Демографическая статистика, к сожалению, подтверждается неправильным, необъяснимо ранним уходом из жизни людей, олицетворяющих «время колокольчиков», блестящий и эфемерный расцвет русского рока в восьмидесятые годы прошлого столетия. Причем новости в черных рамках — они вовсе не обязательно связаны с пороками, которые в обывательском представлении неотделимы от рок-музыки.
В Лондоне умер Илья Кормильцев, соавтор песен «Наутилуса Помпилиуса». Полиглот и интеллектуал, он предпочитал шумному разгулу философские беседы, хорошую книгу и хорошую кухню — подтверждал свою фамилию кулинарными произведениями, такими же экзотическими, как имена иностранных авторов, на которых он ссылался.
Я спросила у историка Ильи Смирнова: «Какое место занимал в рок-движении человек, на первый взгляд, совершенно не рок-н-ролльный? И каких взглядов Кормильцев придерживался в те годы, которые, собственно, и принесли ему всесоюзную популярность?»
«— Свердловскую школу рок-музыки сформировали два не рок-н-ролльных человека. Александр Пантыкин, классический музыкант с консерваторским образованием и Илья Кормильцев — химик с широким кругом гуманитарных интересов. Вечный вопрос о роли личности в истории. Свердловский рок выпадал из закономерностей.
Судите сами. Город миновала общая мода на акустический — «бардовский» — репертуар. Рок — музыканты предпочитали играть в электричестве, как им и положено по должности. Сохраняли прибалтийски-спокойные отношения с местным комсомолом. Наконец, они исповедовали нехарактерные для 80-х годов представления о качестве: то, что предлагается публике, должно быть сделано как следует — без скидок на трудную жизнь в подполье.
Уникальную особенность составлял и сам Кормильцев: ведь он писал стихи не для конкретного коллектива, а для всего свердловского рока, начиная с «Урфин Джюса» — первой группы, которая добилась всесоюзной популярности через магнитофонный самиздат.
Конечно, главное дело жизни — «Наутилус». Илья не выходил на сцену с Бутусовым и Умецким, но был полноправным членом группы, причем не просто соавтором, а идеологом и организатором. Как это ни странно сегодня прозвучит, но мы с Кормильцевым первый раз общались по поводу переправки на Урал из Москвы звукозаписывающей аппаратуры. Домашней студии, в которую на родине рок-н-ролла играли дети, но там, где пьют одеколон, это было оборудование HiFi. А «Наутилус» я увидел живьем в Ленинграде, и впечатление было ошеломляющим. Совершенство, казалось бы, невозможное в нашем подполье.
Естественно, среди рок-тусовщиков обеих столиц, не привыкших себя утруждать, пошли завистливые разговоры: ну, это, дескать, попса, ресторан… Но большинство рассуждало иначе, и лирическая программа, подготовленная Бутусовым и Кормильцевым прямо вдогонку остро-социальной «Разлуке», закрепила их триумфальный успех. Мы с Ильей после концертов проводили время в дискуссиях: об элитах и массах, о социобиологических концепциях, о Конраде Лоренце и Толкиене, о прибавочной стоимости, не соглашались, он занимал намного более правые позиции, называл себя «консерватором». Ссылался на авторитет Маргарет Тэтчер. Но это не мешало взаимопониманию. Как тогда было принято считать, рок — это не стиль (я добавлю — не идеология), а система ценностей, и с ценностями у Кормильцева было все в порядке. Именно он отказался от присужденной «Наутилусу» премии Ленинского комсомола, которую нужно было получать из рук главного редактора журнала «Молодая гвардия» Анатолия Иванова. Сейчас уже нужно пояснять. Поясняю: при Горбачеве это издание ЦК ВЛКСМ занимало примерно такое же место в общественной жизни, которое позже заняла газета Александра Проханова «Завтра».
И вот слова несостоявшегося лауреата — цитирую по «Урлайту»: «Меня все время спрашивают о премии, которую я не получил. Мне хочется выйти из патовой ситуации, и я говорю: «Вы объясняете кому-нибудь, почему не едите экскременты?». И дальше — о фатальном дефиците юмора в нашей политике. «Вот как бы я мечтал оформить эту историю с премией: встретиться с Ивановым, обменяться с ним объятиями, поцеловаться. Он мне дает премию, а я ему — звезду Давида. Теперь ты наш… Любой отказ они могут мотивировать, а на это ответить нечего. Но у нас эта культура отсутствует» (Урлайт, № 8/21, типографский вариант: Алма-Ата, Искер, 1991, с. 12).
Пришлось Кормильцеву банально отказываться от премии. Точно такую же непрактичную позицию занял этот практичный, рациональный человек, когда восстановленный Кормильцевым и Бутусовым «Наутилус» в 93-м году стали за хорошие деньги зазывать на мероприятия «Да, да, нет, да» в поддержку президентского единовластия, не ограниченного парламентом. Заметьте, что президент был его земляком, и к процедурам формальной демократии Илья относился без пиетета, но в данной конкретной ситуации он сказал: «От такой затеи надо держаться в стороне, потому что, если сила, которую ты поддержал, победит, для души твоей это ничего не даст, ну разве что для кармана. А если эта сила проиграет, тебе тем более припомнят, за что ты продавался. В любом случае будешь чувствовать себя проституткой» (Солидарность, 1993, № 9, с. 17).
Теоретически он был не расположен к профсоюзам, как настоящий тори: мол, профсоюзная солидарность может заставить человека выступить в поддержку тех, кто не прав, но на практике именно Кормильцев был главным энтузиастом создания Всесоюзной Рок-федерации, своего рода профсоюза, с помощью которого мы, в конце 1987-го года, пытались остановить сползание русского рока в попсню. Именно Кормильцев убедил земляков созвать всесоюзный съезд в пансионате под Свердловском, произнес там пламенную речь об объединении, и не его вина, что большинство соратников предпочли общей борьбе за цивилизованную музыкальную индустрию — индивидуальные контакты с конкретными чиновниками и эстрадными дельцами.
Многие его высказывания остались афоризмами для историков, например, «союз боярства и урлы против третьего сословия». Ведь не только про Россию, правда? Парижские пригороды — чем не иллюстрация? Вообще для него худшими ругательствами тогда были «тусовщик» и «гопник». С каким презрением он отзывался о деятелях культуры, которые завлекают гопников «трюками» — «задницу, что ли, показать…» В «урлайтовском» оригинале грубее.
Увлекаясь и увлекая других различными инициативами, Кормильцев в поэзии был… ну, скорее, стоическим пессимистом. «Ты можешь играть про себя на трубе, но, как ни играй, ты играешь отбой…» Постепенно эти мотивы усиливаются и в его теоретических высказываниях: «Самый большой шаг к гибели сделан сейчас, именно после свержения коммунизма, поскольку это не было подкреплено ничем». Он с опасением и неприязнью говорил об идеологии, по которой «целью существования является свобода удовлетворять любые свои хотения». «Выражаясь языком тусовщиков, чем больше оттяга меньшими усилиями в единицу времени можно получить — тем лучше. И чем более самореализованной ощущает себя личность. А для меня это было странно и дико. Мне всегда казалось, что удовольствие — это маленькая награда, которая ждет человека в конце труда, но никак не цель, потому что на самом деле нет ничего легче, чем получить удовольствие. Это доказывал еще Диоген в свое время на базаре публично».
В те годы, когда мне довелось общаться и сотрудничать с Ильей Кормильцевым, это был не просто талант и блестящий интеллектуал, но еще — что не менее важно — человек с четкими представлениями о нравственной норме, о долге, об иерархии ценностей, которые проявлялись не просто в красивых словах, но в поступках. Именно присутствие таких людей в рок-культуре придавало ей смысл, выходящий за рамки танцплощадки».
Илья Кормильцев в течение долгих лет был также и моим другом, и я подписываюсь под словами, сказанными о нем Ильей Смирновым.