Юрий Гагарин: Дорогие друзья, близкие и незнакомые, соотечественники, люди всех стран и континентов!
Через несколько минут могучий космический корабль унесет меня в далекие просторы Вселенной. Что можно сказать Вам в эти последние минуты перед стартом? Вся моя жизнь кажется мне сейчас одним прекрасным мгновением. Все, что прожито, что сделано прежде, было прожито и сделано ради этой минуты.
Иван Толстой: Голос Юрия Гагарина перед стартом. Фрагмент из программы Льва Предтечевского 29 марта 1968 года. Конечно, голосом Гагарина никого не удивишь, но любопытно, как внимательно следило Радио Свобода за всем, что было связано с космической темой. За годы радиоэфира на наших архивных пленках отложились свидетельства и суждения, комментарии и экспертные оценки, которые мы сегодня предлагаем вашему вниманию.
Для Натальи Свириденко, первой увидевшей приземлившегося Гагарина, это событие 12 апреля 1961 года незабываемо.
Наталья Свириденко: Как выстрел, как взрыв - и три парашюта спускаются.
Иван Толстой: Наталья Свириденко – учительница из села Узморье Саратовской области. Именно там, на саратовском поле, приземлился после полета корабль ''Восход-1''. Рассказ Натальи Свириденко мы берем из передачи Елены Фанайловой ''Гагарин - народный герой''. Запись 28 апреля 2003 года:
Наталья Свириденко: Юрий Алексеевич спускался на оранжевом. Этот шар, корабль сам, он уже был обугленный. Ну, мы, как услышали, - все, и стар и млад, бежали. Работали механизаторы, и они первыми, их четверо, прибежали туда: Руденко Иван Кузьмич, Казаченко Иван Васильевич, Лысенко Яков Михайлович и Веревка Алексей.
Сначала там Тахтарова, старушка, картофель садила с внучкой Ритой, он ее подозвал. Но она сначала испугалась. Он говорит: "Помоги мне снять скафандр". Такой тяжелый, что ему трудно передвигаться. Ну, и наши подбежали ребята, помогли ему.
И он сразу им сказал: "Где бы мне позвонить, сообщить, что я уже приземлился?". Бабушка сначала говорила: "На лошадке". А он говорит: "Да нет, скорость не та". И в это время подъезжают на машине из воинской части. Людей наших оттолкнули, а сами быстро его взяли и повезли на машине. И вот он из дивизиона и докладывал.
Иван Толстой: Американская реакция на гагаринский полет. Передача Марины Ефимовой ''Америка вспоминает Гагарина''. 11-е апреля 1996 года.
Джеймс Оберг: Я был мальчиком во время полета Гагарина. Это было утром, и по радио я услышал новость, что этот полет был успешен.
Марина Ефимова: Джеймс Оберг — инженер-ракетчик, автор нескольких книг о советских космических достижениях - описывает свои ощущения утром 12 апреля 1961 года, когда американцам сообщили о первом человеке, слетавшем в космос и вернувшемся оттуда живым. И о том, что этот человек — русский, 27-летний пилот, майор Юрий Алексеевич Гагарин. Мы продолжаем беседу с Джеймсом Обергом по-английски.
Джеймс Оберг: Мне было 16 лет, когда я узнал, что русские запустили в космос человека. Все, что касалось космоса, меня интересовало всегда, еще до запуска Спутника, даже раньше. Я понимал, какой подвиг совершил Гагарин - он знал, что ракета может взорваться, знал, что у него есть шанс попасть в историю посмертно, и все-таки он вошел в эту ракету. Я был потрясен подвигом Гагарина, мысленно я аплодировал ему.
Марина Ефимова: А какой была реакция научных кругов Америки?
Джон Локстон: Прежде всего - политического свойства. Ведь это был второй удар по американскому научному и техническому престижу, да еще со стороны нашего главного соперника и противника.
Марина Ефимова: Я беседую с директором Института политики и космических исследований, историком Джоном Локстоном.
Джон Локстон: Первый удар мы получили в октябре 57-го года, когда Советский Союз запустил на орбиту Спутник. И вот теперь - ''Восток-1'' с человеком на борту. Конечно, Конгресс и президент хотели знать, в чем дело, немедленно состоялось несколько заседаний со специалистами, после чего стало понятно, что советское правительство отвело космическим исследованиям ведущую роль, отпускало на них миллиардные средства, что советским ученым и инженерам удалось создать чрезвычайно мощную ракету, позволившую запустить в космос человека, и что мы явно отстали.
Марина Ефимова: Насколько полет Юрия Гагарина в космос определялся политикой? Я спросила у Сергея Хрущева, инженера-ракетчика, профессора Браунского университета, как повлияла Америка на подготовку и запуск человека в космос.
Сергей Хрущев: Я бы сказал - эмоционально. Ведь ракета, на которой был запущен первый Спутник и ракета, на которой был запущен Гагарин, - одна и та же. То есть, технически Королеву заново начинать ничего не нужно было, нужно было доработать ракету. Это большая работа. Но если при первом Спутнике это было внутреннее наше дело и у американцев был шок, когда мы запустили Спутник, то запуск космонавта это был, скорее, футбол - то есть, кто первый, кто победит. Королев знал, что американцы вот-вот пустят на ''Редстоуне'' по баллистической орбите своего космонавта, и старался его обойти. Я помню, как раз тогда, когда обсуждали, пускать по такой баллистической орбите или нет, он говорил: ''Нет, давайте запустим сразу, а то вдруг мы опоздаем''.
Марина Ефимова: В 60-е годы в России немногие знали имя человека, который был главной движущей силой этого космического соревнования. Для простых смертных Сергей Павлович Королев был загадочный ''главный конструктор'', легенда трех десятилетий, человек, чье имя держали в секрете до самой его смерти в 1966 году. Королев, сумевший выжить в сталинском ГУЛАГе, умер, как известно, на операционном столе Кремлевской больницы.
Иван Толстой: Что представляла собой в те ранние годы борьба за первенство в космосе? Как проходил отбор космонавтов для полета? Из передачи Владимира Тольца ''Наша история''. В московской студии гость - ветерана космического летописания Ярослав Голованов, 27 апреля 93-го года.
Ярослав Голованов: Когда мы говорим ''космос'', перед глазами встает, прежде всего, гигантская ракета, зависшая над планетой орбитальная станция, фотографии марсианских пустынь. Прежде всего, мы вспоминаем нечто уникальное из мира науки и техники, и это справедливо, конечно. Но ведь космос - это еще и мир не менее уникальных страстей человеческих. И космические драмы, по накалу своему, ничуть не меньше тех, которые разыгрывались на палубах Колумба и Магеллана.
Великое нервное напряжение в космонавтике началось еще до того, как в космосе появился первый рукотворный объект. 4 октября 1957 года. День запуска первого искусственного спутника Земли. Почему именно этот день? Накануне в Вашингтоне заседал специальный комитет по проведению Международного геофизического года. Объявлен доклад американцев - ''Запуск искусственного спутника земли''. Что это такое? Просто доклад о намерениях или действительно запуск? Советская внешняя разведка не может ответить на этот вопрос. Известно, что американцы планируют такой запуск, да они и сами открыто о нем говорят и пишут. Но когда он произойдет? Сергей Павлович Королев находится в состоянии предельного нервного возбуждения. Он понимает, что может потерять первенство, к которому стремился многие годы, причем обогнать его могут всего на несколько дней, если не часов.
Прилетев на Байконур 27 сентября, он решает форсировать всю подготовку к запуску Спутника. 2 октября он подписывает приказ к полетным испытаниям и срочно отправляет его в Москву на утверждение. Ранним утром 3 октября ракету со Спутником вывозят на старт. Москва утверждает приказ Королева 4 октября днем, и в тот же день, в 22 часа 22 минуты, стартует первая в мире космическая ракета со Спутником. Баллистики быстро измеряют его орбиту, он летит по эллипсу с высотами от 228 до 947 километров. Но останется ли он на орбите или упадет - никто не знает, потому что никто не знает, где проходит граница атмосферы, которая может его затормозить. Победное бип-бип слышат на космодроме, но Королев решает, что докладывать Москве можно только в том случае, если Спутник пойдет на второй виток без существенного изменения своей орбиты. Вы можете себе представить то гигантское нервное и эмоциональное напряжение, которое испытывали все участники этой работы?!
Полет Юрия Гагарина 32 года тому назад — великая победа человеческого духа, но в то же время и великая человеческая драма. Двадцать отобранных военными медиками молодых летчиков и по своим физическим данным, да и по знаниям были равноценны. Длившаяся около года селекция выделяет из этой группы двух ребят - Гагарина и Титова. Кому отдать предпочтение? Попытка свалить решение вопроса на Никиту Сергеевича Хрущева не удалась. Посмотрев присланные ему в Кремль фотографии обеих космонавтов, Хрущев сказал: ''Оба парня отличные. Выбирайте сами''. Заседает специальная мандатная комиссия, которая учитывает такие обстоятельства, которые нормальному человеку и в голову прийти не могут. Например, Гагарин - смоленский, а Титов - с Алтая. Алтай это, конечно, тоже Россия, но Смоленск - лучше, исконно русская, прославленная в истории земля. И почему первый космонавт будет носить нерусское имя Герман? Мандатная комиссия не знает, что имя это ему дал влюбленный в Пушкина отец в честь героя ''Пиковой дамы''.
Даже такой факт: у Гагарина две дочки, а у Титова был сынишка, но младенцем умер от врожденного порока сердца. И тут Гагарин выглядит, вроде бы, предпочтительнее. И все-таки надежда не оставляет Титова. У него есть союзники. Инструктор космонавтов, заслуженный летчик-испытатель Марк Галлай уже на космодроме, куда 5 апреля прилетела шестерка космонавтов, осторожно просит рекомендовать Королеву запустить именно Титова, мотивируя тем, что он весит чуть меньше, чем Гагарин, а весовые характеристики корабля - на пределе. ''Ничего менять не будем, - отвечает Королев, - если потребуется, я сниму с корабля датчики, которые мне, в общем, не нужны''. Но Титов не знает об этом разговоре и надежда в нем не умирает.
8 апреля государственная комиссия утверждает задание на полет и Гагарина - как командира корабля. Космонавтов на это заседание не приглашают, и они опять ничего не знают. Лишь на следующий день генерал Каманин в гостинце пригласил в свой номер Гагарина и Титова и объявил, что полетит Гагарин, а Титов будет запасным. Гагарин садится заучивать бодрый коммунистический рапорт, которым он должен ответить на свое назначение, и уже на открытом официальном заседании госкомиссии, перед кинокамерой, на следующий день вечером он этот рапорт произносит.
На кадрах, снятых оператором Владимиром Суворовым, видно, каким понурым и грустным был Герман Титов в эти минуты. Потом многие газеты писали, как радовался Герман Титов за своего друга. Если бы Герман испытывал только радость, он, с моей точки зрения, был бы просто примитивным, неполноценным человеком. Я спросил его однажды, обидно ли ему было. ''Да о чем ты говоришь! - с полной откровенностью ответил Герман. - Обидно мне было, не обидно... Ну, по крайне мере, я очень расстроился. Ну, встань на мое место!''
Иван Толстой: Из программы Елены Фанайловой ''Гагарин - народный герой''. 28 апреля 2003.
Елена Фанайлова: Доктор технических наук Георгий Катыс в шестидесятые годы входил в отряд космонавтов как руководитель научной программы и близко знал Юрия Гагарина. Вот его воспоминания о Гагарине, "каким он парнем был" сразу после полета.
Георгий Катыс: Он не изменился, он только стал, может быть, более общительный и более открытый. Он понял, что он (конечно, слово нехорошее) "серенький", в общем, то, что он действительно еще "серенький" был. Ну, что тут сказать, это провинциальный мальчишка, в общем, хоть он летчик, и так далее. Особого интеллекта-то у него не было на тот момент. Но вот когда он осознал, что на него легла вот такая глобальная обязанность - быть первым космонавтом, он это осознал и правильно понял. И он понял, что ему нужно учиться непрерывно, всегда и везде.
Я его наблюдал сразу после полета, он был тогда немножко, конечно ошарашенный, что ли, но он быстро очень вошел вот в эту роль всеобщего любимца и совершенно правильно ее исполнял. У многих там было, между прочим, зазнайство, даже хамство некоторое - вот этим здесь даже не пахло. Он был абсолютно внутренне порядочный человек.
Мы отдыхали вместе в Сочи, там однажды с ним поехали в город, зашли в ресторан, пообедать захотели. И там какая-то женщина пожилая, типа колхозницы, подошла к нему и как-то обомлела, когда он ей предложил сесть. А потом они начали говорить, и все у них как-то получилось, как будто это человек ее среды, с которым она могла общаться, поделиться и так далее. Вот почти весь обед они и проговорили таким образом, хотя там желающих было довольно много пообщаться с ним. Вот чувство превосходства он никогда не проявлял ни в чем и ни при каких обстоятельствах.
Если он для кого-то что-то делал, то только добро.
Иван Толстой: Во время гагаринского полета едва не случилась катастрофа. Рассказывает Марина Ефимова.
Марина Ефимова: На днях в Нью-Йорке, на аукционе компании ''Сотбис'' были проданы за 12 с половиной тысяч долларов записки полковника Карпова, который 12 апреля 1961 года был одним из руководителей Центра по управлению космическими полетами. Из его записок, как и из секретного отчета Гагарина, впервые опубликованного в 1991 году в московской газете ''Рабочая трибуна'', стало ясно, что полет космического корабля ''Восток-1'' прошел вовсе не так гладко, как представляли себе американцы в 1961 году. Судя по торопливым записям Карпова, первая ступень корабля отделилась от второй не за 10 секунд, как было предусмотрено, а за 10 минут, в течение которых Гагарин ждал смерти. По описанию космонавта, его кабина начала бесконтрольно и с бешеной скоростью вращаться вокруг своей оси. ''Авария, - записал Карпов. - ЧП. Не паниковать''. Дело в том, что две ступени корабля были не жестко скреплены, а стянуты кабелями, и во время разъединения кабели запутались и не давали кабине оторваться от первой ступени. Это ЧП держалось в секрете 30 лет.
Сергей Хрущев относится к неполадке на ''Востоке-1'' как к обычной рутине космических исследований.
Сергей Хрущев: Там не отстрелились то ли кабели, то ли не отстреливалась лента металлическая - есть две версии. Они, безусловно, должны были отгореть при спуске. Это могло произойти все время и происходило потом, если вы помните инцидент с ''Аполлоном-13'', который был значительно позже. А подготовка была очень тщательная, и Сергей Павлович здесь понимал, что ошибиться ему нельзя. Другое дело, что вся надежность нашей аппаратуры в то время была очень низкая, но, слава богу, мы ее считать не умели - ни мы, ни американцы. Когда потом посчитали, то оказалось, что вероятность благополучного завершения полета была всего 40 процентов. Но никто этого не знал.
Марина Ефимова: Начали бы американцы соревнование в космосе, если бы знали о случившемся? Вот, что говорит Джеймс Оберг в беседе с нашим корреспондентом Раей Вайль.
Джеймс Оберг: Только сейчас мы задаем себе этот вопрос. Если бы американцы знали о том, как близок Гагарин был к смерти, их негативное отношение к запуску человека в космос могло бы сыграть решающую роль. Хотя, я думаю, интуиция Кеннеди все равно одержала бы верх. Его решение было не совсем рациональным, скорее это было решение, основанное на чувствах.
Рая Вайль: Нет ли иронии судьбы в том, что, скрывая инцидент, Советы этим и породили конкуренцию со стороны США?
Джеймс Оберг: Иронии много во всей истории освоения космоса. Начать с того, что советские успехи в космосе были кратковременными. Америка довольно быстро превзошла Советский Союз. Ирония в том, что секретность, которой была окружена вся советская космическая программа, породила множество жутких слухов о чудовищных катастрофах, которые скрывались за этой секретностью, говорили о легионе космонавтов, погибших во время секретных космических полетов. Сейчас мы знаем, что это не так, никакого легиона не было, все это плод воображения. Аварии, имевшие фатальный исход, в советской космической программе были, еще даже до полета Гагарина, но из-за секретности слухи превзошли самую худшую реальность.
Иван Толстой: Об абсолютной секретности всего, связанного в СССР с космосом, и сравнительной открытости у американцев рассказывалось в ''Специальной передаче на смерть Гагарина'', подготовленной Львом Предтечевским и прочитанной у микрофона диктором Екатериной Гориной. 29 Марта 68 года.
Екатерина Горина: Почему же Гагарин пошел тогда, 7 лет тому назад, на этот шаг? Сам он тогда, в своей предполетной речи, объяснил это так:
Юрий Гагарин: Если, тем не менее, я решаюсь на этот полет, то только потому, что я — коммунист.
Екатерина Горина: Не прошло и месяца, как другой житель планеты Земля, который коммунистом не был, в свою очередь взглянул на родной шарик с космической высоты, испытал состояние невесомости - американский космонавт, капитан второго ранга Шепард, побывавший в суборбитальном полете. Он говорил:
Алан Шепард: Мы почти не делаем секрета из наших планов. Были, правда, засекречены основные данные, касавшиеся старта, и больше почти ничего.
Екатерина Горина: И вот тут сразу обнаружилось различие между открытым и закрытым обществами. В Америке народ узнавал о кандидатах очередных космических стартов за много дней до полетов, как знал он и о творцах космических ракет и кораблей. Все подробности этих стартов предавались по телевидению. В Советском Союзе печать и радио глухо говорили об анонимном ''главном теоретике космонавтики'', ''главном конструкторе''. Космонавты, еще не побывавшие в космосе, фигурировали только под номерами. Наверное, именно поэтому всякий раз, когда встречались на какой-нибудь международной научной конференции или космической выставке космонавты Советского Союза и Америки, они мечтали о том, что наступят когда-нибудь другие времена, времена международного сотрудничества и братства. Американец Глен, встретившись с Германом Титовым, даже выразил надежду, что придет день и ему доведется побывать в космосе вместе с Титовым на борту одного и того же космический корабля. Наверное, так оно и было бы, если бы за освоением космоса не следило бы пристальное око политиков. Возвращаясь из полетов, космонавтам приходилось контролировать каждое свое слово, а подчас, наверное, и кривить душой. К космической славе примешивалась горечь. Первым в этом деле стал Юрий Гагарин:
Юрий Гагарин: Родные мои соотечественники! Дорогой Никита Сергеевич! Товарищи руководители партии и правительства!
Прежде всего разрешите мне принести искреннюю благодарность Центральному Комитету моей родной Коммунистической партии,...
Екатерина Горина: Но у ''дорогого Никиты Сергеевича'' и его собратьев по руководству в эти торжественные минуты родились в голове иные мысли. Случалось, эти мысли становились достоянием общественности.
Никита Хрущев: Если мы могли Юрия Гагарина посадить и Германа Титова, то мы, конечно, могли заменить Юрия Гагарина и Германа Титова на другие грузы и посадить там, где мы бы захотели посадить.
Екатерина Горина: Что же это за ''другие грузы'' имел в виду тогдашний глава партии?
Никита Хрущев: У вас еще нет 50-ти миллионных и 100-миллионных, а у нас есть еще и больше 100-миллионных!
Екатерина Горина: Хрущев имел в виду 50-ти мегатонные и 100-мегатонные водородные бомбы.
Иван Толстой: Из программы Льва Предтечевского 29 Марта 68 года. У микрофона Галина Рудник.
Галина Рудник: Линией старта как для СССР, так и для Америки, было окончание Второй мировой войны. Обе страны почти одновременно заполучили один из главных трофеев — ракеты ''Фау -2''. Эти ракеты, с технической точки зрения, на годы опережали все, что было сделано в этой области другими странами мира. Но разве не поразителен и тот факт, что через 12 лет независимых друг от друга работ и СССР, и Америка оказались в состоянии запустить первый Спутник Земли с интервалом всего в 4 месяца? Конечно, этот интервал кажется пустяковым лишь с позиций сегодняшнего дня, а тогда, осенью 57 года, советский Спутник произвел в Америке впечатление взорвавшейся атомной бомбы, технического Перл Харбора. Как вспоминал впоследствии Вернер фон Браун:
Диктор: ''Народ начал впервые задумываться о самих основах нашего общества, нашей системы народного образования, нашем промышленном потенциале, международной политике, стратегии и обороне, способностях нашей науки и техники. Даже моральный уровень нашей нации стал объектом пристального внимания''.
Галина Рудник: Тогда же зародились первые мифы. В Америке начало возникновения одного из них положил тогдашний президент Эйзенхауэр, когда на пресс-конференции, через пять дней после запуска первого Спутника, заявил:
Дуайт Эйзенхауэр: Мы должны вспомнить, что русским достались все немецкие ученые, работавшие в Пенемюнде.
Диктор: Утверждение было неточным. Все знали, что советским войскам достались лишь ведущий немецкий конструктор в области электроники Гельмут Греттруп и группа инженеров - технических оформителей. А ведущий ракетный конструктор Вернер фон Браун и большинство других специалистов попали к американцам.
Галина Рудник: Как мы знаем из истории, ответом Америки на внезапный вызов всегда была мощная программа действий. Уже в начале 1959 года и Советский Союз, и Америка, хотя и промахнулись, не попав в Луну, могли похвастаться преодолением силы земного притяжения.
Иван Толстой: Американский ответ на полет Гагарина. Из передачи Марины Ефимовой. 11 апреля 1996 года. Рассказывает историк Джон Локстен.
Джон Локстен: Полет был успешным. Я думаю, полет Юрия Гагарина имел колоссальное влияние на американскую политику в освоении космоса. С него началась почти воинская мобилизация сил, энергии, энтузиазма, умов, средств, которые и привели ко всем последующим достижениям. Полет Гагарина состоялся 12 апреля. Уже через два дня президент Кеннеди устроил совещание со своими советниками. Как обычно, корреспонденты ведущих газет ждали результатов, и когда появился сопоуксмен и журналисты спросили его, приняты ли какие-то решения относительно освоения космоса, он сказал: ''Мы летим на Луну''.
Марина Ефимова: Через три недели после полета Гагарина, 5 мая 1961 года, ракета ''Редстоун'' вывела в космос корабль ''Фридом'' с первым американским астронавтом на борту 37-летним Аланом Шепардом. Полет не был орбитальным, и Шепард пробыл в космосе всего 15 минут, в то время как Гагарин провел там 89 минут. Профессор Локстен, был полет Шепарда просто ответом Америки на вызов, брошенный Советским Союзом, или он был запланирован заранее?
Джон Локстен: Да, полет Шепарда был запланирован раньше гагаринского, но были мелкие неполадки во время предыдущего полета космического корабля с шимпанзе на борту в январе 1961 года, поэтому экспедицию Шепарда отложили. Если бы не это, первым в космосе, хоть и не на орбите, мог быть американский астронавт. Но, что делать, историю вспять не повернешь.
Марина Ефимова: О полете в космос первого американца вспоминает Уолтер Шира, один из тех семи космонавтов, которые в 1961 году готовились к космическим полетам по программе, носившей кодовое название ''Меркурий''.
Уолтер Шира: После того, как русские запустили Спутник, они запустили собак, а мы - обезьяну, и этот полет мы называли ''Мутник'' - от слов ''monkey'' и ''спутник''. К тому времени в плане уже стоял выход на околоземную орбиту космического корабля с первым, как мы тогда рассчитывали, астронавтом Аланом Шепардом. Ему должен был предшествовать лишь один испытательный полет с шимпанзе. Но тут посыпались телеграммы протеста от обществ по защите животных. Они заступились за шимпанзе, а за Шепарда никто не заступился, потому мы запустили Шепарда. Я побывал в Звездном городке в 1991 году, в 30-ю годовщину полета Юрия Гагарина. Нас была там целая группа. Встречались с женой Гагарина, посетили Москву. Было очень интересно.
Марина Ефимова: Сколько лет вам было, когда Гагарин полетел в космос?
Джон Локстен: 38. Я уже был военным летчиком-испытателем, а до этого воевал в Корее, а еще раньше я успел повоевать в самом конце Второй мировой войны, служил в авиации на Тихом океане. В общем, кое-что повидал.
Марина Ефимова: Было у вас чувство зависти к Гагарину?
Джон Локстен: Конечно. Каждый из нашей команды, куда входило тогда семь астронавтов, стремился стать первым человеком, побывавшем в космосе, но Юрий побил всех.
Марина Ефимова: Вы были огорчены?
Джон Локстен: Нет. Мы очень гордились тем, что человеку удалось выполнить эту миссию. Я знаю, что надо было проявить большое мужество для такого дела.
Иван Толстой: Историк Джон Локстен. В начале 70-х годов издательство ''Посев'' выпустило книгу бывшего московского журналиста Леонида Владимирова ''Советский космический блеф''. До 66-го года Владимиров работал редактором отдела промышленности и техники журнала ''Знание—сила'' и много общался с людьми сведущими. С Леонидом Владимировым беседует сотрудник Радио Свобода Игорь Ельцов. Запись 3 января 72 года.
Игорь Ельцов: Леонид Владимирович, о чем рассказывает ваша новая книга ''Советский космический блеф''?
Леонид Владимиров: Видите, ''советский'' и ''космический'' – это понятно любому советскому радиослушателю, а вот ''блеф'', конечно, будет менее понятным. Почему блеф? Ведь Советский Союз первым запустил в космос Спутник, первым отправил в космос человека, первым осуществил выход космонавта в открытый космос, первым достиг Луны (в 1959 году советская лунная ракета достигла поверхности Луны), и так далее. Это даже не полный перечень того, что Советский Союз сделал раньше американцев. Казалось бы, какой тут блеф? Никакого блефа нет. А на самом деле есть.
В своей книге, на основании тех сведений, какими я располагаю, и на основании большого количества советских источников, которые только надо внимательно читать, я показываю, что, начиная с запуска первого Спутника в Советском Союзе и по нынешнее время, главная цель всех космических, так сказать, ''операций'', предпринятых Советским Союзом, заключается в том, чтобы создать определенный миф на Западе о том, что советская техника, советская промышленность, советская наука шагнули так далеко вперед, что, возможно, даже опережают американскую.
Я рассказал в своей книге очень подробно о том, как явилась у покойного Сергея Павловича Королева, главного конструктора космических кораблей, первая мысль запустить Спутник. С советскими источниками в руках я показываю, что первая мысль о Спутнике родилась летом 1957 года, и родилась она после того, как Сергей Павлович Королев и другие специалисты прочитали в американских журналах о том, что американцы собираются в ходе текущего Международного геофизического года запустить Спутник, у которого даже было и название в это время, - ''Авангард''. И вот тогда, а Королев в это время работал как раз над боевой ракетой, которая могла подымать в пространство, на орбиту, определенный груз, и он и решил: а почему бы не попробовать нам запустить Спутник раньше американцев? Он предложил эту идею Хрущеву, а Хрущев, который был помешан на идее обогнать Америку хоть в чем-то, немедленно согласился. Королев, старый ракетчик, который всю свою жизнь посвятил ракетам, который за эти ракеты в тюрьме сидел, он абсолютно честный, он был гениальный человек, он просто увидел таким образом свой шанс, и он получил этот шанс. Так был запущен первый Спутник.
Игорь Ельцов: Леонид Владимирович, вот эта новая книга, она по своему характеру больше научная, научно-популярная или политическая книга?
Леонид Владимиров: Нет, политической я ее никак не могу назвать. Но это книга публицистическая. Это книга фактов, это, главным образом, факты, причем большинство этих фактов неизвестно советскому гражданину, скрыто от него, и очень многие из этих фактов так же точно неизвестны и на Западе.
Вот возьмем такой факт, как полет первого в мире многоместного корабля ''Восход-1'' в октябре 1964 года с космонавтами Комаровым, Феоктистовым и Егоровым на борту. Почти никто не знает, что этот корабль ''Восход-1'' был на самом деле никакой не ''Восход'', а все тот же ''Восток'', все тот же шарик диаметром 2 300 миллиметров, только в него, вместо одного кресла космонавта, умудрились впихнуть три. Настолько было там тесно при этом, что космонавтов вынуждены были отправить без скафандров, в курточках. Полет этот продолжался 24 часа, он практический не дал никаких научных результатов, но пропагандистский результат был огромен.
В преддверии заранее объявленной американской программы ''Джемини'', по которой в каждом космическом корабле летали два астронавта, Советский Союз запустил корабль с тремя космонавтами на борту, и после этого 10 замечательных полетов по программе ''Джемини'', в ходе которых было выполнено огромное количество важнейших научных экспериментов и была полностью подготовлена программа ''Аполлон'' для полетов на Луну, эта вся программа уже выглядела бледнее, потому что даже на Западе многие доверчивые люди говорили: ''Но, что ж, летают по два человека, а вон, Советский Союз отправил троих''.
Я обращаю внимание на тот поразительный факт, что Советский Союз охотно выставляет на всех международных выставках свои корабли ''Восток'' и более поздние корабли ''Союз'', но никогда не вставляет кораблей ''Восход''. Почему? Потому что тогда стразу все увидят, что ''Восход'' - это ни что иное как ''Восток'', не говоря уже, конечно, о том риске, страшном риске, которому, по настоянию Хрущева, советские специалисты были вынуждены подвергнуть троих космонавтов.
Игорь Ельцов: Ваша книга располагает очень интересной технической и научной информацией о советской космонавтике и о советских космонавтах. Какими источниками вы пользовались при написании книги?
Леонид Владимиров: Это вопрос интересный. Во-первых, где я взял информацию? Ну, как я уже сказал, частично я использовал советские источники, в частности, теперь появляющиеся официальные биографии Королева, исправляя их там, где они недоговаривают. Например, ни одна биография Королева сегодня не говорит о том, что Сергей Павлович провел несколько лет в тюрьме, в частности, в спецтюрьме, и его там заставляли конструировать, заниматься работой. А вот только что югославское издательство выпустило книгу, принадлежащую профессору Озерову, известному советскому аэродинамику, под названием ''Туполевская шарага''. В этой книге профессор Озеров рассказывает, как он, вместе с Туполевым и со многими другими замечательными советскими конструкторами, был заключенным спецтюрьмы, и там у него в книге фигурирует академик Сергей Павлович Королев. Кстати сказать, в предисловии я говорю, что никаких советских секретов в этой книге я не открываю, потому что никогда не был допущен к секретной информации технического порядка и никогда не стремился ее получить, это мне просто было не нужно. Зато я открываю самый серьезно охраняемый советский секрет, а именно - насколько советская техника, советская промышленность и, даже, советская наука отстала от науки, техники и промышленности развитых капиталистических стран.
Я должен сказать такую вещь, что, по-моему, в области пропаганды самый большой советский успех - это успех космической отрасли. Ничто не принесло столько дивидендов советской пропаганде, столько лавров, столько престижа, как Спутники.
Был такой вопрос: почему я не написал эту книгу раньше? Вы знаете, я пытался, но ее было совершенно невозможно опубликовать до того, как американцы полетели на Луну. Сейчас, после того как американцы стали летать на Луну буквально по расписанию, положение несколько изменилось и некоторые научные журналисты здесь, в Англии, в частности, в ходе интервью, говорили мне, что они понимают, что Советский Союз здорово отстает от США, и все же эту пропасть, разницу существующую понимают лишь единицы.
Есть еще одна вещь, которую я старательно подчеркивал на всех пресс-конференциях и хочу подчеркнуть и сейчас. Речь идет о советских ученых. Я всегда повторял и повторяю в книге, что я абсолютно восхищаюсь этими людьми. И покойными, как Сергей Павлович Королев, как Исаев, как недавно умерший Янгель, как Бабакин и Воскресенский, но и ныне живущими, более молодыми специалистами.
Беда не в том, что плохие ученые, беда в том, что руководители страны направляют из усилия по ложному пути, направляют их на путь блефа, вместо самостоятельных научных исследований.
Иван Толстой: Есть много версий о гибели первого советского космонавта, окончательной нет до сих пор. 26 марта 1993 года в программе ''События и люди'' прозвучал репортаж Елены Савельевой и версия космонавта Алексея Леонова.
Елена Савельева: Трагедия произошла 27 марта 1968 года недалеко от города Киржач Владимирской области. В самолете находились двое - первый космонавт планеты Юрий Гагарин и летчик Владимир Серегин. Что послужило причиной трагедии и сегодня остается тайной. Всем этим слухам пять лет назад попробовали противопоставить научную версию космонавт Алексей Леонов и военный ученый Сергей Белоцерковский. А сначала я напомню, как развивались те далекие трагические события. Это был тот день, когда Гагарину снова разрешили самостоятельные полеты. После гибели Владимира Комарова в апреле 1967 года, Гагарин, как и его дублер, от полетов был отстранен. Руководство Центра подготовки космонавтов решили жизнью первого космонавта планеты на всякий случай не рисковать. В 10.19 Гагарин и Серегин взлетели на самолете УТИ-15, в 10.30 прошел последний сеанс связи, после этого связь была прервана. Но радиолокационные станции продолжали вести самолет и это не вызывало беспокойства, но в 10.32 пропала и отметка на локаторе. О дальнейших событиях рассказывает космонавт Алексей Леонов.
Алексей Леонов: По возвращении домой последний доклад был, что ''задание в зоне закончили, идем на рубеж''. А дальше - глубокое молчание. Связались с аэродромом Киржач, туда полетел вертолет. И где-то минут через 15 он доложил: ''Вижу в лесу выбросы земли и парит''. Мы прилетели туда, нашли сразу следы Серегина Владимира Сергеевича. От Юрия Гагарина ничего не было, кроме портмонета пробитого, и там фотография Сергея Павловича Королева, его талон предупреждений и небольшая сумма денег. Больше ничего не было. Мы думали, что он катапультировался. Всю ночь два батальона прочесывали лес, но так ничего и не нашли. И только лишь с рассветом мы нашли следы кожаной шевретовой куртки. Юра там. Работала комиссия очень долго. Когда комиссия закончила работать, было написано так: ''Экипаж совершил резкий маневр, связанный с отворотом от какой-то посторонней цели''. Что это? Или стая гусей, или воздушный шар. Самолет попал в непонятное положение и столкнулся с землей. Экипаж погиб.
Мы имели данные от оператора локатора, который говорил, что он делал проводку цели, когда уже две минуты Юрия Гагарина не было в живых, а он еще делал проводку. Значит, это что: ошибка оператора или это другой самолет? Это все отмели, что самолет там был, потому что неприлично в такой стране и допускать такие вещи. Оператора куда-то убрали, так мы его до сих пор нигде не видели и не знаем, где он и что он.
Но вот спустя 20 лет Сергей Михайлович Белоцерковский, который моделировал всю эту ситуацию, и я решили все-таки поднять все эти документы. Мы летаем в районе испытательных полетов, это большая зона, в которой тоже летают и летчики ЛИИ - Летно-исследовательский институт. В этот день действительно там был второй самолет, именно ''Су-15''. Но он должен был летать свыше 10 тысяч метров. А мы должны летать от 4.5 до 5-ти. Так вот, когда мы потребовали от них бароспидограмму, то она была сделана на 9 тысяч, а когда еще потребовали, то на 4. Значит, это не истина уже. Этот летчик-испытатель - опытный, кто - я сейчас не могу сказать, вот он ушел под облака, пролетел там, посмотрел, где он находится, затем включил форсаж и с большим углом ушел на свою высоту. Летчик не ведал это, потому что связь у нас на разных каналах, он прошел рядом с ними, и он перевернул этот самолет.
Я попадал в такую ситуацию много раз, когда не понимаешь, что ж с тобой происходит, бьешься головой о фонарь. И однажды на высоте 12 тысяч я попал, пришел в нормальное положение только лишь на 9 тысячах. 3 тысячи - как срезало. У них та же самая ситуация произошла в облаках - неожиданно перевернулись, самолет на скорости 750 километров в час, с углом входа 75 и крен 45 вошел в землю. И все.
Двигатель работал на этом режиме, на оборотах 10 500, все приборы были в нормальном состоянии. Все это было проанализировано институтом известным НИИ РА, который дал заключение на безупречность работы этих систем. Остается лишь одна и единственная версия, которая подтверждена и звуковым эффектом, и документами, нарушающими режим полета в этой зоне.
Иван Толстой: Итоги русской космической эпопеи подводит Петр Вайль.
Петр Вайль: Первый человек в космосе, Юрий Гагарин, почти сразу оторвался от своего человеческого существа, сделавшись не просто мифологической фигурой, но и, больше того, именем нарицательным. Евтушенко мог о хоккеисте Боброве написать: "Гагарин шайбы на Руси" - и было ясно, что речь не столько о первопроходце, сколько об очень высоком качестве, превосходной степени вообще. На том уровне сознания закрепился весь сюжет освоения космоса, это был род высшей человеческой деятельности. Но если подросток начала шестидесятых не мечтал стать космонавтом, то скорее - оттого, что не всякому позволено было о таком мечтать.
В самих образах космонавтов причудливо смешались народные запросы и религиозные каноны. С одной стороны, они были простыми парнями из соседнего двора, с другой - их окружала таинственность небожителей и высокое достоинство служителей культа. Их начисто лишили даже подобия недостатков.
И следует удивляться тому, что первым взлетел человек с дворянской фамилией Гагарин, а вторым - с нерусским именем Герман. Однако все разъяснилось лучшим образом. Смоленский крестьянин Гагарин утер нос своим однофамильцам князьям, а Титова отец назвал в честь пушкинского героя.
Существовала даже особая мифология второго в мире космонавта. С Гагариным все ясно, он с его плакатной улыбкой служил визитной карточкой, парадным портретом того, что тогда казалось прорывом на всех фронтах. Задумчивый, сдержанный, начитанный Титов стал кумиром интеллигентов. Гагаринский задор подкреплялся интеллектом - такой союз выглядел куда более нерушимым, чем тот, из советского гимна.
Кончина космонавта номер 2 в последний год XX века поставила грустную и логичную точку в одной из самых красивых и обманчивых иллюзий ушедшего столетия. Время показало и беспочвенность связанных с полетами надежд. По крайней мере, на той одной шестой суши, которая превратилась в одну седьмую, а еще до того проиграла и космическую гонку.
Петр Вайль. Выступление в программе Елены Фанайловой 28 апреля 2003 года.
Галина Рудник: И все же хотелось бы в заключение напомнить слова навсегда ушедшего от нас пионера космоса Юрия Гагарина, сказанные им на пресс-конференции по возвращении из полета:
Юрий Гагарин: Всегда рады успехам в развитии науки в других странах, рады приветствовать в космосе космонавтов других стран, пожелать им хороших успехов в мирном освоении космоса и хотим сотрудничать с ними в мирном использовании космического пространства.
Галина Рудник: На этом заканчиваем специальную передачу, посвященную памяти Юрия Гагарина.
Иван Толстой: Заканчиваем на этом программу и мы. Ну, что может быть лучше концовки из передачи Марины Ефимовой '''Америка вспоминает Гагарина''. 11 апреля 1996 года.
Марина Ефимова: В 1961 году, несмотря на разгар Холодной войны, многие американские подростки выучили одно русское слово, которое в возбуждении кричал Гагарин из космоса. Об этом - Джеймс Оберн.
Джеймс Оберн: И первый возглас человека в космосе когда-нибудь будет переведен на языки, которых еще нет в природе, - ''Поехали!''.
Иван Толстой: Юрий Гагарин в архивах Свободы: К 50-летию первого космического полета. Звучали фрагменты наших программ за последние 40 лет.