Выход нового, первого за последние десять лет, романа 84-летнего Нормана Мэйлера — важное и шумное событие в американской культурной жизни. Как, впрочем, и все, что связано с этим писателем. Особенно, в Нью-Йорке, где Мэйлер знаменит не только талантом, но и бешеным темпераментом. Все знают, что он не дурак и подраться, повеселиться. Однажды я встретил Мэйлера в ресторане «Самовар»: невысокий седой крепыш сидел за столиком с нечеловеческой красоты блондинкой. Водку он пил по-русски, не разбавляя.
Бунтарь по натуре, призванию и профессии, Мэйлер стал одним из отцов контр-культуры. В буйной борьбе с истеблишментом, он создал американскую версию экзистенциализма. В отличие от французской, она строилась не на свободе духа, а на мистике плоти. «Перед лицом смерти, — писал Мэйлер в 1960-е, — человек должен разойтись с обществом и отказаться от корней, чтобы успеть найти самого себя.
Удалось ли это Мэйлеру? Вряд ли. Уже стариком, накануне 80-летия он признался, что в юности мечтал написать книги, способные перевернуть мир. Они всего лишь изменили американскую литературу. Сочинив в двадцать пять лет «Нагие и мертвые», книгу, немедленно ставшую классикой военного романа, Мэйлер оказался в глубоком кризисе. Путь реализма уже был исчерпан, но он слишком любил сырую действительность, чтобы бросить ее вовсе. Мэйлер нашел выход в нонфикшн, в документальной, журналистской прозе.
Секрет Мэйлера в том, что, работая с фактом, он обращается с ним как художник, а не репортер. Его густое письмо метафорично, образно, поэтично и по-барочному избыточно. И это значит, что стиль Мэйлера — на любителя. Иногда его книги раздражают читателя даже больше, чем их автор. Другое дело, что не заметить Мэйлера нельзя: громокипящий кубок.
О романе Нормана Мэйлера «Замок в лесу» рассказывает обозреватель Радио Свобода Марина Ефимова.
Норманн Мэйлер «Замок в лесу» — Norman Mailer. The Castle in the Forest
— Нет в Америке писателя, который бы так настойчиво и так талантливо описывал проявления низких свойств человеческой природы, как Норман Мэйлер. С леденящей кровь убедительностью он воспроизвел характер и мышление убийцы в романе «Песнь палача». В печально знаменитом эссе «Белый негр» он описал убийство лавочника, интерпретируя это убийство как «дерзкое проникновение психопатического сознания убийцы в неизведанное». В эссе полувековой давности «Самореклама» он декларировал свой интерес к феномену убийств.
И вот теперь, в новом романе, написанном после десятилетнего перерыва, он выбрал главным персонажем и объектом психологического исследования молодого Адольфа Гитлера. Уже в первом своем романе — «Нагие и мертвые» — проявилась страстная потребность Мэйлера выворачивать наизнанку себя и своих героев, «раздеваться на людях» образно говоря. Критик Ли Сигел (Lee Siegel), написавший о Мэйлере трактат «Маэстро человеческого эго», пишет об этом его свойстве:
Мэйлеровские откровения включают описание его зависти, горечи, эгоизма, корысти, описание обид и ран, нанесенных каменьями и стрелами, пущенными в его похотливое, жадное, вечно терпящее поражения и вечно встающее из руин эго. Это раздевание на людях, этот разговор о том, о чем не говорят, стали для него формой писательской власти.
Почти во всех своих произведениях Мэйлер демонстративно переступает стандарты моральных и социальных норм. И если бы только в произведениях!.. В 1960 году на вечеринке Мэйлер пырнул ножом свою жену. В 1980-х годах он добился освобождения из тюрьмы литературно одаренного убийцы, который тоже пырнул ножом (только насмерть) молодого нью-йоркского драматурга, подрабатывавшего официантом. Мэйлер, пойманный врасплох тележурналистами, не проявил ни малейшего сожаления по поводу своей ошибки — или эксперимента?..
Тем не менее, среди американских интеллектуалов многие так ценят Майлера как писателя, что готовы если не на оправдание, то, во всяком случае, на усложнение его поведения. Критик Сигел пишет о его поступках:
...Это случилось потому, что он следовал ошибочным импульсам, а не ошибочным идеям!.. Еще в юности Мэйлер понял, что мечта американцев о гармоничном смешении в их стране радикально отличных друг от друга людей часто превращается в кошмар. Посмотрите, например, на одержимость американской поп-культуры темами преступности. И Мэйлер выработал в себе редкую способность чувствовать и понимать чрезвычайно не похожих на себя людей. Выросший в Бруклине мальчик из приличной еврейской семьи среднего класса, Мэйлер написал когда-то, что единственная «абсолютно неприемлемая для него ипостась — это ипостась симпатичного мальчика из приличной еврейской семьи среднего класса». «Я хочу, — писал он, — найти вход в мистические тайны человеческой натуры: убийства, самоубийства, инцеста, оргии, оргазма и Времени.
Рецензент Сигел пишет далее, что уже в романе «Песнь палача» (лучшем романе Мэйлера, по мнению многих критиков) главной нотой являлось сочувствие (без сентиментальности, но и без осуждения) всем героям, включая убийцу. И Сигел раскрывает один из писательских секретов Мэйлера: «Могучий поток собственного Мэйлеровского эготизма, — пишет он, — наполняет его уважением к власти и действенной силе эгоцентризма других людей». Не потому ли Мэйлер выбрал главным персонажем своего нового романа «Замок в лесу» молодого Гитлера? А рассказчиком сделал самого дьявола (в образе эсесовца).
В описании Гитлера и его семьи Мэйлер достаточно близок к реальным фактам. Но те изменения, которые он вносит, чрезвычайно для него характерны: он делает сестру Гитлера недоразвитой, его главного ментора — садистом и педофилом, а самого Гитлера — продуктом инцеста (слухи об этом ходили после самоубийства Гитлера, но они остались бездоказательными). Рецензент Сигел пишет:
У Мэйлера все члены семьи Гитлера — духовно, эмоционально и интеллектуально примитивны. Они живут инстинктами, первобытными страхами и желанием немедленного удовлетворения своих физических потребностей. Отец Гитлера — Алоиз — патологический бабник. Клара — его жена — прячет в религиозном экстазе догадку о том, что она на самом деле дочь Алоиза. Адольф живет от одного акта онанизма до другого, и каждый этот акт обладает такой мощью, словно (по выражению Мэйлера) «он выстрелил в себя из своей собственной пушки». Мэйлер часто выражал убеждение, что неукротимый секс и насилие — главные признаки задавленной и беспомощной натуры. По версии Мэйлера, Адольф, в порыве отчаянной самозащиты, преобразует свою беспомощность перед жизнью в чудовищную силу извращенного эгоцентризма. И с помощью этой силы мстит всем за свой примитивизм и беспомощность.
Словом, Мэйлер объясняет монструозность Гитлера почти так же, как король в «Обыкновенном чуде» Шварца: «Я — тиран, — говорит он. — Я зол, коварен, злопамятен, и самое обидное, что не я в этом виноват, а предки: прадеды, прабабки, внучатые дяди разные... Вместе с фамильными драгоценностями я унаследовал все их подлые черты». Версия Мэйлера (талантливо, образно и сложно выраженная) все же немногим отличается от обычных рассуждений тех американских интеллектуалов, что склонны любую беспричинную низость и жестокость объяснять или психической болезнью или дурной наследственностью.
Хочется отметить еще одну деталь в новом романе — рассуждение о природе немецкого языка:
Немецкий пришел к нам как язык грубых язычников, земледельцев и охотников. В этом языке была слышна отрыжка, урчание в животе, отхаркивание, легочные хрипы, крики команд (когда-то предназначавшихся скоту), даже рев, который вырывался из глоток при виде крови. И лишь стремление войти в цивилизованный мир смягчило его звучание.
Правда, слова эти принадлежат в романе дьяволу-эсесовцу, но доставляют очевидное удовольствие и автору: пусть уж все у немцев будет плохое — даже язык.
«Роман "Замок в лесу", — одобрительно пишет критик Ли Сигел, — пожалуй, единственное в литературе приближение к пониманию абсолютно чужеродного существа — Гитлера. При этом Мэйлер не вживается в образы Гитлера и его семьи, но завладевает ими». Вот с этим последним замечанием рецензента я согласна: Мэйлер завладевает персонажами и манипулирует ими, оставаясь, при всем своем бунтарстве, не скажу симпатичным, но довольно типичным старым мальчиком из американской еврейской семьи среднего класса.