"Питер – не Москва, не Россия. Самое время во время короны пройтись по барам, посмотреть, как люди доживают свои последние дни", – говорит Иван Жилин, владелец небольшой кофейни в Петербурге.
Бары в последние годы стали одной из достопримечательностей Петербурга, превратившись в особую городскую культуру. Их плотность впечатляет – в центре города сотни несетевых баров, кафе, ресторанов самой разной направленности, на улицах Некрасова, Белинского, Рубинштейна ими заняты буквально все помещения первых этажей.
Это не всегда нравится местным жителям – владельцы квартир в домах на Рубинштейна жалуются, что питейные заведения отняли у них когда-то тихую и уютную улицу.
Владельцы заведений говорят о своем бизнесе как о самовыражении, проявлении творчества – и зачастую сами стоят за барной стойкой, готовят напитки и общаются с посетителями.
После начала эпидемии коронавируса барам и их посетителям пришлось подстраиваться под новую реальность карантинных ограничений. С весны многие заведения оказались на грани выживания, поскольку далеко не все арендаторы были готовы пойти на уступки. Некоторые заведения перешли на полуподпольную жизнь, продолжая работать даже в условиях карантина.
Осенью пришла вторая волна эпидемии. С 26 октября время работы баров в Петербурге было ограничено до 23 часов. Не все заведения готовы соблюдать и это требование – в полусекретные бары в проходных дворах можно попасть по звонку, специальному паролю или просто постучавшись в дверь. Владельцы заведений запираются и закрывают окна черной пленкой, полиция получает жалобы и проводит рейды, но жители и гости Петербурга с удовольствием играют в кошки-мышки, пытаясь обойти запрет на пьянство после 23 часов.
Истории баров и хеллоуин на улице Рубинштейна – в фильме Юлии Вишневецкой и Никиты Татарского.
30-летний Иван Жилин учился в театральном, потом пошел работать в "металлопрокат", как он говорит, но пару лет назад вместе с женой Наташей, менеджером в торговле, открыл кофейню. Их маленькая дочка проводит время тут же с ними.
Москвичи этого не поймут, а у нас все местные здесь. Потому что здесь нет хозяина в городе
Иван Жилин говорит: "Это кофейня, это не про доход – это про отдушину. Это образ жизни, это не про деньги совсем история. Поэтому, мне кажется, нас и проверки особо не трогают, потому что они к нам придут, а мы закроемся завтра. Там же такие же люди из Питера. Москвичи этого не поймут, а у нас все местные здесь. Потому что здесь нет хозяина в городе. У меня ощущение, что в Москве есть хозяин, пусть не очень демократический, не очень спрашивает у населения, что ему хочется, но он хозяин с железной рукой. Это и хорошо, и плохо, потому что душит. А здесь свобода в этом плане. Но не развивается бизнес. Это палка о двух концах. Москва такая солидная, каменная, строевая, чистота, как на плаце. Какой мэр, такая и Москва, строевой порядок. Плитка – не надо, чтобы стояла, надо, чтобы блестела. А у нас в Питере все попроще, люди творческие, богема, туристический город".
Владелец нескольких баров Константин Лялин так отзывается о карантинных ограничениях властей: "Некоторые запретительные меры – сегодня придумали, сегодня же опубликовали, для всех это некий сюрприз. То есть ты даже не имеешь возможности подготовиться. Петербург к первым теплым денькам превратился в площадку, где все чуть-чуть сквозь пальцы смотрят на эти вещи. Что это означает в санитарно-эпидемиологическом плане, я не знаю, но я наблюдал это и общался с людьми из других городов, которые говорили, – у вас тут полу-Швеция какая-то. Надеюсь, не пафосно прозвучит, но все-таки барная культура – часть культуры общей. Петербург всегда считался если уж не столицей культурной, то каким-то значимым культурным центром. И [бары], как ни крути, проявление творчества".
Хэллоуин на Рубинштейна
Иван и Наташа описывают, как строили свой бизнес и как все поменялось с начала эпидемии:
"Я хотела свободы, я ее не получила. Три года я никуда не выходила. Я как родила дочь, мы открыли кафе, Соне был год".
Именно в пандемию мы начали мыслить по-другому: как мы можем выжить
"Эта доска на барной стойке, ей больше ста лет. Кровля старого дома на Кавалергардской улице. Разбирали кровлю узбеки, я к ним подошел: мужики, можно у вас на свалке доску повыбирать? Я выбрал, и получилась
фасадная доска. С этого начался бар".
"У нас даже мебель, у нас тут ничего своего нет, это все люди нам принесли, которые здесь живут. Люди очень отзывчивые, они принесли нам стулья, столы".
"[Морды не бьют], ни разу не было. Может быть, потому что у нас полиция через дорогу".
"Когда сюда приходят всякие творческие люди, тут тусня ментов – абсолютное несочетание".
"У нас тут все такие как бы неформальные, и [вдруг] солидные люди в костюмах с галстуками сидят, кофе пьют, супчики кушают".
"Я подсуетился в этот период жесткий. У нас здесь кухни нет, а рестораны, которые простаивали, – я с ними договорился о том, что они будут готовить нам обеды".
"Именно в пандемию мы начали мыслить по-другому: как мы можем выжить. Мы включили кухню, мы включили индивидуальные продукты, авторское пиво, авторские напитки и так далее".
"Я понимаю, что я не могу выехать куда-нибудь отдохнуть с семьей.
Один день может решить очень многое".
"Это мечта, которая воплотилась. Это была моя мечта. Здесь не
простое место, оно от человека".
"Я ни в одном деле так не растворялась. Просто это наша жизнь, мы
до такой степени любим это место. Я думала недавно: начнется
пандемия – я продам это место. Потом думаю: а будет другой
человек, а будет ли то же самое? Нет, будет коммерция. Не будет этой атмосферы".