Высказывание банальней чем то, что последует ниже, трудно придумать. В двух словах: "Пощадите детей!" В трёх словах: "Пощадите хотя бы детей!" В четырех словах: "Пощадите хотя бы детей, идиоты!" Вот какие мысли приходят мне в голову всякий раз, когда я натыкаюсь в интернете на фотографию с несанкционированного петербургского марша 31-го марта, где милиционер вырывает у художника Олега Воротникова из рук двухлетнего его сына Каспера.
Печальнее всего то, что на этой картинке нет человека, с которым я мог бы солидаризироваться. Я не могу сочувствовать Олегу Воротникову из группы "Война", потому что ни за что не взял бы двухлетнего мальчика с собой на демонстрацию в России.
Да, я согласен, что граждане имеют право свободно ходить по улицам города с детьми на руках, и ничего не должно с ними случаться. Но я полагаю, что если город подвергается авиационному налету, например, то не следует стоять посреди центрального проспекта, вздымать над головой ребенка и кричать бомбардировщикам, чтобы убирались прочь и не нарушали вашего права прогуливаться с детьми. Это авианалет, черт вас побери! Бомбардировшик вас не слышит! Надо хватать ребенка и бежать в бомбоубежище. Я бы так и сделал.
И если город захвачен оккупационными войсками, то не следует разгуливать с ребенком по улице и разъяснять оккупационным войскам, что это, дескать, ваш город. Надо хватать ребенка, отвозить в деревню (или заграницу) к бабушке, прятать там получше, а самому, если угодно, возвращаться и сражаться против оккупантов, хоть художественными средствами, хоть партизанскими. Я бы так и сделал.
И если кто-то не понимает, что во время несанкционированных акций милиция наша ведет себя как оккупационные войска, так этот человек идиот, или у него нет глаз.
С другой стороны, я полагаю, что даже и у оккупационных войск должно быть какое-то мало-мальски сердце внутри, а не только пельмени с пивом. Я всерьез полагаю, что если военнослужащий или милиционер видит врага, прикрывающегося ребенком, то это безусловный повод не стрелять и не применять силу. Даже если у тебя есть приказ обезвредить врага, нельзя обезвреживать его с риском причинить вред ребенку. Даже если тебя очень раздражает цинизм прикрывающегося ребенком мерзавца – всё равно. Офицеры спецназа "Альфа" в Беслане, когда начался штурм, и когда террористы прикрывались детьми, не стреляли в террористов, боясь ранить детей, а в надежде на бронежилет бежали навстречу пулям, чтобы добежать до террористов на расстояние ножа. И многие офицеры погибли, ровно потому, что они были настоящие офицеры, готовые лучше умереть, чем рисковать жизнью ребенка.
С третьей стороны, печалит меня и то, что на этой картинке я не могу солидаризироваться и с мальчиком Каспером. Я не могу просто плакать, как плакал Каспер, когда вокруг происходило чёрт знает что, и когда какой-то жлоб вырывал мальчика из рук отца. Касперу два года. Столкнувшись с тупым насилием, он может просто разинуть рот и горько плакать. А мне сорок два года. Я взрослый, толковый, сильный и молодой еще мужчина. Столкнувшись с тупым насилием, я должен делать что-то решительное и осмысленное.
А я понятия не имею, что делать.
Печальнее всего то, что на этой картинке нет человека, с которым я мог бы солидаризироваться. Я не могу сочувствовать Олегу Воротникову из группы "Война", потому что ни за что не взял бы двухлетнего мальчика с собой на демонстрацию в России.
Да, я согласен, что граждане имеют право свободно ходить по улицам города с детьми на руках, и ничего не должно с ними случаться. Но я полагаю, что если город подвергается авиационному налету, например, то не следует стоять посреди центрального проспекта, вздымать над головой ребенка и кричать бомбардировщикам, чтобы убирались прочь и не нарушали вашего права прогуливаться с детьми. Это авианалет, черт вас побери! Бомбардировшик вас не слышит! Надо хватать ребенка и бежать в бомбоубежище. Я бы так и сделал.
И если город захвачен оккупационными войсками, то не следует разгуливать с ребенком по улице и разъяснять оккупационным войскам, что это, дескать, ваш город. Надо хватать ребенка, отвозить в деревню (или заграницу) к бабушке, прятать там получше, а самому, если угодно, возвращаться и сражаться против оккупантов, хоть художественными средствами, хоть партизанскими. Я бы так и сделал.
И если кто-то не понимает, что во время несанкционированных акций милиция наша ведет себя как оккупационные войска, так этот человек идиот, или у него нет глаз.
С другой стороны, я полагаю, что даже и у оккупационных войск должно быть какое-то мало-мальски сердце внутри, а не только пельмени с пивом. Я всерьез полагаю, что если военнослужащий или милиционер видит врага, прикрывающегося ребенком, то это безусловный повод не стрелять и не применять силу. Даже если у тебя есть приказ обезвредить врага, нельзя обезвреживать его с риском причинить вред ребенку. Даже если тебя очень раздражает цинизм прикрывающегося ребенком мерзавца – всё равно. Офицеры спецназа "Альфа" в Беслане, когда начался штурм, и когда террористы прикрывались детьми, не стреляли в террористов, боясь ранить детей, а в надежде на бронежилет бежали навстречу пулям, чтобы добежать до террористов на расстояние ножа. И многие офицеры погибли, ровно потому, что они были настоящие офицеры, готовые лучше умереть, чем рисковать жизнью ребенка.
С третьей стороны, печалит меня и то, что на этой картинке я не могу солидаризироваться и с мальчиком Каспером. Я не могу просто плакать, как плакал Каспер, когда вокруг происходило чёрт знает что, и когда какой-то жлоб вырывал мальчика из рук отца. Касперу два года. Столкнувшись с тупым насилием, он может просто разинуть рот и горько плакать. А мне сорок два года. Я взрослый, толковый, сильный и молодой еще мужчина. Столкнувшись с тупым насилием, я должен делать что-то решительное и осмысленное.
А я понятия не имею, что делать.