Дмитрий Волчек: Чешский писатель, кинодокументалист и путешественник Мартин Рышавы опубликовал новый роман ''Врач'' – монолог бывшего театрального режиссера, а ныне диспетчера в бюро московских коммунальных услуг, пытающегося разобраться в причинах своих жизненных неудач. Главная тема романа – абсурд российской жизни, абсурд, ставший режиссером человеческих судеб. О книге рассказывает Нелли Павласкова.
Нелли Павласкова: Мартин Рышавы – автор нашумевшего романа ''Путешествие в Сибирь'', который мы уже представляли в нашей передаче, и режиссер нескольких документальных фильмов о Сибири. Последний из них ''Медвежьи острова'' снимался за полярным кругом. Творчество 42-летнего Мартина Рышавы посвящено России – сначала далекой Якутии, а теперь и театральной жизни Москвы в период перестройки и начала ''дикого капитализма''.
Герой романа Гусев был режиссером-экспериментатором, сметенным с выбранного пути жизненными обстоятельствами, болезнями, неудавшимися браками и пьянством. Ныне он командует дворниками-киргизами, убирающими улицы Москвы, и живет с ними в коммуналке старинного заброшенного арбатского дома. Он рассказывает своему новому другу, чешскому писателю, о своей судьбе и судьбе двух своих однокурсников – режиссеров, питомцев московского ГИТИСа, об их революционных поисках магического театра, об их женах, любовницах, учителях, их семьях, о жизни городов России. В его рассказ вплетаются рассуждения на исторические, мистические, политические и литературно-театральные темы. Роман предваряет печальный эпиграф: ''Россия – это страна, где хорошие вещи делают плохо. А плохие вещи хорошо''.
Из многодневных рассказов своего собеседника Мартин Рышавы выделил историю трех будущих режиссеров, приехавших из провинции, чтобы покорить Москву. Гусев из Сибири, Юрий Бгашев из Рязани и Кименко по прозвищу Ким – из Харькова. Гусев закончил физико-технический институт и, готовясь к поступлению в ГИТИС, работал в Новосибирске заведующим городским бассейном. В институт поступил с третьего раза, успешно закончил его со своими друзьями (ни алкоголь, ни бесчисленные любовные связи пока не мешали) и целиком влился в живительную творческую атмосферу перестройки. Три товарища мечтали о перевороте в театральном деле и бросили вызов классическому театру.
Спустя много лет Гусев изменил свое отношение и к авангарду, и к модным изобретениям в театре.
Диктор: ''Театр, который по сути своей обман и мираж, всегда хотел быть правдой жизни и во имя этой идеи иногда делал страшные глупости. Взять хотя бы натурализм Станиславского. Сегодня уже не вспоминают, что Станиславский добрался до реализма только после революции, а до революции ставил натуралистические спектакли, где на сцене стояли живые коровы, жевали настоящее сено и их отправления тоже были настоящими. А вместе с коровами на сцену выходила абсолютно гениальная бабка – для этой роли ее привезли из деревни и научили тексту пьесы, который она, по собственной инициативе, оживляла отборной бранью. Коров и бабку пришлось отвезти обратно в деревню, натуралистический эксперимент не удался. Но, между тем, нечаянно удалось создать театр более простой и ясный, не прибегающий ни к каким эффектам и парадоксам. Ну, а подобный путь прошел я сам. Сначала я слишком усложненно раздумывал о театре и вообще об искусстве, хотел, чтобы все было безумно эффектно и парадоксально, прежде чем обнаружил, что гораздо эффектнее всяких там утонченностей, изворотов и хитростей простая ясность. Парадокс – это трюизм разума, а разум часто подводит и лжет. Только сердце не лжет, это звучит, как глупая фраза, но только для того, кто не понимает, в чем дело. Если будешь придерживаться ясности, то у тебя появятся и глубина и высота, возникнут у тебя подтексты, а в спектакле у тебя расцветут цветы, которые ты и не сажал''.
Нелли Павласкова: Я спросила автора книги Мартина Рышавы, как получилось, что Гусев с высот искусства попал в дворники? И какое на вас впечатление произвели его рассказы?
Мартин Рышавы: Все очень просто. Он всегда был режиссером в театрах в провинции, но мечтал жить и работать в Москве. Я думаю, и он, наверное, считает, что если бы он остался в провинции — в Комсомольске на Амуре, в Котласе или где-то еще — может быть, он еще был бы режиссером, может, даже, главным режиссером. А поскольку он хотел жить и работать в Москве, он должен был выбрать, и его выбор был такой, что он стал дворником, чтобы иметь возможность работать в альтернативном подвальном театре, чтобы участвовать в этом маленьком театральном чуде, которое совершилось в 90-е годы в Москве. А после того как эта работа подвального театра закончилась, он уже не хотел возвращаться в провинцию и остался в Москве. Конечно, черты проигрыша есть, но он никогда не прекращал смотреть театр, думать о нем и формулировать свои мысли. В каком-то смысле он никогда не прекращал быть творческим человеком.
Нелли Павласкова: В первой части книги под названием ''Геленджик'' главное внимание рассказчик уделяет своему другу-сопернику в искусстве Юрию Бгашеву, обладателю пяти жен и десяти детей, великому таланту и великому алкоголику, богатырю, двенадцать раз умиравшему и, наконец, выбросившемуся в белой горячке с четвертого этажа. Этот образ воспринимается, как символ….
Мартин Рышавы: Мне кажется, что в каком-то смысле он — типичный персонаж русской литературы и русского фольклора. Конечно, я говорю это с точки зрения нерусского читателя, нерусского знатока русской культуры, но, как мне кажется, и многим моим согражданам тоже, в русской литературе такой персонаж встречается довольно часто. С одной стороны — богатырь, почти божественные у него качества, а, с другой стороны, он — трагический персонаж и человек, который склонен все эти таланты, которые ему даны, терять и идти по жизненному пути впустую.
Нелли Павласкова: Вот один из рассказов о Бгашеве. Очередная жена Настя ушла к нему от некоего Башмакова. Тот выбросился с балкона.
Диктор: ''Сначала Бгашев и Настя казались идеальной парой, потому что он был абсолютно безголовым, а она точно такая же. Настя хлестала водку, изменяла ему на каждом шагу, он за ней постоянно шпионил, а, уличив, сначала колотил, чтобы полежала дома, а потом избивал ее любовников. Сам он из всех битв выходил победителем, и Настя всегда к нему возвращалась, как миленькая. Но когда он в пятый раз заразился от нее триппером, то не выдержал и пошел к ее родителям. А они были рады, что доченька нашла, наконец, парня подобного темперамента, они знали, что она неукротима и ненасытна в сексе, алкоголе и наркотиках. Ну, может быть, ты ее знаешь, она до сих пор выступает как модератор на госканале телевидения, ведет ночные просветительские передачи о вреде наркотиков. Такая шалава, а теперь еще страшна, как смерть. Но тогда, в молодости, была ох-ох! но что с ней мог Юрка поделать! После Насти Юрка некоторое время жил без постоянной связи. Я думаю, что одной из его проходящих любовниц была студентка-француженка, которая жила в общежитии для иностранцев. Ему угрожало отчисление из института за эту связь, а однажды товарищи из КГБ предложили ему доносить на француженку и других иностранцев. Он отказался, его избили, и он месяц провалялся в больнице: два сломанных ребра, перелом ключицы и тяжелое сотрясение мозга. Но может быть его кто-то иной побил. Его часто колотили.
В конце учебы Бгашев поставил ''Старика'' Горького. Я скажу тебе, что Горький – это сила, жаль, что теперь его воспринимают, как коммунистического глашатая''.
Нелли Павласкова: Вторая часть книги называется ''Большая Никитская''. Там, у себя в каморке, Гусев продолжает свою исповедь. Ее главный герой – третий товарищ: Кименко по кличке Ким.
Диктор: ''В ГИТИСЕ я не попал в группу Эфроса. Педагог он был неважный, но в одном следует отдать ему должное: он умел выбрать среди абитуриентов самых ярких, у него был на них нюх. К себе в ассистенты он взял молодого Анатолия Васильева, а не будь Васильева, и Ким не попал бы в ГИТИС, и не родилась бы потом знаменитая эра подвальных театров. Когда я в третий раз приехал сдавать экзамены в ГИТИС, то познакомился с Кимом. Понимаешь, стоял там такой длинноволосый парень с длинной бородой, в длинном черном пальто, собственноручно сшитом из парусины, в джинсах, с черной клеенчатой сумкой через плечо. Таким приехал он из Харькова. И вдруг по коридору прошелестело: ''Васильев, Васильев!'' Из комнаты вышел мужчина тоже длинноволосый, с такой же, как у Кима, бородой и с точно такой же сумкой через плечо, только черное пальто было не из парусины, а из настоящей кожи. И джинсы такие же. Все смотрят на того и на другого: ведь два совершенно одинаковых мужика, только возрастом отличаются.
Васильев подходит к Киму: ''Ты! Как тебя зовут? — Кименко. – Пошли со мной''. И Ким был принят в группу Эфроса, а я попал к Голубовскому. ГИТИС я закончил в 87 году, в Москву вернулся в 91. Ким же все это время работал в Москве у Васильева, пока с ним не рассорился. Васильев Кима боялся, потому что Ким Васильева бы перевасильил. Ким ему говорил: ''Васильев, Ты дурак и подлец!'' А тот готов был все стерпеть от этого босяка без денег, без московского жилья и без положения. После окончания ГИТИСа он взял Кима в свой новый театр на должность начальника техники с обещанием вскоре дать постановку''.
Нелли Павласкова: Шли годы, но постановку Васильев не давал. Тогда Ким взбеленился и отказался в последний момент ехать с театром на гастроли в Латинскую Америку, Как ни уговаривал его Васильев, как ни клялся дать постановку, Ким был неумолим. Из Аргентины Васильев отправил в театр телеграмму: ''Уволить Кименко с работы и выгнать из общежития''. На этом любовь с Васильевым закончилась. Но Ким был не из слабых.
Диктор: ''В Харькове, в университете Ким диссидентствовал и попал на четыре дня в психушку. Потом его забрали в армию. Ну, как ты думаешь, в какие части могли отправить гениального человека в Советском Союзе? Так, чтобы вставить диссиденту тотальную клизму? Ну конечно, отправили его на самую дальнюю границу нашей великой родины – на остров Куба. А на остров Куба ездили тогда следующим образом: на новобранцев надевали белые костюмы и плыли они на туристическом теплоходе все в одинаковых пиджаках и брюках – семьсот рыл. Им разрешали гулять по палубе, но предупредили: ''Ни в коем случае без костюмов. Потому что американцы будут вас фотографировать с самолетов''.
Официально на Кубе советских военнослужащих не было, приезжали только ''туристы''. И вот, семьсот рыл сошло на берег, а там в особом здании их поджидали семьсот демобилизованных, отслуживших свой срок на Кубе. Они надели их белые костюмы и отдали им свою военную форму, понятно, что форму кубинской армии. И все эти светловолосые ванечки с веснушчатыми личиками превратились в воинов Кубинской народной армии. Их привезли на советскую базу в пяти километрах от Гуантанамо. Их боевой задачей было задерживать первые 45 минут возможную атаку с Гуантанамо, чтобы Фидель смог провести мобилизацию.
А какая дедовщина была на Кубе – ты и представить этого не можешь. Но Ким выдержал там все два года и не подчинился ни одному деду!
После ссоры с Васильевым Ким создал свой театр в подвале. Его ''Ревизор'' стал рубежом в режиссуре: десятичасовой спектакль в течение двух вечеров, импровизированные вариации гоголевских текстов. Играли каждый день, иногда с публикой, иногда без нее, им было это все равно. Какая была изоляция от мира в этом подвале, ты себе представить не можешь, а какая стилистическая свобода…''
Нелли Павласкова: Мартин Рышавы не ручается за достоверность всех историй своего героя и называет его в некоторой степени ''бароном Мюнхгаузеном''. Но это ведь роман, а не документальная повесть. Гусев часто пускается в довольно интересные рассуждения….
Диктор: ''Я точно знаю, что человеку все дается, когда он перестает сильно этого добиваться и гнаться за этим. Однако все, о чем просите, вы, наконец, получаете, но в искаженном виде. Поэтому лучше ничего не просить, потом не знаешь, что с этим подарком делать и куда его девать….
Да вообще, зачем что-то желать, если я научился ничего и не желать? И этот вопрос нас приводит к сталкеру Стругацких. Вместе с желаемым ты получаешь и то, что не хотел, и полная победа имеет теневые стороны, потому что ты начинаешь желать то, что тебе недоступно. И тогда ты становишься пленником, заложником, потерпевшим кораблекрушение на острове сильных желаний, связанных с завистью. Кто пойдет по этому пути – погибнет. Поэтому я уже и не мечтаю об успехе. За последние годы я много раз хотел найти актера, который вместе со мной добрался бы до пограничных форм актерского мастерства в смысле правды жизни…. ''
Нелли Павласкова: В романе ''Путешествие в Сибирь'' Мартин Рышавы писал о своем увлечении магическими ритуалами и магическим театром. Скажите, Мартин, вы нашли в Гусеве в этом смысле родственную душу?
Мартин Рышавы: Абсолютно. Даже можно сказать, что это интерес ко всему магическому. С одной стороны, он помогает, когда человек ставит пьесу или пишет роман, потому что мир искусства магичен по природе. В этом плане все хорошо. Но когда для человека этот магический мир становится единственным миром, в котором он живет, даже когда не занимается этим творчеством, то в таком образе жизни уже много сомнительных черт.
Нелли Павласкова: А вот что думает об авангардном и магическом театре герой романа ''Врач''.
Диктор: ''В нашем театре абсолютная импровизация со временем перешла в фиксацию некоторых элементов. В этом процессе это столь же неизбежно, как и опасно. У меня есть по этому поводу следующая теория: Если тебе однажды удалось прорваться в высшие сферы в эзотерическом смысле этого слова, то не пытайся вторично войти в дверь, в которую ты однажды вошел без всяких усилий. Там тебя поджидают неорганичные существа, ''старые знакомцы'', они насыщаются энергией твоего восхождения, высасывают ее из тебя и однажды ты все теряешь… Неорганичные существа пожирают все, что ты придумал и создал. Конечно, можно с этими вампирами договориться, потому что они редко убивают тех, у кого пьют кровь, но уровень твоего спектакля все равно снижается и впечатление от него пропадает. Чтобы снова открыть потайную дверь, надо просто покинуть то место, где ты ее открыл впервые, и больше там вообще уже не появляться.
Вот такое произошло и с театром Кима: через два года его импровизации провалились, и он уже был неспособен снова найти этот ключ. Тогда он опять начал репетировать спектакль ''Слово о полку Игореве'' с атональным пением, но труппа начала распадаться. Ким, правда, нашел потом замечательный перевод ''Персов'' Эсхилла и хотел поставить эту пьесу, но в ней была слишком сложная конструкция для актеров и для зрителя. А их ходило все меньше и меньше. А когда я в связи с моим очередным разводом и концом моей карьеры в театре в Комсомольске-на-Амуре заразился идеей театра в подвале, то подвал уже умер. Это был 92 год. И тогда нас уничтожил капитализм, мы перестали получать деньги. Произошла смена поколений, в театр пришли менее талантливые актеры, с меньшим энтузиазмом. Ким не сумел составить новую труппу, он умел руководить коллективом слаженным и функционирующим. И он все и всех бросил и уехал в Киев. И плюнул на все свое прошлое.
Нелли Павласкова: Анализируя причины своего падения, Гусев объясняет его неоправданной гордыней: ''Все или ничего; или будет по-моему, или пусть все провалится в преисподнюю вместе со мной'', отсутствие терпеливости и терпимости, и вечные стенания над концом эпохи.
Диктор: ''После отъезда Кима в театре появились новые люди. Мирзин, например. Его отец был контр-адмирал, а у самого Мирзина была кличка ''директор подводной лодки''. Не капитан, а именно директор, понимаешь, потому что он во всем такой систематичный, но без отцовских командирских способностей. А подводная лодка отправляется в плавание не с директором, а с капитаном. И люди Кима окончательно от него сбежали.
Остался я в этом театре один. Я в этом подвале и ночевал, и распевал эти странные песни из покинутого всеми ''Слова о полку Игореве'''. Я понял, что стал наследником этого пространства. Ночью в театре бегали крысы, но я и не старался их губить. По ночам они приходили ко мне погреться, спали у меня в ногах, а одна и бегала по мне. Из театра ушла и кошка, которая когда-то ловила крыс, и во время спектакля иногда носила их нам на сцену. Актерам это не мешало, они к этому привыкли, но брезгливые зрители иногда верещали и вскакивали на стулья. Теперь там салон красоты. Ким недавно зашел туда посмотреть, что и как. Сильный человек, не боялся получить разрыв сердца…''
Нелли Павласкова: Книга Мартина Рышавы ''Врач'' несколько дней назад получила литературный приз ''Магнезия Литера'' за лучшую прозу минувшего года. Вместе с писателем на сцену вышел и главный герой этой книги, бывший режиссер, выступающий под фамилией Гусев. Скажите, Мартин, совпадает ли этот человек с образом Гусева, созданном вами в романе?
Мартин Рышавы: Человек, который со мной вышел на сцену, до какой-то степени является соавтором этой книги, поскольку он мне подарил весь материал. А думать о нем как о главном персонаже я бы не хотел. Чешской публике эту тайну я уже открыл, так что можно сказать, что тем, кто мне подарил все эти истории и меня вдохновлял, был человек по имени Александр Иванович Уткин, это его настоящее имя. Надо поблагодарить всех этих людей, которых я даже не знаю, истории которых я включил в свою книгу. Я очень рад, что попал в эту московскую театральную среду и смог из нее извлечь свое вдохновение. Я думаю, что в этом плане мне очень повезло.
Нелли Павласкова: И еще автор книги ''Врач'' подчеркивает, что главная ее тема – не городской фольклор и истории из жизни богемы, а живительная сила исповеди, как для рассказчика, так и для его собеседника. Поэтому и такое странное название романа на чешском языке. Слово vrac на древнечешском означало ''исцелитель'', тот, кто заговаривает болезни, кто потоком слов изгоняет бесов и облегчает страдания людей.