“Юля, давай перепишем материал на второй диск и отвезем его друзьям”. – “Не поняла, зачем кому-то отдавать?” – “Чтобы у них была копия в случае чего”. – “Андрей, зачем куда-то ехать, оставим диск в квартире, будет надежнее”. – “Ты придешь в эту квартиру, чтобы собрать вещи, и будешь не одна. Они заберут диск и отформатируют”. – “Что за бред, Андрей, у тебя паранойя, поехали лучше к тракторному заводу поговорим с рабочими!”
Мой коллега, оператор Андрей Киселев – добрый и миролюбивый человек. Просто, наверное, у него посттравматический синдром. Его бил “Беркут” на Майдане в 2014-м, его высылали на “кукушке” из Харькова в Белгород, он провел 15 часов в отделении, и теперь у него необъяснимые приступы тревоги. Вчера Андрей мне заявил, что мы должны уйти с митинга из-за какого-то подозрительного типа в красной куртке. Сегодня вообще предлагает переехать на другую квартиру, потому что мы указали реальный адрес в заявке на аккредитацию. Но чистый, светлый, благоустроенный Минск с его пустынными проспектами и парками совсем не похож на место, где с тобой может произойти что-то опасное. Здесь никто не жжет покрышки, не кидает "коктейли Молотова", на улицах не видно ОМОНа, автозаков и патрулей. По вечерам люди собираются на площади и поют Цоя. В обед, с часу до двух, бастующий хор Минской государственной филармонии поет “Магутны Божа”, религиозный гимн послевоенной белорусской эмиграции.
К ночи народ расходится, а утром и вовсе не скажешь, что город охвачен протестами. На улицах людей мало. Все на работе. “Вы поймите, у нас не Майдан! Чтобы жечь костры на городской площади – нет, такого белорусы себе никогда не позволят! А палаточный лагерь у нас будет разгромлен ОМОНом в первую же ночь”. Говорят, в воскресенье большой марш, может опять начаться бойня. Но я уверена, что до воскресенья нам ничего не грозит. Да, я слышала, что журналистов без аккредитации задерживают и высылают, поэтому стараюсь лишний раз не говорить, где мы работаем.
Ответа на нашу заявку в белорусский МИД мы так и не получили, как и большинство российских и иностранных СМИ. По рассказам коллег, за последние два месяца никому не удавалось добиться ответа от этого ведомства. Отказов, впрочем, тоже нет. Я исхожу из того, что молчание – знак согласия, и опасения Андрея игнорирую.
Смотри также Задержанных в Минске журналистов Радио Свобода выслали из страны
Смена на тракторном заводе заканчивается в три часа дня. Люди идут к метро бесконечным потоком, на МТЗ работают 14 тысяч человек. Около трёх сотен из них сейчас бастуют, вернее, находятся в отпуске за свой счет. Как говорит глава стачкома МТЗ Сергей Дылевский, “нас уперли в оформление бумаг. Как это ни абсурдно, право людей бастовать надо оформить юридически. Там был неприятный разговор, нам сказали, что тем, кто не приступает к работе, будут ставиться прогулы. Я предложил такой вариант – брать административный отпуск. У нас есть Фонд солидарности, который помогает людям, оставшимся без зарплаты”. По словам Дылевского, это вторая забастовка на МТЗ на его памяти. “Первая была в 91 году, когда я двухлетний у отца на плечах сидел”.
В последние дни ситуация с протестами как будто зашла в тупик. Можно много раз сказать “Уходи”, выйти с плакатом “Уходи!”, надеть футболку с надписью “Уходи!”. Можно кричать, петь, скандировать “Уходи!”. Но Лукашенко не уходит. Поскольку белорусы люди мирные, не жгут покрышки и не захватывают административные здания, то единственным способом давления на власть остаются забастовки. Сейчас это ключевой вопрос. Лукашенко заявил, что из всей оппозиции он готов говорить только с трудовыми коллективами. И теперь весь мир смотрит на белорусских литейщиков, сварщиков и слесарей – как они себя поведут.
Сначала протесты на заводах были масштабными и заметными, но сейчас, похоже, все стихло. У проходной МТЗ два парня и девушка раздают рабочим флаеры, на которых написано, что Фонд солидарности собрал уже сто тысяч долларов для тех, кто решится не выходить на работу. Тут же на обочине продаются носки, газеты, помидоры из Слуцка. Листовки берут не так охотно, как помидоры. К волонтерам подходит пожилая продавщица: “Ребята, вы осторожнее, там, кажется, милиция…” Смотрит вдаль, на парковке больше сотни машин. “А нет, отъехали, значит, не за вами…”
Андрей убирает камеру в рюкзак. “Андрей, ну поснимай хоть телефоном, как листовки раздают. Ничего же не случилось!” Андрей нехотя достает телефон. Его задерживают минут через пятнадцать. Я не видела, как это произошло, подошла уже в тот момент, когда они с парнем, который раздавал листовки, вместе стояли возле машины ГАИ. Андрей говорит, что их туда силой привели три человека в штатском, и теперь надо ехать в участок. Мне все еще кажется, что все не так страшно и Андрея можно как-то отмазать, пытаюсь их уговаривать, давить на жалось, вру, что он мой парень, несу какую-то чушь, что мы волонтеры, которые приехали выяснить нужды рабочих, но человека в штатском это все совершенно не интересует.
“Поедем в Партизанское РУВД, будем устанавливать ваши личности”. – “Зачем устанавливать? Вот же наши паспорта”. – “А вдруг вы на территории Российской Федерации находитесь в розыске? А вдруг вы журналисты, работающие без аккредитации?” В отделении становится ясно, что врать бесполезно, и уж лучше мы и правда будем журналистами, чем “подстрекателями”, как нас тут упорно пытаются назвать. “Человек сам должен решать, выходить ему на работу и нет! А вы хотите их листовками убедить!” – “Так они сами же и решают… Смотрят на листовку и решают... Впрочем, мы вообще ни при чем, мы только снимали…”
И правда повезло – всего лишь выдворили из страны с пятилетним запретом на въезд
Я чувствую себя втянутой в дискуссию какой-то столетней давности. Какие вообще листовки в эпоху соцсетей? Какие “подстрекатели”? Нас долго и подробно допрашивают в разных помещениях. В моём кабинете тут же за решеткой на лавке лежит мужчина, который раз в десять минут просится в туалет. Следователь не обращает на него никакого внимания. У меня забирают все вещи, телефон, цепочку, браслет, сигареты, зажигалку. “И долго вы будете нас держать?” – “Смотря по какой статье. По 108-й можно до трех суток”. – “А что это за статья?” – “Задержание по непосредственно возникшему подозрению в совершении преступления”. Я не знаю, что тут сказать, в российском УК такой статьи нет.
Смотри также Атакующий класс. Александра Вагнер – о плётке и прянике
Нам повезло. Часа через два мы узнаем, что нас высылают из страны за “осуществление профессиональной деятельности журналистов иностранных СМИ на территории Республики Беларусь без аккредитации”. Нам отдают вещи, разрешают включить телефоны и даже предлагают кофе (Андрей отказывается). Выехать мы должны добровольно в ближайшие три дня, этот же срок дается на обжалование решения. Может, получится остаться хотя бы до понедельника? Из консульства РФ приезжают Роман Попов и Алексей Головнёв. Вид у них усталый и раздраженный. “Ребята, имейте в виду, у вас всё очень хорошо. Не буду рассказывать подробностей, но бывает гораздо хуже. Ваше счастье, что начальник РУВД сразу нам позвонил. Солопова из “Медузы” мы три дня искали чуть ли не в ручном режиме, мне приходилось самому объезжать все участки, никто ничего не знал. Так что давайте без глупостей, собираемся и поехали”.
Пока телефон был отключен, мне пришло полсотни сообщений от друзей и коллег, российский МИД связывался с белорусским, о нас написали несколько СМИ. Мне страшно неловко, ладно бы нас задержали за съемки чего-нибудь героического, а тут всего-навсего листовки. Хотя, похоже, сейчас в Белоруссии раздача листовок – это уже подвиг. Очень хочется узнать, что стало с тем парнем, которого задержали вместе с нами, но его отвезли в другое отделение.
И вот мы приходим в нашу съемную квартиру собирать вещи. Вместе с сотрудниками консульства. “Андрей, прости, ты был прав во всем! Я теперь всегда буду делать то, что ты советуешь!” Я уже готова к тому, что дипломаты сейчас будут форматировать наши диски. Но им не до этого. “Собирайтесь быстрее уже! – говорит Роман. – Вы не представляете, как мы устали каждую ночь возить журналистов в Смоленск. Вы у нас зарегистрированы под номерами 14 и 15. У нас ведь еще основная работа есть! Паспорта, браки, разводы. А мы каждый вечер едем пять часов в Смоленск, пять обратно и потом к девяти на работу”. – “Роман, а зачем всё это!? В этих ограничениях нет никакого смысла – каждый мог снять телефоном то, что снимали мы. Напишите официальное письмо в белорусский МИД, пусть они начнут уже выдавать журналистам аккредитации! Вам приходится возить нас по ночам в Смоленск, а нам прятаться, притворяться, ходить партизанскими тропами и сидеть в Партизанском РУВД, вместо того чтобы каждый из нас занимался своей обычной работой”. – “Я повторяю: вам очень, очень повезло”.
По дороге в Москву меня все поздравляют. И правда повезло – не побили, не пригрозили изнасиловать, не ставили на колени, не посадили в душную камеру с тридцатью задержанными, как это было с другими журналистами и с обычными жителями Минска. Всего лишь выдворили из страны с пятилетним запретом на въезд. И даже позволили вывезти видеоматериалы, которые мы успели отснять за два дня этого нелепого фальстарта.
Юлия Вишневецкая – журналист Русской службы Радио Свобода
Высказанные в рубрике "Блоги" мнения могут не отражать точку зрения редакции