкин: Когда обучение невозможно без практических, лабораторных занятий, возникает совсем большая проблема.
Марьяна Торочешникова: Какие рекомендации дало министерство вузам? К чему готовятся преподаватели?
Павел Кудюкин: Решать будут сами вузы, но самая болезненная проблема с преподавателями старше 65 лет с хроническими заболеваниями. Для вузов головная боль – как обеспечить одним преподавателям работу офлайн, а другим – онлайн. Пока это непонятно, а учебный год вот-вот начнется. Импровизируем вовсю!