Война – это нормально?

• Как меняется отношение россиян к войне: люди привыкают к ней?
• Все прогнило, систему нужно менять. Как чиновники объясняют рост тарифов за коммунальные услуги.
• В России утверждена Национальная стратегия действий в интересах женщин.

Война — это нормально?

ВОЙНА – ЭТО НОРМАЛЬНО?

Вторжение России в Украину продолжается почти 11 месяцев. И хотя новости о так называемой "спецоперации" идут первой строкой на федеральных каналах, постепенно они превращаются в "белый шум", к которому россияне привыкают. И кажется, что война становится нормой. На этом фоне публикация издания The Village, рассказавшего об инста-фотосессиях в разрушенном войной и оккупированном Мариуполе, обернулась скандалом.

Как война становится нормой

О нормализации и даже романтизации войны – историк Дмитрий Дубровский.

Дмитрий Дубровский: Романтизация войны – это, на мой взгляд, один из инструментов ее ведения, когда необходимо переключить страшные кадры в какой-то режим восприятия под названием "мы мстим" или "мы – освободители", "мы на священной войне против мирового врага, за которого все, а мы одни". Вот это очень романтическая история: "Мы тут в одиночестве бьемся со страшной силой и, конечно, мы победим". Но при этом необходимы священные жертвы. И жертвами становятся и те, кто с одной стороны, и те, кто с другой: это все священные жертвы на алтарь великой победы, которую продолжают косплеить авторы этой катастрофы.

Что касается нормализации, она здесь двух видов. С одной стороны, нормализация – как часть мобилизации: "все в порядке, все идет по плану, это нормально, все так воюют" или "мы воюем не так, все, что показывают, – неправда, а правда только у нас". И это то, что позволяет режиму держать определенный уровень легитимности и мобилизовывать дальше свою поддержку.

А нормализация другого типа – она про выживание. Ни один человек не способен выдерживать боль, страх и ужас постоянно. В media studies есть термин "compassion fatigue" (усталость от переживаний). Давно было замечено: если вы показываете умирающего ребенка один раз – это катастрофа и ужас, если второй – катастрофа и ужас, а если третий, пятый, двадцать пятый, сотый, восприятие начинает притупляться. Человек так устроен, иначе он сойдет с ума. Он не может чувствовать боль, кошмар и ужас 24 часа 7 раз в неделю. Здесь нормализация – это психологическая защита, необходимая людям для выживания. Первая является формой мобилизации и поддержки происходящей катастрофы, а вторая – способом защиты от нее. Это не отменяет сочувствия и понимания происходящей катастрофы, но это не значит, что человек должен орать с утра до вечера.

Дмитрий Дубровский

Марьяна Торочешникова: Как менялось общественное мнение россиян о так называемой "специальной военной операции"? Спросим у социолога, директора Левада-центра Дениса Волкова.

Денис Волков: Уже за несколько месяцев до февраля была эскалация, и в наших опросах отражалась пусть небольшая, но консолидация общественного мнения вокруг власти на фоне враждебной риторики в отношении прежде всего США. Большинство респондентов говорили, что они втягивают Россию в войну. То есть в каком-то смысле общественное мнение было готово к этому конфликту: "А что, мы должны отступать, что ли, когда нас Америка задирает? Нет".

Пик поддержки происходящего приходился на март. И основное объяснение приняли сразу, потому что оно было похоже на все объяснения предыдущих конфликтов. Какой-то один опрос показал больше 80%. Затем уже немножечко пошло расслабление, но все равно были высокие показатели. Правда, они все-таки неоднородны. Безусловная поддержка – это где-то половина людей, порядка 40%, для них все ясно: "Мы делаем все правильно. Только вперед, до победы!" Еще примерно столько же – это люди, которые сомневаются, точно не знают, что происходит, говорят: "Да, гибнут люди с обеих сторон – это плохо. Но когда весь Запад навалился, конечно, надо поддерживать президента, иначе просто непатриотично. Да, есть проблемы, зарплаты все еще низкие, но сейчас не время об этом говорить". Есть ядро поддержки, а есть большое болото, которое просто присоединяется к большинству.

Марьяна Торочешникова: Эта ситуация изменилась после того, как в сентябре объявили частичную мобилизацию?

Денис Волков: Самое существенное изменение – по вопросу о мирных переговорах. Если летом порядка 50% было за продолжение и 40 с небольшим – за мирные переговоры, то в сентябре это перевернулось, уже 50 было за переговоры. А потом эта цифра еще выросла – до 57% в октябре. А потом, когда первая волна мобилизации закончилась, люди опять начали расслабляться, от 70% мирных переговоров мы перешли к 53, к 50. Даже на несколько процентов снизилась поддержка власти.

Мобилизация стала огромнейшим стрессом. По нашим данным, за 30 лет не было такого резкого снижения оценок именно собственного настроения. Ближайшее похожее – это кризис 1998 года. Не были поняты критерии мобилизации, и это создало ощущение, что любого могут схватить и мобилизовать. Затем какие-то ошибки исправили, какие-то критерии определили, кому-то бронь выдали, кто-то уехал. Люди начали адаптироваться, и шок прошел.

Марьяна Торочешникова: А как люди отнеслись к референдумам о присоединении территорий Украины?

Денис Волков: Еще до того, как они прошли, чуть больше половины респондентов говорили: "Да, все правильно, надо проводить". Затем мы спрашивали: "А если большинство участвующих выскажется за присоединение?" И 70% говорили: "Тогда, конечно, надо присоединять". По одному из наших опросов, это стало одним из главных событий года, и для большинства это уже решенный вопрос. Люди говорят: "Мы территорией не торгуем. То, что наше, уже наше". Но от пятой части до четверти постоянно высказываются против, по каким-то вопросам это даже достигает трети. Однако не четверть делает погоду, а две трети или три четверти. Большинство, конечно, поддерживает происходящее.

Марьяна Торочешникова: Можно ли сейчас говорить о "нормализации войны"? Я даже где-то прочитала такое опасение, что военные действия на территории Украины вполне могут превратиться в войну царской России на Кавказе, которая постоянно идет где-то фоном, но это никого не касается, и с таким фоном, в принципе, вполне можно жить.

Денис Волков: По-моему, это правильное определение. Пик нормализации приходился на август прошлого года, то есть до конца сентября оценки ситуации только росли. Сначала выросли рейтинги, затем были проблемы, связанные с инфляцией, с санкциями, но к августу-сентябрю с этим уже более-менее смирились, к этому адаптировались прежде всего за счет каких-то внутренних ресурсов, за счет поддержки семьи, ухода в бытовую сферу, в решение экономических проблем. Люди говорили: "Мы люди маленькие, повлиять все равно ни на что не можем..." На фокус-группах часто давали такое объяснение: "Я вот буду смотреть на эти жертвы – и буду только волноваться, у меня все это будет уходить в болезни, ведь сделать я все равно ничего не могу". Это один из механизмов психологической защиты и адаптации к тому, что происходит.

Денис Волков

Затем была мобилизация, общество всколыхнулось, сильнейший шок, но к концу года опять ушли в частную жизнь: мобилизация прошла, кого-то забрали, но не меня, и слава богу, живем дальше, до следующей катастрофы. Люди часто говорят на группах: "Только мы вздохнули, пережили пенсионную реформу, потом экономический кризис, думали, сейчас вдохнем, но начался COVID. Думали, что выйдем с карантина, но начались боевые действия, потом мобилизация. Сейчас чуть-чуть передохнем – и опять что-нибудь начнется". То есть готовность к какой-то череде кризисов есть просто потому, что к этому привыкаешь.

Марьяна Торочешникова: Страх перед ядерной угрозой уже не так высок, как был в самом начале "СВО", когда Путин заявил о переводе стратегических ядерных сил на особый режим несения боевого дежурства?

Денис Волков: Обеспокоенность есть, и она довольно высокая. Но все-таки летом была надежда, что не допустят, что все это просто жесткая риторика. Хотя основное отношение уже много лет такое, что власть все равно сделает так, как считает нужным, так что, в принципе, допускают. Не хотят, боятся, но внутренняя готовность сегодня больше, чем была еще год-два назад, когда эта тема была просто табуирована.

Марьяна Торочешникова: А что сейчас происходит у россиян с пониманием ответственности за начало этих военных действий?

Денис Волков: Считается, что виноват "коллективный Запад", прежде всего США. От 10% до трети полностью берут ответственность на себя. "В какой-то мере несу ответственность" – это около трети, это довольно постоянная цифра, и она совпадает с общим числом людей, которые говорят, что они могут повлиять или отвечать за то, что происходит в стране в целом. Большинство уверено, что они могут отвечать только за происходящее в кругу их семьи. Общее ощущение такое: что бы ты ни делал, все равно у власти намного больше ресурсов, власти примут то решение, которое считают нужным, и будут ему следовать, а обычным людям остается только сидеть и посматривать.

ВСЕ ПРОГНИЛО, СИСТЕМУ НАДО МЕНЯТЬ

В течение 2022 года правительство России дважды поднимало цены на тарифы ЖКХ. Чиновники объясняли это необходимостью обновлять инфраструктуру, с чем, судя по всему, не поспоришь. По всей стране люди годами добиваются замены сгнивших коммуникаций, обивают пороги чиновников, ходят по судам, но проблемы не решаются, а счета растут.

Всё прогнило, систему нужно менять

БАБЫ НАРОЖАЮТ

Больше половины населения России – женщины. Десятилетиями они добиваются равных с мужчинами прав в оценке труда и защиты от домашнего насилия. На днях правительство России обновило Национальную стратегию действий в интересах женщин. Этот документ, который напрямую затрагивает жизнь почти 80 миллионов россиянок, будет действовать с 2023-го по 2030 год. Эксперты отмечают, что в новой версии стратегии наконец появились понятия харассмента, преследования и сексуализированного насилия. Однако больше половины ранее одобренных мер поддержки женщин исчезло.

За женщин всё решили

С нами научная сотрудница Института социологии РАН, специалистка в области антидискриминационного законодательства, гендерного равенства и прав человека Юлия Островская.

Как сейчас государство рассматривает женщин в России – это источник будущих поколений? То есть главная задача – это репродукция, воспроизведение новых и новых россиян. Или правительство действительно озабочено тем, чтобы женщины развивались как профессионалы, как личности?

Юлия Островская: В первую очередь это все-таки забота о женщинах в их репродуктивной функции: женщины-матери, которые заботятся о детях и о других членах семьи. Это преподносится в значительной степени как главная женская роль. С другой стороны, на российском рынке труда женщины и мужчины все-таки представлены практически на равных, и было бы невозможно для экономики исключить значительную часть женщин из рынка труда, отправить их домой заниматься семьей и детьми. Поэтому меры, которые предполагают совмещение семейных обязанностей и профессиональной деятельности, все-таки тоже предусмотрены.

Понятие традиционных ценностей тоже есть в Стратегии, то есть язык все-таки остается еще довольно консервативным. И многие темы, которые на международном уровне обсуждаются уже давно, у нас попадают с опозданием или даже до сих пор не попадают в такие государственные документы. Это как раз темы, которые касаются равенства, свободного жизненного и профессионального выбора, вообще жизненных стратегий.

Юлия Островская

Марьяна Торочешникова: По-моему, никаких конкретных действий эта Национальная стратегия не предлагает. При этом ее опубликовали и распланировали на ближайшие семь лет в условиях, когда Россия является инициатором вооруженного конфликта, объявлена частичная мобилизация, мужское население сокращается и вывозить экономику должны будут женщины. А женщинам обещают только какие-то красивые слова: "Мы разберемся. Мы составим комиссии". И все, и ничего конкретного. Дойдет ли до конкретных изменений в текущих условиях? Складывается впечатление, что это просто работа по инерции.

Юлия Островская: Действительно, это сложно назвать инновационным или прорывным документом. Это продолжение прежней политики. С другой стороны, какие-то меры были реализованы в прошлые годы и могут быть реализованы здесь.

Марьяна Торочешникова: А вот что думает по этому поводу Алена Попова, одна из авторов законопроекта о противодействии семейно-бытовому насилию.

Алена Попова: Такая Национальная стратегия означает реверанс в сторону женщин. И сделан он по абсолютно понятной причине: из-за войны женщины у нас опять остаются основой экономики и социальной опорой хоть чего-то, чтобы государство совсем не рухнуло в пропасть. Режим продолжает рассчитывать на женщин как на основную голосующую аудиторию – это женщины старшего возраста. Поэтому в Национальной стратегии есть какие-то экивоки в их сторону – например, по поддержке здоровья женщин старшего возраста, которые находятся в тяжелом положении. Это одна из тем, которую стоило бы расписать в Национальной стратегии в интересах женщин: как наше государство относится к онкобольным пожилым людям, среди которых огромное количество женщин, как они умирают в боли, как им не выписывают обезболивающие.

Я отношусь к этой Стратегии как к очередной бумажке, которая не приведет ни к чему, если у государства не будет вменяемой социальной политики. А как она может быть у государства, которое ведет войну, является агрессором в войне?

Сексуализированное насилие и борьба с ним были и в предыдущей Стратегии, более того, туда включались и сексуальные домогательства, там были отмечены все виды насилия, включая домашнее. Что мы видим на практике? Может быть, у нас появились какие-то меры по защите от сексуальных домогательств? Нет. Стало проще пострадавшим от сексуализированного насилия заявлять о таких преступлениях? Нет. Может быть, у нас появились какие-то меры профилактики в сфере домашнего насилия? Нет. Появился закон о профилактике семейно-бытового насилия? Нет. Может быть, у нас что-то улучшилось с профилактикой здоровья женщин, увеличилось количество выявленного рака молочной железы на ранней стадии? Нет, конечно. Весь этот набор фраз ни к чему не приведет, если государство не хочет ничего делать.

Алена Попова

Скорее всего, как в период любых кризисов, государство рассчитывает, что сейчас женщины срочно встанут к станку, поднимут экономику, увеличат рождаемость в 150 миллионов раз, потому что само государство уничтожает население, и так далее. То есть цинизм абсолютно понятен. Что из этого будет реализовано, тоже понятно – только то, что выгодно, чтобы основная голосующая аудитория поверила, что о ней еще кто-то как-то думает.