Дионисийское брожение. 150 лет со дня рождения Ивана Бунина

Бунин – несомненный и полноправный член в ряду признанных классиков русской литературы. И все же в этом ряду он занимает особенное положение – стоит как бы стороной, боком, в профиль, если угодно. Он не похож на славных вероучителей русской жизни – именно тем, что ему совершенно чужд этот проповеднический уклон русской классики. В этом смысле он как бы и нерусский – хотя все содержание и фактура бунинской прозы насквозь глубинно русские, самая что ни на есть сердцевина русского повсеместного быта, провинциального, уездного, мелкопоместного или мещанского. Он и в деревне находил для себя сюжеты, и повесть его 1910 года "Деревня" как раз и стала тем сочинением, которое обратило на себя внимание и вызвало поток критической литературы. Она и была его заявкой на роль классика. Но и здесь, и всюду Бунин никогда не задавался темами и вопросами, неизбежными для русской литературной классики. Никаких "проклятых вопросов" – но быт, а то и просто пейзаж. Первые прозаические опыты Бунина были почти сплошь такой пейзажной лирикой.

Критики писали о Бунине: у него острый глаз, но недостаточно сердца. Простые люди, появлявшиеся у Бунина, ничуть не напоминали традиционных униженных и оскорбленных персонажей русской литературы. Бунин был, да и остался писателем, по-нынешнему сказать, беспартийным, а по старинке – индифферентным. Полное отсутствие морального пафоса – но исключительное внимание к краскам и запахам бытия.

Со временем у Бунина появились если не социальные проблемы, то психологическая разработка образов. И его герои жили некоторыми элементарными инстинктами и страстями. Он заставлял вспомнить немецкого классика: любовь и голод правят миром. И любви было больше, чем голода, то есть никакой социальной заостренности Бунин своим сюжетам не давал: простые люди и простые страсти. А простые и суть самые страшные. Вспомнить хотя бы рассказы "Игнат" и "При дороге": в первом происходит убийство, причем непонятно, кого Игнат убил – любовника жены или саму жену, а во втором любящий отец посягнул на собственную дочку. Шпенглер однажды сказал: "В крестьянских хижинах бушуют те же страсти, что при дворе короля Лира". И читая Бунина, невольно вспоминаешь эти слова.

Какую мораль, какие житейские уроки можно извлечь из такой литературы? Это совсем по другой части, в иной реальности происходит. Но ведь и нельзя сказать, что у Бунина господствует мелкотемье и отсутствует потребный синтетический образ русской жизни. Очень даже присутствует, и это образ некоего кипящего котла, насквозь запаянного и потому чреватого взрывом. Это добром не кончится: такая мысль неизбежно возникает при чтении Бунина. В его зрелой прозе кипит и бурлит темное дионисийское брожение, чреватое взрывом. И взрыв, как мы знаем, произошел, и писатель Бунин, порицаемый за общественную индифферентность, оказался самым острым и точным провидцем русской судьбы.

Этот бурный разлив грозных дионисовых вод Бунин описал в дневнике 1918–20 годов, издав его под названием "Окаянные дни". После чего уехал в эмиграцию. И уже там в 1924 году написал едва ли не лучшую свою вещь – повесть "Митина любовь".

И это отнюдь не просто психологический этюд смятенного сердца. Нет, это вещь символическая: она о той же революции, о крахе русской жизни, представленном юношеским самоубийством. И символика здесь все та же, дионисийская. Это нарастание губительных стихий, обещающих не любовное упоение, но уводящих в смерть. "Митина любовь" – вещь стопроцентно символическая, выводящая за пределы индивидуальной судьбы во всеобщую русскую погибель. Произошла громовая разрядка грозных стихий – после чего последовала неминуемая смерть, потрясающий образ которой Бунин дал в рассказе "Несрочная весна": во время революции человек приезжает посмотреть на бывшее свое имение – и видит картину упадка, иссякновения, гибели бытия.

Мы правильно поймем Бунина и подлинное его место в рядах русской классики, если будем держать в сознании эту символическую природу его творчества, выходящего за рамки бытописательского или психологического реализма. Бунин символичен насквозь, до предела. Да, тут реализм, но, как было сказано по другому поводу: реализм, истончившийся до символа.

Поздний Бунин, автор "Темных аллей", – если не примирившийся, то успокоившийся писатель, видящий прошлое в тонах меланхолической элегии. Но любовь и у новых его героев все так же несчастна, все так же кончается плохо или ничем. Все та же символика безответной любви: мы в наших воспоминаниях способны по-прежнему любить Россию, но ответной любви от нее не дождаться.