Григорий Аросев: Сергей Набоков, брат писателя Владимира Набокова, ровесник двадцатого века, умер на 45-м году жизни в концлагере Нойенгамме под Гамбургом. Недавно стали доступны некоторые документы немецкой полиции (стапо и гестапо), посвящённые слежке за Сергеем в недолгий период его жизни в Берлине – с 1942 по 1944 год.
Прежде чем взглянуть на них, важно коротко вспомнить, что было с Сергеем Набоковым до того, как оказался в Берлине.
О жизни Сергея известно до обидного мало, нет даже его фотографии во взрослом возрасте. Есть три известных работы о нём: статьи Льва Гроссмана (2000) и виднейшего набоковеда Дитера Циммера (2015), а также книга Пола Рассела "Недоподлинная жизнь Сергея Набокова". Название – не только очевидная отсылка к роману В. Набокова "Подлинная жизнь Себастьяна Найта", но и лежащее на поверхности признание: это – не биография, а вымысел. Книга была написана под влиянием статьи Гроссмана – так сильно Рассела поразила история жизни Сергея Набокова. О художественных достоинствах книги могут быть разные мнения, хотя она скорее хороша: по крайней мере, образ Сергея создан, даже если и очень во многом додуман. Пол Рассел удачно вплёл в свой текст многие реальные факты из жизни семьи Набоковых, но последний этап жизни Сергея описан крайне скупо и не без ошибок – очевидно, по той же причине: из-за отсутствия сведений.
Сергей (слева) и Владимир Набоковы в усадьбе Батово, лето 1909.
На жизнь Сергея ключевое влияние оказала его гомосексуальная ориентация. В семье он сталкивался с непониманием по этому вопросу, но после эмиграции, когда он зажил отдельно, всё стало попроще. Сергей познакомился с немцем Германом Тиме – но когда это произошло, точно установить так и не удалось. Известно лишь, что в промежуток между 1926 и 1932 годами Набоков и Тиме жили вначале в Париже, но после установления во Франции режима Виши уехали в восточный Тироль. Там они оставались некоторое время в городке Матрай, в зáмке Вайсштайн, принадлежащем матери Тиме – Эльзе, но уже в июле 1941 года Герман и Сергей были арестованы и приговорены к четырём месяцам тюрьмы – и именно за гомосексуальную связь, которую в условиях деревенской жизни скрывать было невозможно. После отбытия наказания Тиме был отправлен на фронт, в Африку, откуда он вернулся и дожил до преклонных лет.
С Сергеем дела обстояли иначе.
Сергей Набоков после приезда в Берлин находился под постоянным надзором криминальной полиции
Главное, что следует из новых документов, найденных в залежах посвящённых временам национал-социализма архивов Arolsen, – Сергей Набоков после приезда в Берлин находился под постоянным надзором криминальной полиции. Возможно, догадываясь об этом, хотя о его масштабе, скорее всего, не подозревая.
Сергей Набоков переехал в Берлин 2 января 1942 года – судя по всему, он сел в поезд сразу после новогодней ночи. Поселился он у своей двоюродной сестры и ровесницы Софьи Фазольт (в девичестве Набоковой) – её в семье называли Оней, сокращённо от Соня. Но у Фазольт он оставаться либо не захотел, либо, вероятнее, не смог, и в марте переехал: снял комнату у семейства Кляйнманн. В ноябре он сменил жильё, поселившись в доме неких Хоффрихтеров, и ещё через год – снова переехал, на сей раз в пансион Шульца.
Для любителей топографии и обитателей Берлина привожу все адреса: Prinzregentstraße 10 (Оня Фазольт), Potsdamer Straße 134 (Кляйнманн), Regensburger Str. 5A (Хоффрихтер), Meraner Straße 6 (Шульц). (Пол Рассел пишет о доме Сергея на Равенсбергерштрассе, но он либо перепутал названия, либо просто придумал это.) Все эти улицы, разумеется, сохранились, но нумерация зданий теперь другая, и сложно установить, где располагались эти дома. В любом случае это один и тот же район – Вильмерсдорф, и пройти по всем четырём адресам можно менее чем за час.
Работать Набоков устроился в Министерство пропаганды, Восточную редакцию – в полусекретный отдел под названием Vineta, который был назван в честь мифического города. С учётом того, что Сергей хорошо знал языки (полиция в донесении так его и называет: профессор языков, Sprachenprofessor, хотя должность профессора Сергей Набоков никогда не занимал), но немецкий был для него не родным, на службе использовались в первую очередь его навыки переводчика – для белового переложения на русский готовых пропагандистских немецкоязычных листовок, плакатов, брошюрок, и для перевода на немецкий перехваченных русских сообщений. Позднее, с 1944 года – уже после ареста Набокова – Vineta поддерживала антисоветскую Русскую освободительную армию (власовцев).
Этический вопрос – самый сложный. Сергей Набоков, сын честнейшего и принципиальнейшего политика, брат писателя, который был вынужден бежать со всей семьёй из Германии, опасаясь преследований своей жены-еврейки, – служил нацистской пропаганде. Нехорошо, чтобы не сказать крепче. Факт.
Сергей служил нацистской пропаганде. Нехорошо, чтобы не сказать крепче
Но есть и другая сторона. Сергей был, по большому счёту, в ловушке. Его разлучили с Германом Тиме, он был вынужден уехать из его дома в Матрае – мы не знаем, как мама Германа относилась к нему, но даже если и хорошо, Набоков как порядочный человек, отсидев свои четыре месяца, не мог оставаться в её доме. Это могло бы создать опасность в первую очередь для неё самóй. Набоков отправился в небольшой город Розенхайм в Баварии, но по неизвестным причинам обосноваться там не смог. Он, и это известно из эпистолярия, очень хотел оказаться в Праге – там жили его младшие сёстры и брат, Елена, Ольга и Кирилл, но выехать за пределы тогдашней Германии не было никакой возможности (Пол Рассел писал, что перед Берлином Сергей жил в Праге, но это не так). Оставалось одно: отправляться в нелюбимый Берлин. Там убили отца, там не было ничего хорошего, но там жила и Оня, которая его очень любила.
Оставалось одно: отправляться в нелюбимый Берлин
Набоков – иностранец. Он – отсидевший за гомосексуальную связь. Он – чужой. Идёт война. Его задача – выжить. Куда ему податься? Получилось, что в министерство пропаганды. Плохо, но хотя бы он не говорил от первого лица, он сам не был пропагандой, не стал ею – её глашатаем, хотя и работал с ней и в ней. Но альтернатива-то всему была только петля, а этого Набоков всеми силами стремился избежать. Не будем забывать и о том, что в военной Германии каждый трудоспособный мужчина, если не воевал на фронте, был обязан работать. Собственно, и в министерство пропаганды Набоков был определён даже не своими силами, а рекомендацией ведомства по занятости – тамошний чиновник, услышав, что проситель владеет русским, немецким, английским и французским, едва ли сомневался, куда направить новоприбывшего – явно не в дворники. Выбора не было. Сергей впервые в жизни устроился на работу с фиксированным графиком (с 8:00 до 18:00 по рабочим дням, до 15:00 по субботам, отпусков не было).
Вернёмся назад.
Итак, в феврале – марте 1942 года отделения уголовной полиции Клагенфурта и Мюнхена обмениваются письмами, где говорят о необходимости установить за освободившимся из тюрьмы Сергеем Набоковым слежку без специального разрешения (имелось в виду то, что слежка не требует протокола и отдельного запроса, её осуществляют за кем бы то ни было в случае появления подозрений). 27 февраля полиция Клагенфурта предполагает, что Сергей поселится в доме госпожи фон Хайзелер в Бранненбурге, округ Розенхайм.
Оригинал документа. Клагенфурт, 27 февраля 1942.
Перевод документа:
Государственная уголовная полиции
Отделение уголовной полиции по Клагенфурту
Клагенфурт, 27 февраля 1942 года
Государственной уголовной полиции – отделению уголовной полиции г. Мюнхена. [Штамп отделения уголовной полиции Мюнхена о получении от 7 марта 1942 года.]
Касательно Сергея Набокова, рождённого 28 февраля 1900 года в Петербурге.
Сергей Набоков, русский эмигрант, практикующий профессию профессора по языкам и живший в доме госпожи Тиме в Матрае, округ Линц, был приговорён к четырём месяцам тюрьмы из-за гомосексуальной связи.
Уголовная полиция Рейха согласно распоряжению Nr. XV 4667 A 2 a предписала установить за Набоковым слежку без специального разрешения после его освобождения из тюрьмы.
Ожидается, что Набоков переселится в дом госпожи Хайзелер в Бранненбурге, округ Розенхайм.
Прошу организовать слежку без специального разрешения.
Изображение: Arolsen Archives. Публикуется впервые]
Имя Хайзелер не приводится, но с огромной долей уверенности можно утверждать, что это был кто-то из семьи Генри фон Хайзелера, писателя, рождённого в семье обрусевших немцев Петербурге, уехавшего в Германию в 1900-м и в последние годы жившего как раз в Бранненбурге. Генри скончался в 1928 году, но его жена Эми прожила ещё 32 года, и она была – внимание – родственницей Германа Тиме. Кроме того, у Генри был сын – Бернт фон Хайзелер, тоже писатель, младше Сергея всего на семь лет. Жили они там же, так что если той самой "госпожой фон Хайзелер" была не Эми, то кто-то из других родственниц.
Сергей Набоков, 1916
9 марта мюнхенская полиция отдала распоряжение местным властям Розенхайма об установлении места жительства Набокова и установки за ним той самой слежки без дополнительного разрешения. Но уже 12 марта из Розенхайма ответили, что Набоков снялся с учёта и переехал в Берлин – и что его дело "в подлиннике" (это тоже цитата) передано туда в тот же день.
Ещё две недели спустя тайная полиция (гестапо), получив запрос на установление слежки, переадресовала это задание уголовной полиции (стапо), так как случай Набокова, осуждённого за гомосексуальную связь, "без сомнений" относился к ответственности отделения уголовной полиции по обработке преступлений на гомосексуальной почве.
Далее Набоков находился плотно на крючке стапо: отчёты о нём – точнее, о его местожительстве, работе и доходах – появлялись регулярно и часто. Первый – уже 9 апреля, проверку произвёл некто Х. Драмш. В отчёте указывается не только места жительства у Кляйнманнов и работы (Мюнцштрассе 23), но и служебный телефонный номер, фамилия начальника, стоимость съёмной комнаты (55 рейхсмарок; оплату он, по тому же донесению, вносил вовремя) и ежемесячный доход Набокова – 280 рейхсмарок. На жильё у Сергея уходила только пятая часть жалованья – вполне неплохо. Набоков владельцем квартиры характеризуется как "спокойный" человек.
Оригинал документа. Берлин, 9 апреля 1942
Перевод документа:
Берлин, 9 апреля 1942
Отчёт
Бывший гражданин России Сергей Набоков, рождённый 28 февраля 00 в Петербурге, с 2 января 1942 года пребывает в Берлине. До 1 марта 1942 года жил в Берлине-Вильмерсдорфе, Принцрегентштрассе 10 у Фазелофф [ошибка: д. б. Фазольт] (это его кузина), с означенного выше дня он проживает по адресу Потсдамер штрассе 134, 3-я лестница, в квартире Кляйнманн. Месячная плата за меблированную комнату – 55 рейхсмарок. Плата до настоящего момента вносится.
С 20 января 1942 года Набоков работает переводчиком в Министерстве пропаганды, а именно, в Восточной редакции, Берлин, Мюнцштрассе 12. Руководитель отделения – госп. Айсвальд, тел. 41 50 33/36. Справки предоставлены. Ежемесячный доход Набокова – 280 рейхсмарок. Ни о каких недостатках Набокова узнать не удалось. Арендодатель Кляйнманн характеризует Набокова как спокойного съёмщика, который не имеет задолженностей за квартиру.
Изображение: Arolsen Archives. Публикуется впервые]
Следующий отчёт-донос – 3 августа. В нём всё то же самое, с уточнением, что Набоков, "хороший спокойный человек", у Кляйнманнов "никого не принимает". 5 ноября – новая проверка. Сообщается о переезде к Хоффрихтерам и другом служебном адресе: Кайзердамм 77, это совсем другой конец Берлина. Кроме того, жалованье Набокова выросло почти вдвое: до 500 рейхсмарок. Едва ли это инфляция, скорее, именно повышение.
16 февраля 1943 года, 25 мая 1943 года – всё то же самое.
Почти в каждом донесении содержится одна и та же фраза: "Ни о каких недостатках Набокова узнать не удалось". По-немецки это звучит невыносимо официально и бездушно, но и кое-что проясняет: Набоков действительно "затаился", он, без сомнений, понимал, что и место работы, и тюремный срок, и статья, по которой его осудили подразумевают крайнюю осторожность. Нет сомнений, что все квартирные хозяева по запросу стапо или гестапо с энтузиазмом сдали бы любого при малейшем поводе, тем более – иностранца, поэтому хорошие характеристики говорят именно об этом: Набоков вёл себя осмотрительно. (А ещё после каждого доноса издаётся распоряжение о дате следующей проверки – оставлять Сергея в покое они не собирались.)
Наконец, 4 января 1944-го – последний подобный отчёт. Всё тот же Х. Драмш сообщает, что Сергей Набоков переехал в пансион Шульца, но ещё 15 декабря он был задержан сотрудниками стапо.
Оригинал документа. Берлин, 4 января 1944 года
Перевод документа:
Берлин, 4 января 1944
Запись
Упомянутый Сергей Набоков, родившийся 28 февраля 1900 в Петербурге, некоторое время назад переехал – из Берлина-В[ильмерсдорфа], Регенсбургер штрассе 5а, квартиры Хоффрихтеров, на Меранер штрассе 6, пансион Шульц. Там он, как далее установлено, был задержан 15 декабря 1943 года сотрудником 179 полицейского участка по ходатайству Государственной полиции IV D 3a и доставлен в этот участок. По данным делопроизводителя Stapo, задержание Набокова произошло из-за антигосударственных высказываний. До вынесения приговора он содержится в рабоче-воспитательном лагере Вульхайде.
Секретарь по уголовным делам
Изображение: Arolsen Archives. Публикуется впервые]
Ключевое: причина. Об этом мы знаем достоверно только два слова: "антигосударственные высказывания" (staatsfeindliche Äußerungen). Подробностей нет, и неизвестно, всплывут ли они когда-либо ещё. По совершенно не подтверждённым данным, в компании коллег Сергей позволил себе то ли усомниться в силе гитлеровской Германии, то ли впрямую её раскритиковать. Всё тот же Пол Рассел приводит роковую фразу: "И всё-таки Англия – самая цивилизованная из стран мира". Источник этой фразы неясен, но если было сказано это или примерно это, вопрос был предельно ясен: публично похвалить врага действительно приравнивалась к антигосударственным высказываниям. С рук это не сошло бы никому, и уж тем более – ранее осуждённому русскому под слежкой.
Однако и без знания точных обстоятельств ареста "неплохо": шесть доносов менее чем за два года в Берлине. Сколько их было раньше, можно только догадываться. Сергей Набоков был под постоянным наблюдением, да, но даже при этом имел хорошие шансы уцелеть в войне – если бы не сказал что-то "антигосударственное".
До вынесения приговора, о дате которого мы также ничего не знаем, Набоков содержался в гестаповском Рабоче-воспитательном лагере Вульхайде (сейчас это часть Берлина, тогда – пригород с восточной стороны). В этом "заведении" содержались заключённые разных национальностей, которые работали в невыносимых условиях – как собственно рабочих, так и бытовых. За пять лет существования лагеря там были убиты около пяти тысяч человек – но среди них не было Сергея Набокова.
В апреле 1944 года он был этапирован в концлагерь Нойенгамме. Дата отправки и сколько времени он был в пути, неизвестна, но есть дата прибытия: 7 апреля. С учётом, что от Берлина до Нойенгамме – менее 350 километров, вряд ли путь занял больше двух-трёх дней, может, его доставили вообще за один день. При этом мы знаем, что этапирование задерживалось: в документах фигурирует слово Gefängnissperre, дословно – "закрытие тюрем", по смыслу – временный запрет на приём заключённых, но по какой причине так было, мы не знаем.
В донесении сказано, что Набоков будет помещён в концлагерь "на неопределённое время". Слово "приговор" в имеющихся документах не фигурирует – но, безусловно, итоговый приговор был вынесен.
Заключённым в Нойенгамме разрешалось писать письма (строго просматриваемые, конечно) – раз в две недели. Сергею писала двоюродная сестра Оня Фазольт, а в октябре того же 1945-го Елена Сикорская, родная сестра, в послании их брату Владимиру (писателю) обмолвилась: "Я старалась с Е. К. и Онечкой посылать ему все, что было возможно, но у нас у самих ничего не было". Е. К. – Евгения Константиновна Гофельд, многолетняя помощница и спутница семейства Набоковых.
Следующие два доступных документа о Сергее Набокове – последние. Свидетельство о смерти, выданное только 17 марта 1950 года, и запись в нойенгаммовской "Книге мёртвых" – журнале учёта умерших. Этот регистр сохранился в оригинале – и он представляет собой огромную ценность, так как руководство концлагеря при его ликвидации уничтожило почти все остальные документы.
Запись о смерти Сергея Набокова в лагерном журнале (Книге мертвых), 10 января 1945
Из "Книги мёртвых" следует, что Сергей Набоков скончался 10 января 1945 года в 2:45 утра – и тут сразу налицо разночтение, так как в свидетельстве о смерти пять лет спустя стоит дата 9 января. Скорее всего, запись в "Книге мёртвых" более точная. Указан арестантский номер Набокова – 28631, над ним стоит приписка: "без гражданства". Все Набоковы обладали нансеновскими паспортами, и Сергей не был исключением. Причина смерти также указана – энтероколит, одновременное воспаление тонкой и толстой кишки. На самом деле Набоков умер от истощения и крайней слабости, а энтероколит, если он и был, стал лишь следствием его общего состояния – но вероятнее, это было просто слово, которым формально объясняли многие смерти. На той же странице, что и Набоков, упомянут ещё 21 человек, из них энтероколит как причина смерти указан у шести. Много лет спустя на процессе против некоторых функционеров лагеря один из заключённых, который принудительно отвечал за новые записи в "книге мёртвых", указал, что у него было в "распоряжении" несколько причин смерти, которые он выбирал наугад.
Тело Набокова было сожжено в крематории Нойенгамме. Теоретически прах умерших можно было бы забрать – по крайней мере, нацисты некоторым семьям направляли письма с подобным предложением. Но почти во всех случаях, и в случае Набокова также, прах был погребён, а точнее – просто закопан. Официальное уведомление из Нойенгамме о смерти Сергея в феврале или марте получила на берлинский адрес Оня Фазольт.
Свидетельство о смерти Сергея Набокова, выданное 17 марта 1950
Сергей Набоков пробыл в концлагере ровно девять месяцев, не дожив до освобождения Нойенгамме совсем немного. Ликвидация концлагеря сопровождалась массовыми убийствами заключённых при разных обстоятельствах (об этом много написано), и далеко не факт, что Набокову удалось бы выжить. Но в этом случае шанс бы был.
Владимир (слева) и Сергей Набоков
От Сергея остались только высеченная на стене фамилия в Доме памяти при нынешнем мемориале на месте концлагеря, упомянутые документы и несколько проникновенных пассажей из романов его брата и писем его сестры. Трогательных, но совершенно бесполезных.