В Перми на Каме есть затон, где расположена стоянка для речных судов. Рядом – район Водники, где живут бывшие речники.
В затоне снимали эпизоды фильма "Географ глобус пропил". Здесь расположен Пермский судоремонтный завод, только он почти не функционирует, говорят местные жители. На берегу – деревянные бараки 1939 года постройки, где когда-то селили работников завода и Камского речного пароходства. Места в округе носят сочные название: Куба, Сайгон, "Мутный глаз". Патриоты бараков все очень хвалят: "Кама рядом, баня рядом, на ключ за водой сходить тоже рядом – это же райское место!"
В некоторых оставшихся бараках невозможно жить: крыши протекают, потолки проседают и рушатся. Бараков было больше, но значительную часть уже снесли, а обитателей переселили. Оставшимся обещают новое жилье в 2023 году. Кого-то, однако, хотят отправить в другую, далекую часть города (а люди, особенно пожилые, не хотят уезжать из привычного района и даже ходили к юристу, который подтвердил их право на жилье в том же районе). Кому-то предлагают переехать в "маневренный фонд" – то есть временно, а потом еще раз туда, где дадут квартиру. При этом придется платить и за временное жильё, и за свою квартиру в бараке.
Люди боятся поджогов, говорят, что много домов так и сгорело: "Сами не выходите – значит подожжем".
Обитатели бараков в фильме Нади Захаровой.
Монологи бараков
– У нас уже невозможно здесь жить. Все вроде ссылаются на маневренный фонд. А какой нам смысл маневренный фонд? Десять раз будем переезжать. Ведь не чемодан собрать, надо все убирать это. Мы уже с мужем старенькие тоже, нам уже за 70.
– Вот заявление мы пишем, это они нам отвечали. Мы пишем, они нам отвечают. Все они ссылаются – маневренный фонд.
– Бог с ним, доживем до 2023 года здесь, хотя бы [какой-то ремонт] нам сделали. Страшно, что, не дай бог, обвалится. Все это плесень, этим же мы дышим все равно. Это страшно, конечно.
– Там выгребная яма, я даже не знаю, сколько она лет не выгребалась. Потому что ни заехать, ни проехать. Как машина заедет, чтобы отсосать все это?
– Все обещают – снесут, снесут. У нас многие судились, половина из дома съехали, нас очень мало уже, наверху никто не живет, здесь только два хозяина, там вообще один хозяин, внизу самовольно заняла многодетная семья. В доме уже почти никто не живет. Все судятся. Нам дали [жилье] от пароходства, мы работали на пароходах. Этот дом весь пароходский. Завод судоремонтный был, он сейчас уже распался, пароходы там стоят. Я проводница, муж у меня матросом. А потом я ушла в столовую, в столовой работала, он трактористом на заводе. Ходили, конечно, на пароходе, города все повидали, до Москвы, до Астрахани, до Ленинграда, Горького – везде ходили. Конечно, было намного лучше, чем сейчас.
Сейчас уже на пенсии, пенсия маленькая. За выслугу лет добавляют, детей я потеряла двоих, мне добавили тысячу. 11 тысяч получаю. Нравилось, конечно, на пароходах работать. Лучшее время было, не сравнишь сейчас, конечно. Мы ходили к юристу, не имеют права нас выселять в отдаленные места. Мы тут 40 лет живем – и пойдем куда-то? Я никуда не поеду. Да нас спрашивать не будут, подожгут, да и все. У нас поджигают сейчас дома. У нас так много сгорело домов понизу. Сами не выходите – значит подожжем.
– У меня отец капитан-механик, работал на "Сазонове", на "Карбышеве". Я из бывшего плавсостава. От Перми [ходили] на Ульяновск, Куйбышев, Самару, Волгоград и Астрахань, по Дону уходили в Таганрог, Жданов. На Ленинград. Москва все раскупила, все разорила, затона нет, плавсостава нет. Все разрушено. Для поддержки зимовка судов стоит, а по факту рабочей силы нет.
Вода у нас, в принципе, есть, канализация тоже есть, отопление есть, только нет горячей воды и нет у нас газа. Газ в баллонах. Жить можно, так же, как и все благоустроенные дома, только отсутствие горячей воды. Кто-то поставил себе ванны, кто-то душевые кабинки, водонагреватели. А там дома уже падают, рушатся, потому что надо было своевременный уход делать, а у них за домами никто толком не следил, ни ЖКО, ни сами жильцы, вот и пришло к такому состоянию. Наш дом по сравнению с теми домами крепыш. Если бы отремонтировали все вовремя и поддерживали, то дома бы еще долго стояли. Может быть, еще получилось бы так, что архитектурными памятниками стали. Дожить до 2039 года всего ничего, сто лет было бы домам. Все эти "деревяшки" до войны построены, 1939 год. Люди в довоенные годы в этих каморках жили по две, по три семьи. Потом более-менее, когда война закончилась, начали обстраивать, заселяться.
Я с Кубы переехала, на Кубе все тоже сносят. Камское речное пароходство делили на "Куба", "Ушаково", потом за "Мутным глазом" – "Куба-2". На маршала Рыбалко выстроили две свечки – Сайгон и Пентагон. Все работали на СРЗ, плавсостав, водолазники, сварщики, котельщики, плотники, и все жили в основном в этих домах. Там была раньше пельменная, называлась "Мутный глаз": люди напьются пива, мутно становится, так и назвали. В основном здесь речники жили. И до завода близко, и пароходство было, потом уже пассажирские теплоходы пошли, люди отдыхать начинали. Начали застройку, расширение. Капитанский дом сделали – вон пятиэтажка, туда капитанов всех на улучшение жилья. А так самого завода, можно сказать, не существует благодаря нашим верхам московским. Раньше все по воде, даже до каких-то деревень добираться – на "Метеор" или на "Ракету" садишься, раз – и уехал. А сейчас все на автобусы перевели, все на бензинах, на машинах, засоряют среду окружающую. Теплоход, чем он может засорить? Шлепает себе и шлепает. Не знаю, кто-то еще будет плавать, нет. Раньше просто и легко было, весело, романтика. Каждый рейс – новые туристы, с кем-то есть пообщаться, много нового узнаешь. От туриста узнаешь, кто откуда приехал, какие есть деревни, города.