Марина Тимашева: В Петербурге, в музее Анны Ахматовой в Фонтанном Доме, проходит выставка-фестиваль «Рождество в Муми-доме». Рассказывает Татьяна Вольтская.
Татьяна Вольтская: Согласитесь, это немного странно - Рождество в доме вполне языческом. Ведь знаменитые на весь мир Муми-тролли это почти домовые, вернее, их ближайшие родственники. Во всяком случае, еще совсем недавно они делили жилище с домовыми и людьми, их место было за печкой. И только с приходом парового отопления им пришлось покинуть свой остывший угол и учиться строить собственные дома. Один из них и описала в мельчайших деталях финская писательница Туве Янсон. А финские плотники – друзья музея Анны Ахматовой в Фонтанном доме – построили в выставочном зале целых три дома, три круглых деревянных жилища с красными, синими и желтыми стенами. На сваях. Потому что в половодье Муми-дом превращается в остров, и с деревянных мостков можно ловить рыбу. Рыба тоже присутствует. Прямо под ногами лежат детские рисунки со всякими морскими жителями под прозрачным льдом. На тропинке спит Муми-папа, занесенный снегом. Из живота у него растет рождественская елка. Есть и такая история у Туве Янсон. А все остальные обитатели, наевшись, как положено, сосновых иголок, спят дома. И туда можно зайти и посмотреть на гербарий, на сумку Муми-мамы, на шляпу волшебника и множество других вещей, связанных с этой удивительной жизнью. Многочисленные двери –низенькие, рассчитанные на ребенка, но и взрослый войдет туда без труда, слегка наклонив голову, в точности, как в книге Туве Янсон. А, пройдя в следующий зал, попадаешь на спектакль «Зову вас в приключения. Муми-тролль». Если, конечно, пройдешь мимо страшной Морры, на которую нужно прикрикнуть, проходя на спектакль.
(Сцена из спектакля)
Аплодисменты не означают конец. Историй здесь несколько. И взрослые, и дети их не то что смотрят, а впитывают, кажется, кожей. Потому что стены, затянутые синей материей, покрыты диковинными морскими тварями, под ногами все так же нарисованные рыбы и ракушки, а сидеть приходится на грубо сколоченном деревянном помосте со скамьями. Это - плот. Сзади торчит мачта с парусом в форме сердца. Во время истории про плавание на лодке, по залу скользят на нитках, протянутых вдоль синих стен, маленькие белые лодочки вечных странников хатифнатов, на сцене волнуется шелковая буря, из которой прямо на зрителей вылетает огромный мяч – золотистая Луна. А когда начинается другая история, лето сменяется осенью, и на зрителей падают желтые листья. Это история про шляпу волшебника.
(Сцена из спектакля)
Представление маленького театрика Фонтанного дома это вариант старого домашнего театра, - говорит куратор проекта Лариса Артемова.
Лариса Артемова: Музей у нас - Анны Ахматовой. В этой среде такие представления были традиционны, поэтому мы завели именно такой театр. Здесь играют профессиональные артисты, но играют вместе с детьми. В этом году на детях большая нагрузка. Мальчик играет Муми-тролля, девочка играет Фрекен Снорк. И, кроме того, они еще играют за всяких других персонажей, которые есть у Туве Янсон.
Татьяна Вольтская: Да, я видела маленьких куколок. Местами, спектакль превращается в кукольный.
Лариса Артемова: Поскольку это спектакль на выставке, то он сам - продолжение этой выставки. Наша задача не просто сыграть историю, а создать такие творческие картинки. Отсюда и среда, представляющая собой и снизу, и сверху, и сбоку море. И дети, как бы на плоту, плывут по этому морю вместе с тем самым маленьким театриком, который тоже как бы плавает в море, и Луна, которая плавает в море. А еще у нас есть зимняя стужа, зимняя вьюга.
Татьяна Вольтская: Традиция рождественских спектаклей у вас уже давно возрождается.
Лариса Артемова: Да, много лет здесь были рождественские спектакли, которые сначала играли студенты, а потом артисты-кукольники. Это был прелестный театр Марины Азизян.
Татьяна Вольтская: И вот теперь - маленький театрик. Но как же это все соединилось, я все не пойму. Языческие Муми-тролли и Рождество?
Лариса Артемова: Спектакль заканчивается рождественской историей, которую мало знают. Муми-тролли всю зиму спят, засыпая в ноябре и просыпаясь в апреле, но у Туве Янсон есть один рассказ про елку и про Рождество, когда Муми-троллей зимой разбудили. Что такое Рожество они не знают, а тут готовится рождественский праздник, украшается елка. И вот они решают, в какое же платье нарядить елку. Они придумывают, что раз платье надо нарядить самыми красивыми вещами, как им сообщают, они собирают все самое драгоценное, всех своих маленьких лесных жителей – Тофслу, Вифслу, Мумлу и Снусмумрика, и Сниффа и все они оказываются жителями этой елки. Конечно, там зажигаются огоньки. А поскольку Рождество тоже ужинает, то все припасы Муми-мамы, которая, как известно, везде ходит со своей большой сумкой, из сумки перекочевывают на елку. И пряники, и баранки. Оказывается, что они угадывают.
Татьяна Вольтская: И получается, что Рождество как бы принимает в себя всех - и верующих, и неверующих, и лесных духов.
Лариса Артемова: Именно поэтому и написан ею этот рассказ про Рождество, которое не знают Муми-тролли. И когда узнают, то это оказывается чудом. Такой подарок для Муми-троллей.
Татьяна Вольтская: Вокруг спектакля существует волшебный реквизит. Вот дерево, на котором когда-то заснули Муми-тролль и Фрекен Снорк, вот бумага, цветные карандаши и фломастеры – рисуй, что хочешь, а вот лужица, где можно пускать маленькие кораблики. Потому что это не просто выставка, и не просто спектакль, а фестиваль творчества, где каждый пришедший – участник действа. И кораблики, между прочим, не простые. Надо написать на бумажке желание, положить в кораблик и пустить в плавание, и такое желание обязательно сбудется. Вообще-то, театральное волшебство было завезено в музей Ахматовой именно Мариной Азизян, о которой вспоминала Лариса Артемова. И зал тогда был выкрашен в синее. Только на том синем мерцали не морские коньки и крабы, а стихи Бродского. И маленькое море тоже было с восковым замком посередине. К нему стремились крошечные лодочки с горящими свечками, которые тоже пускали дети. Кукольного театра Марины Азизян здесь больше нет, и это жаль. Но свечки не погасли, и это прекрасно. В этом, наверное, суть праздника Рождества, дня рождения того, кто пришел ко всем - и к эллинам, и к иудеям, и к бедным, и к богатым и, даже, к Муми-троллям, которые, хоть и не слыхали о нем, но догадались, как правильно нарядить елку.
Марина Тимашева: Один из лучших джазовых пианистов России Андрей Кондаков выпустил новый альбом. Он называется «Романс». Рассказывает Андрей Гаврилов.
Андрей Гаврилов: По данным агентства «Интермедиа», в России ежегодно выходит примерно 7-8 тысяч новых названий компакт-дисков. Включая, правда, и западную музыку. 7-8 тысяч (даже не будем пытаться разделить это на 365), это, в общем, гигантское количество каждый день выходящих лазерных дисков с чем-то на них записанным. Тем удивительнее то мизерное количество лазерных компакт-дисков с записями отечественных музыкантов, которые появляются на наших прилавках. Их настолько мало, что выход каждого это уже небольшая победа, уже небольшое событие. Если этот диск к тому же еще и удачный музыкально, то это вообще событие радостное и нужно о нем говорить и кричать на всех углах. Одним из таких событий явился выпуск компакт-диска питерского пианиста Андрея Кондакова под названием «Романс». Андрей Кондаков, очевидно, сейчас один из самых известных на западе музыкантов их тех, кто продолжает жить в России. Еще в 94-м году он основал международный проект под названием «Интерджаз» с участием Игоря Бутмана, Райнера Вейнцеля из Германии и Оливье Керорио из Франции. С этим проектом они объехали Европу и выпустили компакт-диск, который, к сожалению, до нас не дошел, но в Европе пользовался определенным успехом. После этого примерно этот же состав записал еще альбом « Live in Norway » - «Концерт в Норвегии». Правда, был привлечен еще Владимир Волков на контрабасе и Шилклопер на валторне. Этот диск был признан лучшим диском года Московской ассоциацией джазовых критиков. Последние годы Андрей Кондаков - арт-директор санкт-петербургского джазового клуба « JFC », у него несколько проектов, которые он прокатывает по всему миру, он очень успешно сочетает административную деятельность со своим творчеством, очевидно потому, что на питерские клубы не ложится такая нагрузка, как на московские. Дисков у Кондакова вышло немало. Часть из них вышла в Америке, часть - в России. До сих пор у него не было ни одного диска с сольной программой. Играет сольно Андрей довольно редко. За последнее время, наверное, можно вспомнить только 5 фестивалей, гастрольных поездок, где он выступал с сольными программами. Однако, что в Питере со своими студентами, что дома, он, по его собственному признанию, сольно играет довольно часто. И вот сейчас, наконец-то, на лейбле « OutTime », который в прессе, почему-то, иногда называют « OutLine », он выпустил свой сольный альбом, где только в двух-трех интерлюдиях ему помогают приглашенные музыканты. Интересна история этого лейбла. В общем, конечно, это собственный проект Кондакова для выпуска его собственной музыки и выпуска тех проектов, в которых он принимает участие. И очень хорошо, что питерская фирма «Манчестер Файлз» (это второе название главной фирмы Питера «БОМБА рекордз»), взяла под свое крыло этот проект, потому что только она могла бы обеспечить необходимую дистрибуцию. И, действительно, диск «Романс» попал в московские магазины, что для не московских релизов - большая редкость. Очень многие диски, выпущенные не в Москве, до московских магазинов не доходят. Диск Кондакова в Москве купить можно, что мы всем усиленно советуем. Мы предлагаем вашему вниманию пьесу «Романс», которая дала название всему альбому.
Марина Тимашева: Недавно Фонд Станиславского вручал премии лауреатам 2006 года. Среди отмеченных высокой наградой - народный артист России, профессор театрального факультета Саратовской государственной консерватории имени Собинова Александр Галко. Его представит нам Ольга Бакуткина.
Ольга Бакуткина: Для зрителя, заставшего годы Саратовского драматического театра, Александр Галко навсегда останется булгаковским Воландом. И те, кто видел его в этой роли, не принимают других исполнителей, иных трактовок образа. Актеру Галко везло на роли. Чацкий, Пушкин, Герострат, Гитлер, а еще герои спектаклей булгаковского периода Саратовского драмтеатра, когда постсоветский зритель заново открывал для себя «Багровый остров», «14 красных избушек» и, конечно, «Мастера и Маргариту». Александр Галко и сегодня играет в спектаклях, снимается в кино, но не меньше, чем собственные удачи его радуют успехи учеников. Их фотографии занимают все стены театрального класса. А в факультетских коридорах ждут начала занятий совсем юные девочки и мальчики. Новый курс народного артиста России Александра Галко.
Александр Галко: Премия Станиславского это, наверное, самая большая награда актерская, педагогическая, режиссерская. Потому что она дается коллегами из театра. И когда они называют твою фамилию, это мало сказать приятно, это просто оценка качества твоих учеников. Наверное, для любого театрального педагога это самое дорогое. Потому что я волнуюсь, переживаю и радуюсь гораздо больше, когда я сижу в зале как педагог, чем когда я сам выхожу на сцену.
Ольга Бакуткина: То есть вы, как актер, не ревнуете к своим студентам?
Александр Галко: Наоборот, возбуждения от аплодисментов моим ученикам гораздо больше.
Ольга Бакуткина: Расскажите, сколько лет вы преподаете?
Александр Галко: Вот как я здесь в Саратове 30 лет работаю в театре, так года через два я и начал преподавать. Эта профессия, которая, может быть, самая трудная из всех театральных профессий, она затягивает, потому что ты реализуешься и как артист, и как человек, который, набирая с улицы 25 или 30 человек детей, абсолютно необразованных, абсолютно не знающих, что такое театр… И когда через 4 года возникают актеры, которые работают, и работают иногда очень и очень здорово, вот эта метаморфоза, конечно, больше всего затягивает. Театральная педагогика предполагает некий принцип отцовства, почти кровного родства. Потому что театральная кровь, которую ты переливаешь, она остается, твоя группа крови остается все равно в них. Без любви, без семьи, без близости какой-то человеческой никакой театральной педагогики не будет. Мы занимаемся вещами очень тонкими, внутренними. Мы занимаемся душой, сердцем, какими-то нервными извивами, изысками. Поэтому нужно очень хорошо знать человека. И, зачастую, я их знаю гораздо больше, чем знают их родители.
Ольга Бакуткина: Вы, как театральный отец, строгий?
Александр Галко: Мягко-жесткий. Я люблю очень свободную атмосферу. Без свободы на уроке ничего не произойдет, потому что они должны хорошо себя чувствовать, им должно быть интересно, им должно быть легко, им должно быть абсолютно свободно. Но все, что касается посещения, все, что касается дисциплины, я, как раз очень жесткий человек, и я славлюсь тем, что я много людей отчисляю. Можно помочь стать артистом, но сделать его артистом только при его помощи возможно.
Ольга Бакуткина: Говорят, что новое поколение молодежи более расковано и менее образовано. Так ли это?
Александр Галко: Да, это так. Трижды так. Они почти ничего не читают, они почти не знают классику, а если знают, то только названия, они абсолютно бескультурны, к сожалению. Я год занимаюсь тем, что я не жалею времени и его очень много трачу на то, чтобы, каким-то образом, человечески их образовать, сделать тоньше, умнее, более чуткими к музыке, к стиху, к театру, к живописи. Но, через 4 года они становятся людьми, с которыми можно разговаривать, с которыми интересно разговаривать. Они начинают думать, они начинают анализировать. Чего лишает их сейчас школа. Потому что тестовая система она убийственна, мне кажется. Ответить Пушкин или Лермонтов написал «Евгения Онегина», я думаю, что можно угадать, даже не зная.
Ольга Бакуткина: А что нужно, чтобы стать хорошим театральным педагогом?
Александр Галко: Это некий отдельный дар. Можно быть очень хорошим артистом и быть плохим педагогом. И наоборот. Можно быть не самым блистательным артистом и, все-таки, стать хорошим театральным педагогом. Это вещи почти шаманские, почти не объяснимые. Но мне думается, что должно быть главное – надо любить учеников. Но просто любить мало. Можно любоваться ими, сидеть и восхищаться. К сожалению моих учеников и к моему счастью, мне мои ученики всегда не нравятся. Мне всегда есть, что им еще сказать, что они не доиграли, что они не доделали. Это чувство, если оно заменяется восторгом своими учениками, мне кажется, что это гибель. Очень важно воспитать в ученике хороший вкус, привить вкус к хорошему театру. Я имею в виду к хорошему способу актерского существования. Потому что можно сделать эмоционального актера, и все равно это будет такая клюква и такая патология, что смотреть невозможно будет. Чтобы человек был раним, отзывчив, чтобы он был утонченно мыслящим или, хотя бы, тонко мыслящим. Поэтому я не знаю, какие качества нужны. Но знаю точно, что необходима любовь. Без этого ничего не будет. Ты воспитаешь каких-то жестких, хороших роботов, которые, может, даже будут профессиональными, но они никогда не раскроются, они не будут заражать людей, сидящих в зале. Я благодарен своим ученикам, потому что премия Станиславского это, конечно, их премия. Они умеют учиться. Есть талант учиться. Надо обнаружить у человека талант учиться. А второе – ты сам у них учишься очень многому. Каждый курс тебя чему-то учит. И ты сам постепенно с ними образовываешься. Поэтому это взаимопроникновение, взаимоучеба и взаимопознание.
Ольга Бакуткина: Наверное, единственный недостаток педагога Александра Галко – его ученики выпускаются в жизнь идеалистами. 4 года они готовятся к работе в театре, где высокие требования к подбору репертуара и актерской игре, где нет места закулисным интригам, зависти, протекционизму. А публика встречает спектакли овациями. 50 аншлагов собрал выпускной спектакль последнего курса профессора Галко. Как после этого зарабатывать на рекламе или играть в бесконечных сериалах? Но педагог Александр Галко считает, что прививка хорошего вкуса, полученная в юности, поможет сохранить личность и актерскую индивидуальность, как бы ни сложилась в дальнейшем жизнь.
Марина Тимашева: Книги на рецензию к нам обычно попадают не маленькие, но это издание – настоящий полиграфический монумент году двух революций. Итак, «1917», Интеррос, 2007. Спору нет, такую красивую книгу можно дарить. А вот поможет ли она понять, что произошло в 1917 году – этот, актуальный в год 90-летия революции вопрос я адресую Илье Смирнову.
Илья Смирнов: По-моему, нет. А чтобы объяснить, почему, придётся затронуть важные проблемы исторического образования. Итак, что за книга перед нами? Как сказано в издательской аннотации, это «политические и экономические новости, официальная хроника и происшествия, комментарии и прогнозы, слухи и опровержения, культура и спорт, агитация и реклама… Перед нами 1917 год именно в том виде, в каком он прошёл перед современниками», то есть документальные фрагменты день за днем, как правило, в мелкую нарезку, иллюстрированные изобразительным искусством того времени, портретами деятелей, карикатурами на них, театральными афишами и даже детскими рисунками. Некоторые сюжеты забавно перекликаются с современностью, например, «украинизация» церкви или массовые отравления «одеколоном, зубным эликсиром и прочими спиртными водами». По мнению создателей книги, «абсолютная – без «осовременивания» с помощью анализов, выводов, комментариев – аутентичность информации в сочетании с именно что современным осмыслением материала и современными же технологиями, позволили создать удивительное по своей цельности документально-художественное пространство, произведение, по сути, нового жанра…, у которого ещё нет названия, но есть первый образец». Боюсь, что образец всё-таки не первый. Именно таким способом давно преподают историю в некоторых странах. Сошлюсь на своего институтского товарища - Леонид Александрович Кацва, он не раз выступал на «Свободе» в роли эксперта, и вот его впечатления об уроках в английской школе.
«Сегодня изучается по документам, скажем, Холокост, завтра египетские фараоны... послезавтра Елизавета I и так далее…Связной истории ни Англии, ни Европы, ни мира англичане своим ученикам не дают…Это происходит давно, и уже последние лет 8 само английское общество и профессиональное сообщество учителей истории - а я был на национальной конференции учителей истории британской - по этому поводу очень серьезно обеспокоены» http://www.sakharov-center.ru/museum/exhibitionhall/religion_notabene/iho_22_08_04.htm Ну, а сторонники такого подхода убеждены, что он, во-первых, объективен, никаких «анализов, выводов, комментариев», сплошь документы, во-вторых, стимулирует самостоятельное мышление. Здесь, конечно, лукавство, потому что ученик не сам документы собирал, их ему выдали в готовом наборе, и нужно сильно не уважать историю, чтобы предполагать в человеке, не имеющем «связного» представления о науке, способность к самостоятельной исследовательской работе. Ладно, нашёлся вундеркинд, который, минуя арифметику, идёт к доске доказывать теоремы. Но проблема-то сложнее. Историки Древней Руси страдают от недостатка источников. Ну, что мы знаем про Рюрика с братьями? Мы даже не уверены, эти братья - люди или ошибка переводчика. Любая новая информация здесь сразу потянет на Госпремию. Но в новой и новейшей истории источники как раз в избытке. И главной трудностью становится не поиск информации, а её систематизация и классификация: достоверное и сомнительное, важное и второстепенное, случайное и необходимое.
Здесь я сразу отмечу неоспоримые достоинства книги «1917». Газеты, для вырезания заметок, выбраны разного направления. Наряду с разоблачениями «немецких шпионов Ленина и Ганецкого» приведена стихотворная пародия на «речь доброго дедушки Родзянко» - как «демократическое» Временное правительство продолжало гнать русских мужиков на убой в оплату тех займов, которые брал у западных банков Николай Второй на борьбу с революцией.
«Знамя красное алеет,
Блещут жадные штыки,
Счастлив тот, кто уцелеет,
Без ноги иль без руки,
Мы его за славу бранную
Чтить и радовать должны,
И протезу деревянную
Он получит от казны»
Далее – видное место занимает театр. Таким спектаклям, как «Маскарад» в Александринке, «Саломея» в Камерном уделено больше внимания, чем Второму Съезду Советов. Не знаю, правильно ли это, но театроведу должно быть приятно. Исключительное художественно – полиграфическое качество, яркостью иллюстраций очередной раз маскируются проблемы с содержанием.
Страница от 5 ноября. Заголовок бросается в глаза: «Распад советского правительства». Известный конфликт, быстро преодолённый. Названы фамилии оппозиционеров, которых… извините, нет в списке членов правительства.
27 октября: смотрим «документ» о его избрании: состав урезан до 4 человек. Неужто такой длинный был список, что в огромной книге не хватило места? Такая же экономия и на Временном правительстве, которое, между прочим, меняло свой состав принципиальным образом, на важнейших документах эпохи, которые тоже подвергнуты обрезанию, и смысл их теряется в общем мельтешении, как выступление специалиста в ток-шоу. Зато те же ноябрьские страницы, раз уж мы начали их рассматривать, радуют глаз жирными заголовками: «Его величество Хам 1», рядом соответствующая карикатура, справа - «Большевики у власти», чуть ниже - «Разгром уборных». Формально это уравновешивается на следующей странице несколькими информашками из «Известий» (мелким шрифтом), но «документально-художественное пространство» организовано определённым образом. Не худшим из возможных. Слава Богу, не черносотенным. Скорее, либерально – буржуазным. Примерно так я его понял: февральская революция - событие, хоть и прискорбное, как всякое потрясение, но закономерное и опиралась на широкую общественную поддержку, а вот октябрьская – какое-то извращение демократического процесса. Имеют право так считать. И под такую точку зрения подбирать материал. Но!
Помнится, про 17-й год была когда-то написана хорошая книга, тоже содержавшая много документов. Не зря её Сталин изымал из обращения. «10 дней, которые потрясли мир». Автор, Джон Рид, не стеснялся формулировать собственное мнение о происходящем, с которым вы вправе не соглашаться, спорить - открыто и честно, не прикрываясь драпировками управляемой документальности. Но 1917 год – слишком острая тема, слишком уж затрагивает социально-экономические интересы (не тогдашние, а сегодняшние), чтобы обладатели власти и денег позволили всерьёз её обсуждать в широкой аудитории.
Марина Тимашева: Придя в театр Фоменко на спектакль «Дом, где разбиваются сердца», я обнаружила на лотке в фойе двойной компакт-диск. Его сопровождает изумительно оформленный, со всеми текстами песен и фотографиями буклет – по сути, целая книжечка. А на дисках записаны не только песни, которые исполняют артисты театра, но целые фрагменты спектаклей – те из них, что положены на музыку. Здесь композиции из «Абсолютно счастливой деревни» и «Войны и мира», «Волков и овец» и «Двенадцатой ночи», «Семейного счастия» и «Безумной из Шайо», да всех практически спектаклей, которые идут в театре Фоменко. Альбом называется «Домашние радости», автором идеи называют режиссера Ивана Поповски, а я разговариваю о нем с директором театра и продюсером записи Андреем Воробьевым.
Андрей Воробьев: Дело в том, что на самом деле это все проистекает из Петра Наумовича Фоменко. Он учился музыке, и эта музыка - очень важная составляющая его души и его творчества. И все его спектакли очень музыкальны, в них огромное количество песен, в них блестящая классическая музыка, которую он очень хорошо знает. И у нас давно зародилась такая идея, что все эти песни и музыку можно собрать из всех спектаклей и записать на какой-то диск или кассету. Больше про это может рассказать Иван Поповски, поскольку он – автор идеи. Он потратил очень много времени и своего труда на этот диск, в том числе и в оформлении. Потому что мы хотели, чтобы он был очень домашний, очень теплый, поэтому его и назвали «Домашние радости», хотя это фоменковское выражение и он чаще его использует в отрицательном контексте. Когда в спектакле что-то не очень получается, он это характеризует «детским визгом на лужайке» или «домашними радостями». То, что, может быть, доставляет нам самим удовольствие, но не будет интересно окружающим. Это действительно наши домашние радости, те бабушкины булочки, которые всегда создают уют и тепло в доме.
Марина Тимашева: Как вы это записывали? Вы же не записывали, наверное, выносными микрофонами во время спектакля? Как-то специально это делалось?
Андрей Воробьев: Нет, конечно. Мы создали на базе нашего театра такую временную студию, куда приезжали люди с аппаратурой на 2-3 часа, выстраивали эту аппаратуру в одном из залов, вырывали людей из репетиций, из съемок в кино, из дома, от детей отрывали. Собирали это все и записывали.
Марина Тимашева: Андрей, теперь я понимаю, что это можно купить в театре. Продается ли это где-то еще?
Андрей Воробьев: Нет, к сожалению, нигде больше не продается. Я, наверное, плохой продюсер. Потому что мы не ставили целью извлечь какую-то финансовую прибыль. Альбом, который состоит из двух компакт дисков с очень хорошим буклетиком и очень качественным исполнением, как полиграфическим, так и цифровым, стоит 500 рублей. Это практически бесплатно. И делалось это, скорее, для внутреннего употребления, для себя и для людей, которые, пусть и косвенно, но являются членами нашей семьи. Это зрители, которые приходят к нам в театр не в первый раз, которые посмотрели большую часть наших спектаклей. Именно для них, как мне казалось, это будут интересно. Потому что человек, который просто заходит в какой-то музыкальный магазин, магазин, где продаются подобные диски, не посмотрев ни одного спектакля нашего театра, мне кажется, не способен будут оценить то, что мы способны оценить в нашем диске.
Марина Тимашева: Я с Андреем не согласна. По-моему, надо допечатывать тираж и продавать его в специализированных магазинах. Многие люди видели спектакли театра по телевизору, даже по интернету, да если и не видели, все равно сумеют, послушав альбом, составить представление об атмосфере спектаклей и об изысканной их музыкальности. К тому же, каждый альбом заканчивается песней не из спектакля, да еще в исполнении самого Петра Наумовича Фоменко.
(Песня)
Марина Тимашева: Мы уже встретили Новый Год, впереди – Рождество. И Павел Подкладов разговаривал с актерами об их сбывшихся и неосуществленных мечтах
Павел Подкладов: Новогодняя и рождественская недели, как известно – самое подходящее время, чтобы определить примерный перечень самых заветных мечтаний, которые должны быть непременно реализованы в наступившем году. Для реализации означенных мечтаний их содержание необходимо толково изложить на бумаге, свернуть ее в трубочку и положить под елочку в ночь перед Рождеством рядом с праздничной свечкой. Известно, что актеры - люди чрезвычайно ненасытные до ролей. Казалось бы, народный артист СССР Василий Лановой сыграл и в театре, и в кино столько, что хватило бы на несколько актерских судеб. Но и его до сих пор точит одна неосуществленная мечта. Оказывается, он всю жизнь грезил о роли Андрея Болконского в «Войне и мире». Но режиссер фильма Сергей Бондарчук, как известно, отдал ее другому знаменитому артисту. О перипетиях этой захватывающей истории мне рассказал сам Василий Семенович в своей гримерке в Театре имени Евгения Вахтангова.
- Недавно показали «Войну и мир» и я, глядя на блистательного актера Вячеслава Тихонова и на вас, думал, что, все-таки, может быть, князь Андрей, скорее, это вы.
Василий Лановой: Я тогда поделюсь с вами одной уникальной историей, которая закончилась именно здесь, вот на этом месте, вот за этим столом. С Сергеем Федоровичем Бондарчуком мы снимались в 55-м году в Киеве, на студии Довженко, в соседних павильонах. Выходили покурить, поболтать в порывах. И тогда мы с ним подружились. И потом, когда началась «Война и мир», он мне позвонил и говорит: «Сыграй Анатоля Курагина». Я знал, что эта роль моя и по амплуа, и по материалу. А замечательно отбирали Анатоля Курагина. Знаете, как? Мне потом рассказали, я не знал. Первое, что делали со всеми претендентами - заставляли надеть белые лосины в обтяжку. Сидел там Бондарчук и женщина одна сидела, княжна, как потом мне сказали. Вот они сидели, приводили этого несчастного претендента, Сергей Федорович смотрел на лосины, на ноги, потом на нее. И если она морщилась, это значит, что кривые ноги у претендента были. И ему говорили, что, извините. Приводят меня в кабинет, Сергей Федорович мне сказал надеть лосины, но мне ничего не объяснил на правах старого друга. Я вошел, встал, очень уверенный я был, сидит Сергей Федорович, улыбается. Потом смотрит на эту княжну и, вдруг, я вижу, что у нее по всему лицу пошла улыбка. И Сергей Федорович сказал: «Стоп, стоп, все понятно. Берем». Потом мне сказали, что она говорит: «Боже, не может быть, это почти как до революции ходили у нас». Прошла проба. А во время пробы я ему говорю: «Сергей Федорович, я понимаю, что на Анатоля я подхожу, но дай мне попробоваться на князя Андрея, я всю жизнь хочу». Всю жизнь слышу эти визги, о которых Толстой пишет: «Высоким голосом закричал: «Он еще жив, жив!»». Перед Бородино, когда он вспомнил Наташу. Я слышу это. Это редко бывает, когда слышишь роль заранее. Он говорит: «Хорошо, обещаю тебе, в следующий раз попробуешься на князя Андрея». Ушли. Через три дня звонит мне домой, говорит: «Василий, никаких князей Андреев - гениальная проба на Анатоля Курагина». Я говорю: «Сергей Федорович, никаких анатолей курагиных». Трубку положил, и на этом все закончилось. И кончилось тем, что через год, в этом здании, я выхожу играть на сцену спектакль Бабеля «Конармия». В начале я читаю Маяковского:
«Время - вещь необычайно длинная,
Были времена, прошли былинные,
Ни былин, ни эпосов, ни эпопей…»
И, вдруг, чувствую, что кто-то меня за штаны дергает. А я в луче, в темноте не вижу, кто это в первом ряду. Я в темноте рукой шлепнул по руке, продолжаю читать Маяковского. Дочитал и думаю: «Мерзавец какой! Это же надо, зритель пошел! Дергает актера за штаны, пользуясь тем, что я рядом стоял». В антракте заходит Сергей Бондарчук. А спектакль показывали на Ленинскую премию. А он был в комиссии. И говорит: «Это я дергал». Я говорю: «Я вас умоляю, что это такое? Что вы делаете?». Он хохочет и говорит: «Вася, прости, надо сниматься в Анатоле Курагине». А уже год прошел, сняли несколько эпизодов. Я говорю: «Хорошо. При одном условии». «Так, - говорит он, – каком?». Я говорю: «Вернешь в сценарий из романа сцену, когда Анатолю Курагину отрезают ногу в лазарете». А не было ее в сценарии. «Не вернешь эпизод - не буду сниматься». «Ладно, - говорит, - верну». И этот эпизод стал одним из лучших в роли Анатоля Курагина. Я ему потом говорю: «Как же ты мог это выбросить?! Это же квинтэссенция этой роли, ее точка, завершение!». Вот так это все было.
Павел Подкладов: Всеми любимая чудесная актриса Ольга Остроумова даже не мечтала, что после фильма «А зори здесь тихие» проснется знаменитой. К миллионам ее почитателей в СССР прибавились миллиарды потрясенных зрителей в Китайской Народной Республике.
-Ольга Михайловна, тогда писали и даже сейчас пишут о том, что вы в то время, после «Зорь», стали культовой актрисой. Что это значит, и в чем это проявлялось?
Ольга Остроумова: Нет, я не стала культовой актрисой, я от этого руками и ногами отбрыкивалась. Потому что я какой-то частный человек, не очень общественный. Я не хотела в этом участвовать. Вообще, я люблю говорить лично от своего имени. Я не хотела становиться никакой фигурой. Я хотела быть просто женщиной, просто актрисой, любить, растить детей, играть разные роли.
Павел Подкладов: Правильные ли у меня сведения, что однажды вы приехали в Китай, и вас встречали дети китайцы. И у них на рубашечках были значки, а на значках был не Мао, а кто?
Ольга Остроумова: Это было смешно. Это были наши октябрятские звездочки, а внутри не Ленин, а Женька Комелькова. Китай - это особая статья моей жизни. Там я была, как будто я там жила все время, и каждый был мне знаком. Я входила в какой-нибудь отель, и швейцар с порога говорил: «Женя, здравствуйте, добрый день!». Не было даже порога узнавания. Там я была культовой фигурой, как мне сказали, как «Седая девушка» из их эпоса древнего. Просто невероятно. Я удивилась, почему я у них культовая фигура. Я, которая Женя, совсем не правильно себя вела в юности. Почему не Андрюша Мартынов, который играл такого замечательного, положительного человека? И вдруг мне сказали: «А потому, что он живет с хозяйкой». А то, что Женя была чьей-то любовницей - это не в счет.
Павел Подкладов: Самому экзотическому артисту России - рожденному в Тюмени темнокожему замбийцу Григорию Сиятвинде - пока не удалось развить в своем творчестве военно-патриотическую тематику и реализовать свою давнишнюю мечту сыграть русского былинного богатыря. Режиссеры, к сожалению, видят его в совсем других ролях. Таких, как Макбет, Отелло и разные прочие иностранные граждане. Хотя, проанализировав творческую биографию актера, я понял, что ему вполне по плечу и русский фольклор. Григорий, начало вашей жизни было довольно своеобразным, можно сказать, уникальным.
Григорий Сиятвинда: Сначала надо сказать, что для меня оно никаким уникальным не является, так как оно для меня единственное. Я не пробовал жить по-другому, поэтому не знаю насколько это уникально. Но, вообще, для России это необычно, это точно. Ну, вот я такой. Кто меня не знает, трудно представить, как я выгляжу. Я скажу, что я, скажем так, мягко, очень загорелый молодой человек. При этой загорелости своей, я умудрился родиться в западной Сибири, то есть в сердце Сибири, в городе Тюмени, столице нефтяного и газового края. В этом вся уникальность и есть. В остальном, моя жизнь протекала, как у нормального россиянина.
Павел Подкладов: Нет, извините. В два года вы уехали…
Григорий Сиятвинда: Я уехал в туристическую поездку на три года. На вторую родину, туда, где очень сильно загорают люди, в Африку. Это родина моего отца, это Замбия, мы жили в столице, в Лусаке. Три года мы там прожили, потом вернулись обратно, в снега.
Павел Подкладов: Итак, в вашей жизни появился театр. Хотя вы все время утверждали, что никакой закваски особенной не было, но в 12 лет вы уже вы играли роль Иванушки в «Двух кленах». Значит, все-таки, с 12 лет началась эта зараза.
Григорий Сиятвинда: С 12-ти лет началась эта зараза в рамках Дворца пионеров, в драмкружке. Сначала была роль Иванушки, потом у меня была роль какого-то кулацкого сына в какой-то постановке, где какой-то пионер приезжал в село и там создавал пионерский отряд, а у него были враги и недоброжелатели. И вот одним из главных недоброжелателей был я. Что интересно для меня, что в том возрасте, и на том уровне занятия этой профессией ни у кого не вызывало вопросов, почему я так выгляжу в качестве Иванушки из русской народной сказки. Причем, я одет был совершенно нормально – в косоворотке, в шароварах, в красных сапожках. Ни у кого не возникало вопроса, почему такой кулацкий сын.
Павел Подкладов: Заключает наш праздничный мечтательный обзор музыкальная страничка. Думаю, что артисты, голоса которых вы сейчас услышите, снимаясь в своем первом короткометражном фильме у Леонида Гайдая, даже в самых радужных мечтах не могли предположить, что станут величайшими российскими комиками. Думаю, что представлять их вам не надо. Хотя, бьюсь об заклад, что эту песню в их исполнении вы вряд ли когда-нибудь слышали. Однако, при этом мы должны предуведомить вас, что точка зрения авторов и исполнителей песни может не совпадать с мнением трудового коллектива программы «Поверх барьеров».
Не футболисты мы, не велогонщики,
И не артисты мы, а самогонщики,
Эх, пить будем, и гнать будем,
А нагоним литров сто - продавать будем!
И помогают нам всегда,
Сахар, дрожжи и вода!
И помогают нам всегда,
Сахар, дрожжи и вода!
Самогончик, самогон,
Кто не с нами - выйди вон!
Первачок наш, первачок,
Кто не пьет, тот дурачок.
А мы пить будем, и гнать будем,
А милиция придет - угощать… удирать будем!
И помогают нам всегда,
Сахар, дрожжи и вода!
Одного лишь я боюсь,
И от страха весь трясусь,
Что за этот самогон,
Нас ушлют надолго вон.
А мы пить будем, и гнать будем,
И культуру производства
Повышать будем.
И помогают нам всегда,
Сахар, дрожжи и вода!
И помогают нам всегда,
Сахар, дрожжи и вода!