Книжный угол. Двухтомник Леонида Аронзона

Елена Фанайлова: В Петербурге в издательстве Ивана Лимбаха вышел двухтомник легендарного поэта Леонида Аронзона, одной из самых ярких фигур ленинградской неофициальной культуры 1960-70-х годов. Это первое наиболее полное издание рано ушедшего из жизни поэта, которого современники считали соперником и антиподом Иосифа Бродского.


Эта книга – праздник для библиофила и ценителя русской поэзии. Есть романтический миф Аронзона, есть многочисленные разрозненные публикации, и есть огромный архив, включающий не только стихи и дневниковые записи, но и рисунки поэта.


Говорит друг и наследник Леонида Аронзона, режиссер документального кино Феликс Якубсон.



Феликс Якубсон: Я очень благодарен составителям, что они вынесли в самое начало в качестве такой ключевой цитаты фразу Аронзона: «Материалом моей литературы будет изображение рая. Так оно и было. Но станет еще определенней как выражение мироощущения, противоположного быту. Тот быт, которым мы живем, искусственен. Истинный быт наш – рай. Если бы не бесконечные опечатки взаимоотношений, несправедливые и тупые, жизнь не уподобилась бы, а была бы раем. То, что искусство занято нашими кошмарами, свидетельствует о непонимании первоосновы истины».



Читает Леонид Аронзон (запись из архива брата поэта):


Вспыхнул жук, самосожженьем

Кончив в собственном луче.


Длинной мысли продолженьем


Разгибается ручей.


Пахнет девочка сиренью


И летает за собой,


Полетав среди деревьев,


Обе стали голубой.


Кто расскажет, как он умер?


Дева спит не голубой.


В небесах стоит Альтшулер


В виде ангела с трубой!




Феликс Якубсон: Он не был бытописателем. Его стихи рождались прежде жизни. Замечательно он об этом писал:


«Идти туда, где нет погоды,


Где только я передо мной.


Внутри поэзии самой


Открыть гармонию природы».


То есть поэзия для него была сама по себе первичным состоянием, она существовала изначально. И у него был какой-то прямой ход к Всевышнему. Он очень часто к Богу на «ты» обращался. Это казалось поразительным кощунством каким-то, но он за это заплатил. «Друг мой Бог», - говорил он. Была еще одна ключевая фраза о его творчестве, ее сформулировал Дмитрий Панченко, историк петербургский, который еще в советские времена под псевдонимом «Рафаил Топчев» под большим впечатлением от стихов Аронзона, которые в самиздате издала Елена Шварца написал статью, которую озаглавил «Память о рае». И вот я думаю, что поэзия Аронзона – это память о рае.



Читает Леонид Аронзон:



Бабочка


Над приусадебною веткой,


К жаре полуденной воскреснув,


Девичьей ленты разноцветной


Порхали тысячи обрезков,


И куст сирени на песке


Был трепыханьем их озвучен,


Когда из всех, виясь, два лучших


У вас забились на виске!



Феликс Якубсон: Он визионер, действительно, визионер поэтический. Самое интересное, что его визионерство очень простое, такое назывное. Этот рай его - он очень населенный, он визуальный, и его очень легко увидеть, просто взяв стихи его. Повторяются эти образы из раза в раз.



Елена Фанайлова: Возможен ли фильм на стихи Леонида Аронзона?



Феликс Якубсон: Наверное, это возможно с новыми средствами анимации, может быть, но это должен быть какой-то гениальный человек. Что касается того, как я использовал - это был фильм о языке видео, который я сделал в 1986 году, абсолютно не поэтический, и там был просто поэтический кусок один, где я использовал стихи Аронзона. Стихотворение одно из самых поразительных, написано оно где-то на переломе его творчества, то есть тогда, когда он стал, наверное, большим поэтом, 1964 год, называется оно «Послание в лечебницу»:


«В пасмурном парке рисуй на песке мое имя, как при свече,


и доживи до лета, чтобы сплетать венки, которые унесет ручей…»



Читает Леонид Аронзон:



Вот он петляет вдоль мелколесья, рисуя имя мое на песке,


словно высохшей веткой, которую ты держишь сейчас в руке.


Высока здесь трава, и лежат зеркалами спокойных небыстрых небес


голубые озера, качая удвоенный лес,


и вибрируют сонно папиросные крылья стрекоз голубых,


ты идешь вдоль ручья и роняешь цветы, смотришь радужных рыб.


Медоносны цветы, и ручей пишет имя мое,


образуя ландшафты: то мелкую заводь, то плес.


Да, мы здесь пролежим, сквозь меня прорастает, ты слышишь, трава,


я, пришитый к земле, вижу сонных стрекоз, слышу только слова.


Может быть, что лесничество тусклых озер нашей жизни итог,


стрекотанье стрекоз, самолет, тихий плес и сплетенье цветов,


Ровный свет надо всем, молодой от соседних озер,


будто там, вдалеке, из осеннего неба построен


высокий и светлый собор,


Если нет его там, то скажи, ради Бога, зачем


мое имя, как ты, мелколесьем петляя, рисует случайный,


небыстрый и мутный ручей,


и читает его пролетающий мимо озер в знойный день самолет.


Может быть, что ручей – не ручей, только имя мое.


Так смотри на траву по утрам, когда тянется медленный пар,


рядом свет фонарей, зданий свет, и вокруг твой безлиственный парк,


где ты высохший веткой рисуешь случайный,


небыстрый и мутный ручей,


что уносит венки медоносных цветов, и сидят на плече


мотыльки камыша, и полно здесь стрекоз голубых.


Ты идешь вдоль воды и роняешь цветы, смотришь радужных рыб,


и срывается с нотных листов от руки мной набросанный дождь,


ты рисуешь ручей, вдоль которого после идешь и идешь.



Феликс Якубсон: Это апрель 1964 года. В общем, с этого стихотворения 1964 года начинается большой поэт Леонид Аронзон. И он ускользал, он ускользал от всех перемен. Он ускользнул от Перестройки. Он ускользнул от того, что называлось нонконформистской поэзией. Мне кажется, что он настоящий классик изначально, вне зависимости от того, сколько и чего он сделал.