Сегодня нам трудно представить себе, что на месте современных тайги и тундры, очень малопродуктивных и бедных экосистем, всего лишь десять тысяч лет назад простирались степи и паслись огромные стада крупных травоядных – мамонтов, носорогов, бизонов, оленей, диких лошадей. В наши дни подобное обилие можно наблюдать только в африканских саваннах, да и то не везде, а только на хорошо охраняемых территориях. Что же вызвало этот экологический коллапс и почему погиб замечательный природный комплекс так называемых мамонтовых степей?
Среди экологов существуют две альтернативных точки зрения. Согласно первой из них, все дело в изменении климата. Потепление, которое произошло за последние 10 тысяч лет, привело к таянию вечной мерзлоты и в результате территория заболотилась и мамонтовая фауна просто лишилась своих мест обитания. Согласно второй точки зрения, ведущую роль в гибели мамонтовой фауны могли сыграть первобытные охотники. Крупные травоядные являются важным фактором поддержания стабильности степных экосистем. Если в степи никто не пасется, то степь погибает — либо заболачивается, либо зарастает лесом.
Вопрос о причинах гибели мамонтовой фауны имеет и практическое значение. Если во всем виновато потепление, то, наверное, реальных шансов восстановить северные степи у человечества в настоящее время нет. Если же все дело в крупных копытных, то, вероятно, такое восстановление возможно, если мы будем постепенно разводить крупных травоядных животных в тундре или тайге.
Сергей Афанасьевич Зимов, вдохновитель и организатор замечательного проекта под названием «Плейстоценовый парк». Целью этого проекта как раз является попытка восстановления степной экосистемы на севере Якутии при помощи интродукции крупных копытных.
— Сергей Афанасьевич, давайте рассказ о «Плейстоценовом парке» начнем с очень интересного и всем известного вопроса: почему вымерли мамонты?
— Занимаясь наукой на Севере, я столкнулся с вопросом, а почему бы им не жить? Травы на Севере много и всегда ее много было. И сегодня мамонты вполне бы могли бы пастись на территории Сибири. Мамонты жили три тысячи лет назад на маленьком острове посреди Ледовитого океана — на острове Врангеля. Уже египетские пирамиды стояли, а мамонты продолжали жить, то уж на континенте, где множество долин, склонов, пожарищ, заросших травой, мамонты легко бы выжили. Современный климат в Сибири оптимален для этих животных. Климат Подмосковья для мамонтов тепловат, но на Севере, тем более на Крайнем Севере потепление климата не могло уничтожить зверей. Значит, они погибли по другим причинам.
Большинство свидетельств говорит о том, что виноват в этом человек. Ведь мамонтовая система была не только на севере Сибири — это была самая большая экосистема планеты от Франции до Америки, от крайнего северных островов до Китая. 12-18 тысяч лет назад эта экосистема захватила полмира.
И она исчезла необыкновенно быстро. Ее гибель началась в Европе и как лесной пожар двигалась через всю Сибирь, Берингов пролив и ушла в Америку, где разгорелась с новой силой, в Америке вообще зверей не осталось по сравнению с тем, что там было. Если у нас погибла половина зверей, то в Америке чуть ли не 80%.
Уже тогда люди везде были, но человек в мамонтовой экосистеме был маленький и беззащитный. А 12 тысяч лет назад в одну умную голову пришла мысль, как делать острые тонкие «стеклышки», из чего угодно, лишь бы они были острыми и пробивали шкуру животного. Тогда появились луки, стрелы, копья. И даже не люди шли за стадами, а новая технология стремительно передавалась от племени к племени.
— Неужели огромные экосистемы погибли только из-за того, что были уничтожены несколько видов?
Не везде. Степи, прерии — остались. На юге трава и так хорошо растет, и гниет быстро. А на самом крайнем севере трава тоже растет хорошо, а вот гниет плохо. Если в экосистеме есть фотосинтез и что-то нарастает, но потом нужно, чтобы это быстро сгнило и питательные вещества вернулись в почву. А гниет трава на севере очень медленно. И конкуренты, различные медленно растущие кустарники, лишайники вытеснили траву.
Когда было много животных, трава вырастала, а зверь ее тут же скашивал, за десять-двадцать часов в желудке переваривал и тут же возвращал в почву. Пока звери бегали, резвились, пока их тигры гоняли, вытаптывались кустики, мох, лишайники — они очень боятся вытаптывания, а вот трава вытаптывания не боится, чем больше ее косишь, тем она лучше растет, тем в ней больше протеинов. То есть травы без животных не растут. Это не звери погибли, а погибла экосистема. Но пришел охотник, кого-то истребил, подорвал численность и в результате траву перестали скашивать. Кустарнички какие-то полезли, мхи, лишайники, трава стала расти все хуже, уменьшилась кормовая база, животных становилось все меньше, а людей все — больше. И вот так нечаянно, уничтожив два-три вида, которые были главными основными в этой экосистеме — вытаптывали и косили траву, человек уничтожил всю экосистему.
— В чем заключается основная идея «Плейтоценового парка»: завести в тундру крупных травоядных и посмотреть, станет ли лучше расти трава?
— В общем-то логика простая: если не климат главная причина гибели экосистемы, если он и сегодня чуть ли не оптимальный, значит можно попытаться возродить экосистему. И тут встал научно-технический вопрос: как это можно сделать? Есть несколько возможных сценариев. Мы остановились на простой экологической схеме. Нужно на малой территории собрать всех тех животных, которые были в мамонтовой экосистеме. Но место должно быть хорошо выбрано, там должны быть какие-то пастбища, чтобы не было много снега, чтобы продуктивность угодий была достаточно высокой, чтобы были дожди.
Нужно собрать всех этих животных и заставить их вместе жить, и пусть у них в генах проснется это умение жить вместе. Сейчас они живут на разных континентах, и, например, бизоны давно не видели диких лошадей. Нужно собрать их вместе, и пусть они за первые годы освоятся, разделят между собой пастбища и начнут вытаптывать траву. Может быть, их надо подкармлвать в первое время, может быть даже вначале не запускать хищников. А дальше все это должно само раскрутиться. Обязательно, конечно, огородить пространство и добиться высокой плотности травоядных, чтобы они не ленились, и сами создавали свои пастбища. И если эта система заработает, то постепенно нужно расширять огороженное пространство, в соответствии с ростом численности.
— Что вам удалось сделать? Мы знаем, что вы завезли якутских лошадей, которые привыкли к холоду, могут переносить суровые зимы якутские, и они начали там пастись.
— Мы закончили строить забор. Это была долгая эпопея, не так просто на вечной мерзлоте построить забор, но у нас сегодня 20 километров забора, то есть почти две тысячи гектаров огорожено, внутри есть кустарниковые заросли, луга, болота, леса, много озер. И там уже штук двадцать лошадей ходит, восемь лосей, сколько-то оленей, пять медведей, волков мы не хотели пускать, но один проскочил, ходит до сих пор, есть рысь и росомаха.
— И сколько лет там пасутся эти животные?
— Олени там пасутся всю жизнь, якутские лошади там пасутся тоже почти всегда, только раньше они были дикими, а потом они были одомашнены. Лоси там всегда жили, а вот бизонов надо вернуть, овцебыков надо вернуть. То есть на самом деле нужны экологические самые разные экологические «профессии»: нужен крупный бык, нужен навозный жук, нужен падальщик. То есть мне нужен зверь, который может питаться травой и тальником. Бизон здесь очень хорош, потому что лошадь ест только траву, а лось ест только тальник. И обязательно нужна крупная кошка.
— Расскажите о ваших планах которые качаются крупных кошек. Например, в новосибирском зоопарке со львами происходят интересные вещи: они приспособились к холоду, они не уходят на зиму в теплые домики, а выдерживают морозы и размножаются.
— Почему бы и нет, мы пускать будем всех. То есть если зверь сумеет жить в этом климате, будет честно выполнять свой экосистемный долг, что-то вытаптывать, что-то удобрять, кого-то грызть, то ради Бога. Наша задача не восстановить экосистему низовий Колымы, в том виде который она имела 17 с половиной тысяч лет назад – это невозможно. Нам нужно создать экосистему, которая сумеет существовать на северо-востоке в условиях современного климата. И кто в ней выживет, я пока не знаю. За пять лет можно увидеть результаты, я уже вижу. У нас уже природа другая, трава другая, почвы другие.
— Какие изменения произошли в растительности в результате того, что там пасутся лошади, лоси, олени?
— Трава уже не по пояс, но густая, под снег уходит почти зеленой, с большим содержанием протеина, многие кусты тальника обломаны, они уже те трехметровые, до них не надо тянуться, они низенькие и каждый год бросают молодую поросль, которую сохатым очень легко скусывать. Много навоза на земле. То есть все, что летом вырастает, за зиму должно превратиться в навоз. Это уже открытое пространство, с хорошими тропами, и там уже легче передвигаться.
Я не боюсь ничего нарушить, потому что чего-чего, а тундры у нас полно. Если вместо тундры создать пустыню, конечно, это плохо, но если на этой территории станет больше писцов, леммингов, разнотравья, оленей, мы сделаем тундру богаче. И называйте ее как хотите, можете называть мамонтовыми прериями, можете — тундро-степь, а можно и тундра XXI века.
О проекте «Плейстоценовый парк»: Александр Марков. «Хороший забор — главное условие восстановления мамонтовых степей».
Проект «Плейстоценовый парк».