"Был дома. Слышу, что-то загремело, на второй этаж поднялся – зарево, я такого в жизни не видел, как солнце. Пол заходил ходуном. Через минуту-две залпы пошли часто. Думаю: ни фига, какие удары. Быстрее скорее схватил документы, лекарства, оделся во что было и поехал – на машине, думал, хоть машину спасу", – рассказывает житель села Шелемишевские Хутора Александр Иконников.
7 октября на военной базе в сотне километров к югу от Рязани взорвался склад боеприпасов. От загоревшейся сухой травы "порывистым ветром огонь перекинуло на площадку хранения артиллерийских снарядов", заявило потом Министерство обороны. Полторы тысячи человек из десятка окрестных селений бежали или были эвакуированы, около 20 человек попали в больницу, одна из пострадавших умерла.
Вокруг взорвавшейся базы – множество деревень. Шелемишевские Хутора – ближайшее к территории военной части село, прямо у ее забора. В селе много разрушенных домов. Власти обещают компенсации – по 100 тысяч, и по 20 тысяч на ребенка.
О полуразрушенном селе и его погорельцах – фильм Максима Пахомова "Пороховая бочка".
Иконников рассказывает, что через пару часов после бегства его потянуло обратно, и он вернулся: "Второй этаж при мне загорелся. Видимо, осколок горящий попал. До этого я разговаривал с пожарниками, они говорят, это бесполезно и водой гасить, такая там температура. Я позвонил 112, диспетчер говорит: передам, приедут, ждите. Я говорю: вы хоть первый этаж мне спасите, второй пока только начал гореть. Через час звоню, она говорит: их не пропускают с федеральной трассы. Я говорю: как так, пожарную машину не пропускают? Тут уже вся деревня пылала. Семь домов вообще снесло, а у остальных выдавило рамы, двери, шифер покололо".
Светлана Михайлова работает в части, поэтому у нее служебная квартира в военном городке и еще дом в Шелемишевских Хуторах. 7 октября, когда начался пожар, говорит она, поначалу не обратила особого внимания: "Стреляет и стреляет. Мы вроде привыкли, у нас школьников привозят на полигон заниматься, военные тренируются. Но эта стрельба была какая-то подозрительная. А когда уже собралась идти с обеда на работу, смотрю – народ бежит. Так и догадались, что происходит что-то невероятно страшное. Когда выбегала из дома, уже на меня рушились стекла с пятиэтажки. Ребятишки напугались, стариков выносили, лежачих, – не я лично, – но выносили. На пожарке по хуторам разъезжала, трех человек спасли. У меня четыре козы, мы их спасли тоже. Саша (муж) сначала маму вывез, потом поехал на велике, забрал скотину. Иначе, скорее всего, погибли бы животные, потому что очень много осколков нашли потом именно в загоне".
Муж, Александр Король, рассказывает, как вернулся, еще когда снаряды продолжали рваться, и тушил в саду загоревшиеся кусты, чтобы пламя не перекинулось на дома. "Главное, живы", – говорит он, показывая разрушения.
Арапат Гаджимагомедова тоже работает в военной части, она была на работе, когда начались взрывы: "С работы бежали скорей детей из садика забирать, полуголых. Ни сирен, ничего не было, никак вообще не предупредили людей, что какая-то опасность. При любой молнии, грозе начинает сирена на базе кричать – в этот раз мертвая тишина... Я бежала с базы с младшим сыном, нас по пути учительница по художке забрала. Мама со старшим сыном уехала. Люди на попутках уезжали, пешком некоторые через лес вышли, кто как мог. Это ужас".
Дом, в котором она жила с мужем, детьми, матерью и ее супругом, сгорел. Алик Гаджимагомедов, муж Арапат, рассказывает, что вечером приехал за документами, но "тут уже нечего было брать. Все взрывалось, полыхало, гремело как канонада. Я минутку постоял, развернулся и уехал".
У всех жителей теперь коллекции осколков, найденных в домах и на участках. Неразорвавшиеся снаряды искали и забирали саперы.
"Кто здесь много лет работает, говорили, что мы живем на пороховой бочке. Кто работал в воинской части, на пенсию ушли, они так и говорили, что когда-нибудь что-нибудь случится. Этот день пришел, когда в один миг у людей 20 лет жизни [забрали]. Все бабульки говорили, кто рядом живут, они всегда об этом говорили, что когда-нибудь что-нибудь вот так и случится", – говорит Арапат Гаджимагомедова.
Елена Гончарова живет в Москве, в свой дом в Шелемишевских Хуторах приезжает с семьей только на лето. Когда произошел пожар на базе, им позвонили друзья и сказали, что с воинской части ракеты попадают в дома, взрывается все и горит, "на следующий день прислали фотографию, что дома нет". Когда все закончилось, Гончарова приехала посмотреть: "Смотрите, что мы увидели – это не просто пожар, это ракетная атака, война. У соседей сгорел через дом новый дом совершенно, только построили. Наш дом, еще при царе в два кирпича изба построена, столетней постройки. Думаем пока все это снять, составить акт. Думаю, что государство нам постарается заплатить как можно меньше за это все. Хочется, конечно, чтобы это все восстановили, потому что никаких денег не хватит, чтобы это все восстановить самим. Я так чувствую, что придется бороться".
Гончарова рассказывает, что на базе работал ее дедушка, подполковник: "Он знал, что там боеприпасы, всегда говорил, что это пороховая бочка, что когда-то это взорвется. А мы думали, что это государственное, что никогда не рванет, потому что должно контролироваться, все должно быть правильно, безопасно. К сожалению, взорвалось".
"Мой дедушка с бабушкой здесь жили с 1970-х, папа мой из этой деревни, здесь родился, вырос, многие мои родственники здесь. Это дедушкин дом, а папин родной дом тоже сгорел. Я не хочу это оставить просто так, чтобы это замяли и все, дали людям по 100 тысяч, и живите как хотите", – говорит Гончарова.
Светлана Михайлова говорит, что переехала с семьей 30 лет назад с Кавказа, где тоже работала в военной части: "От войны уезжала – у меня ребенку полгодика было, когда в бомбоубежище сидели, – и так же все потеряла. Все повторилось". Дом – единственная собственность, теперь в аварийном состоянии, обвалилась крыша, трещины в потолке. "Комиссия была, сказали, что мы не представляем, что здесь можно ремонтировать". Комиссии ходят по домам, проверяют ущерб строениям, бытовой технике – у них есть заранее утвержденные властями нормы, сколько в домах может быть телевизоров и холодильников.
Александр Иконников живет в Шелемишевских Хуторах один – жена умерла год назад. Электромеханик, переехал из Мурманска в 90-е, вышел на пенсию: "Все строились, строились – и вот результат". Говорит, комиссии, человек по пять, даже не спрашивают, что сгорело, сколько было телевизоров, – у них "свои цели какие-то".
Сейчас Иконников живет у брата, приезжает к руинам своего дома, подкармливает кошек, "одна кошка даже подгорела, Нюша. Усы обгорели, лапка болит, видимо, на огонь наступила, на уголек. Детишек ждет".
Об обещанных 100 тысячах Иконников говорит: "Я вчера заезжал на пилораму, хозяину говорю: давай, Тимур, посчитаем, сколько примерно на крышу уйдет. 70 тысяч – это без железа и без работы. Там за стольник выходит. А если еще окна пластиковые, минимум по 25 окно, а потом полы на первом этаже – это еще сколько. В общем, под миллион выходит, это же надо и штукатурить, и электричество, а сколько покупать – и плиту, и пылесос, и колонку, и котел на отопление".
Арапат Гаджимагомедова говорит: "Мы здесь живем уже 20 лет. 20 лет жизни коту под хвост. Комиссия за комиссией ходят. Сейчас ждем комиссию, которая должна акт составить. Двое детей несовершеннолетних, никто не думает, где они, как они. Государство об этом вообще не парится, ни администрация, никто. Вчера звонили из министерства образования, спрашивали, где мы проживаем, сколько лет детям. Больше никто ничего. У родственников? И хорошо, отлично. Остальное никого не волнует. Планируем отсюда уехать. Но пока я числюсь в воинской части, увольняться я точно не собираюсь. Не знаю, что будет дальше. Весь налаженный наш образ жизни, к которому привыкли, все перевернуто. Уже ничего не будет как раньше. Все бросят – и будут развалюхи кругом, как в других деревнях. А у нас здесь хорошо было. И магазины рядом, и маршрутки, хотел в город, куда хотел, туда поехал, трасса рядом. И природа здесь хорошая. Школа, садик. Теперь детям надо привыкать к другой школе, к другому саду. Думаю, придется свое выбивать долго. Сегодня мы пришли по поводу выплаты 100 тысяч, по 20 тысяч на детей, – сказали, что у них еще нет распоряжения, они не знают, как людям выплачивать. Куда ни зайди, все руками разводят. Такое у нас государство. Зато мы помогаем всем вокруг, другим государствам, где чего ни случилось”.