"Они боятся". Алла Фролова о движении к полицейскому государству

23 января во время протестов в России в поддержку оппозиционного лидера Алексея Навального были задержаны более 4 тысяч человек, из них свыше полутора тысяч в Москве. После акции 31 января задержанных по России было более 5 с половиной тысяч, свыше 1800 в Москве.

Появлялись даже предположения, что московская правоохранительная система не способна справиться с бóльшим количеством задержанных, однако координатор юридической помощи правозащитной организации "ОВД-Инфо" Алла Фролова считает, что система готова "принять" и больше:

– Полицейская система и инфраструктура Москвы намного сильнее, чем нам кажется, они подготовились за все эти годы. Идет перекос в сторону полицейского государства, когда на силовые структуры денег выделяется больше, чем на образование и медицину – именно чтобы погасить гражданское недовольство.

– То есть полицейскому государству проще вкладываться в полицию и увеличивать количество полицейских на душу населения, чем решать проблемы населения?

– Конечно. Потому что проблемы населения – это все социальные проблемы. Тогда надо бороться с коррупцией, усиливать социальную защиту, повышать пенсии. Проще увеличить контингент полицейских. Полицейских же меньше, чем пенсионеров, детей, социальных программ, – считает Алла Фролова.

Она сама была активисткой, организовывала московские протесты против оптимизации больниц, но потом занялась правозащитной деятельностью. С 2016 года работает в "ОВД-Инфо" – и является свидетелем всех российских массовых выступлений последних лет. По ее наблюдениям, реакция властей на нынешние события отличается:

– Чем больше народу, тем больше правоохранительные органы боятся. Одно дело – противостоять десяти людям или ста, или тысяче, и другое – десяткам тысяч, даже в Москве. Конечно, они боятся. Я проехалась по Москве, до сих пор сложенные барьеры стоят в разных точках города, они их даже не убирают, следовательно, готовятся к тому, что могут быть еще протесты.

Лозунг "ОВД-Инфо": "Человек не должен оставаться один на один с системой". Организация пытается обеспечить адвокатской и прочей помощью задержанных, многие из которых впервые вышли на протесты и не обладают специфическим опытом задержания, а некоторые вовсе были задержаны случайно. Последние недели сотрудникам "ОВД-Инфо" пришлось нелегко из-за рекордного числа арестов на демонстрациях.

При этом, по словам Фроловой, есть разница между отношением к демонстрантам со стороны ОМОНа, жестко разгонявшего протесты, и в местах, где задержанных содержали – даже в ставшем знаменитом спецприемнике "Сахарово" в Новой Москве, оказавшемся катастрофически переполненным после митинга 31 января.

– Я не говорю, что там все хорошо, в Сахарово, нет, но все-таки есть попытка диалога, попытка исправить ситуацию – благодаря членам ОНК Марине Литвинович и Борису Клину, которые туда ездят каждый день. Есть подвижки, хотя очень много сложностей. Плохие условия, плохая вода из-под крана, которую нельзя пить. Задержки: тех, кто выходит, не сразу выпускают. Личные вещи не отдают, в компьютере неправильно фамилии написаны. Изначально, пытаясь наказать всех и за все, они не создали инфраструктуры, которая бы позволила минимально обеспечить людей.

Фролова говорит, что обсуждала вопрос об отношении со стороны полиции с адвокатом Марией Эйсмонт, одной из тех, кто последние дни постоянно защищал задержанных на митингах, и та, по опыту общения в тех ОВД, куда ей удалось пройти, сказала: "Они к нам проявляют сочувствие какое-то, менее злое отношение". Но, подчеркивает Фролова, надо разделять обычную полицию и ОМОН:

– ОМОН – это специально набранные люди, одна из обязанностей которых – разгонять массовые мероприятия. Их отдельно накручивают, накачивают, с ними в принципе разговаривать бесполезно. Специально создаются условия, чтобы они нас ненавидели, нас – общество, которое позволило себе выйти, выразить свою позицию. А что такого сделали эти мальчики и девочки? Были случаи [физического противостояния] 23 января. Ни 31-го, ни 2-го я не видела таких случаев, чтобы со стороны вышедших на улицу было применение силы. Что бы нам ни показывали, физическое противостояние полиции – это все равно провокация со стороны силовых структур, которые огородили [место проведения акции], первыми начали применять силу. Поэтому могла начаться ответная реакция, когда при тебе бьют кого-то – я не оправдываю, каждый случай с каждым человеком надо разбирать, я говорю в целом о происходящем. Изначально власть, нарушая 31-ю статью Конституции (о свободе собраний. – Прим. РС), создает условия, что люди начинают плохо относиться к полицейским. Полицию заранее не пускали домой, их накручивали, что все, кто выйдут, – предатели, плохие, враги. Они выходят уже с этим намерением, что перед тобой враг, поэтому они чрезмерно применяют силу. Поэтому они нас и ненавидят.

Я сталкивалась с такими случаями 4–5–6 лет назад. Я один на один разговаривала с [сотрудниками правоохранительных органов], они рассказывают разное. Кто-то говорит – не грубо, без оскорблений: вам же платят. Кто-то говорит: у меня приказ, я не могу ничего сделать, забрали вашего "политического", велено его задержать на 48 часов, наверное, я бы не стал задерживать, если бы я был волен решать, но сейчас у меня есть приказ. Если этот приказ я не выполню, выпущу его, то завтра меня арестуют или уволят, но вы-то об этом не узнаете. Кто будет содержать мою семью? И это часто говорится. Это не в оправдание того, что они выполняют преступные приказы – это просто жизнь, когда люди тоже боятся за себя. Простые полицейские – тоже абсолютно подчиненные люди, которым дашь любой приказ, а если он его не выполнит, то ему сломают жизнь. Поэтому высказываются они аккуратно. Сейчас они, в свете непростой экономической ситуации, тоже не особо довольны своей жизнью. С ними надо разговаривать, но не со всеми – с теми, кто пытал людей на этих акциях, с ними не о чем разговаривать, они преступники.

Волонтеры у входа в спецприемник "Сахарово"

При этом Фролова говорит, что сейчас диалог с властями идет тяжело. Поэтому "ОВД-Инфо" и запустило петицию против полицейского произвола
"Разрушим "Крепость". Вернём задержанным право на защиту":

"Крепость" – это особое положение, которое вводят для защиты от вооруженного нападения на отдел. "Крепость" позволяет никого не впускать и не выпускать из отдела. Адвокаты от независимых правозащитных организаций, в том числе и от ОВД-Инфо, не могли зайти в отделы и помочь задержанным. Это развязало руки для полицейского беспредела: у задержанных отбирали телефоны, били их и даже пытали.

Вот лишь беглый перечень таких случаев, о которых задержанные и их родственники неоднократно сообщали ОВД-Инфо:

выкручивание рук, прыжки на задержанных, удушение при задержании, искусственное создание давки, удержание задержанных на морозе перед автобусами и возле отделов полиции, отказы вызывать травмированным скорую, избиения в отделах полиции, принуждение насилием и избиением к дактилоскопированию, фотографированию, разблокировке телефона, содержание без воды и еды, удержание всю ночь в подвале без возможности лечь, намеренная побудка несколько раз за ночь, запрет на посещение туалета в отделах и автозаках, удушение пакетом, удержание в ледяном автозаке, битком набитые автозаки в которых не все могут сесть, распыление перцового газа в автобусе, намеренное общение с задержанными без масок и перчаток.

– С любым человеком, не только тем, кто вышел на акцию, может произойти то, что происходило 23-го, 31-го и 2-го числа, абсолютно с любым. Десятки людей просто вышли из метро не в том месте и не в тот час – и не могли доказать, что они там были случайно: все, кто попался, должны быть наказаны, вот это их [властей] взаимодействие. Как они будут дальше действовать, посмотрим. Сейчас Татьяна Москалькова (уполномоченный по правам человека в России. – Прим. РС) заинтересовалась обращениями о недопусках адвокатов – это прямое нарушение самой роли адвоката, нарушение статьи Конституции, в которой каждому человеку гарантирована защита. У нас преступники и насильники имеют больше прав на защиту, чем, как говорят, "политические", которые вышли [на протесты].

Алла Фролова замечает, что люди выходят, чтобы выразить свою гражданскую позицию, но сейчас "государство подвело к тому, что чем бы вы были недовольны – это будет обязательно политически". Она говорит о недовольстве людей поправками к Конституции, экономической ситуацией, эпидемией ковида, вспоминает прошлые протесты:

– Нет профессионального активизма – это все ерунда. Люди сталкиваются с различными проблемами – дальнобойщики, обладатели ипотек, – и до тех пор, пока не столкнутся с проблемой нарушения прав, они не выходят, потому что они живут своей жизнью, и многие считают, что у нас достаточно правовое государство. Людям хочется жить лучше, и это нормально. Хочется учить своих детей, иметь образование, зарплаты хорошие. А когда мы видим, как живут власть имущие и как выживают люди, конечно, появляется недовольство. Когда 12 лет назад я стала вдовой, потеряла мужа из-за этой системы здравоохранения, моя дочь осталась без отца, ей было 9 лет, государство дало моей дочери пенсию по потере отца 1114 рублей. Это цена жизни детей и их родителей, это цена вопроса. Но когда чиновники или депутаты Госдумы кладут себе пенсию, о каком равенстве идет речь? Это социальное неравенство, которое создано коррупционными чиновниками. Не потому, что все должны иметь зарплату одинаковую, но такого разрыва быть не должно. Мне казалось раньше, что не люди для государства, а государство для людей.

Фролова не хочет прогнозировать дальнейшее развитие протестов, но не исключает, что действия властей будут более жесткими, если люди продолжат массово выходить, и выражает надежду, что полиция будет вести себя в рамках правового поля, даже если власти считают, что люди нарушают закон, выходя на несогласованную акцию (несмотря на 31-ю статью Конституции, гарантирующую право на мирный протест):

– Хорошо, вы их задержали. Но почему с этой минуты все, кто имеет отношение к власти, начинают сами нарушать законы? Жесткие и неправомерные задержания, иногда вообще непонятные задержания, когда люди выходят гулять с собакой, и их задерживают, и ничего нельзя доказать, катание в автозаках, недопуск защитников, жуткие условия в ОВД, когда люди спят в актовом зале, пытки, такие простые, как не пустить в туалет, не дать воды и еды, запугивания. Почему они считают, что они могут нарушать закон по отношению к тем, кто позволил себе выйти мирно на улицу? Мне непонятна позиция некоторых врачей, которые, приезжая в ОВД и осматривания человека, у которого повреждена нога, или пробита голова, или кому-то не хватает инсулина, у кого-то астма, говорят, что это не требует госпитализации. Врачи, давайте вы будете врачами. Вы можете хорошо относиться к Путину, к силовым структурам, к кому угодно, но вспомните о том, что ваша профессия – врач. Не надо слушать указания и быть старшим помощником младшего полицейского. Вы приехали, осмотрели [задержанного], и если считаете, что ему нужна помощь в больнице, обеспечьте ему эту помощь, а не считайте, что, если его забрали на митинге, его надо обязательно оставить и не связываться, наплевать на него. Почему власть считает нужным нарушать права журналистов? Они специально надели на журналистов желтые жилеты, чтобы в какой-то момент не трогать, а в какой-то момент, наоборот, взять его, и мы не увидим картинки происходящего? Давайте мы все будем соблюдать. Вы считаете, что мы вышли неправильно, – хорошо. Задержали – обеспечьте чем положено: защитой, медпомощью, бытовыми условиями, условиями содержания, независимыми судами, а потом предъявляйте претензии.