К 90-летию революции 1917-го года в издательстве «АИРО-ХХI» вышла книга Ярослава Леонтьева «"Скифы" русской революции. Партия левых эсеров и ее литературные попутчики». Ее герои — Есенин, Блок, Пастернак — в представлениях не нуждаются. Но автор книги сообщает о классиках нечто такое, о чем долгое время старались не вспоминать.
Кроме интригующего названия (a la авантюрный роман), у книги строгий академичный подзаголовок: «Партия левых эсеров и ее литературные попутчики». Вот вам и новости 90-летней выдержки. Левым эсерам в памяти народной катастрофически не повезло. Крупнейшая крестьянская партия, устанавливала Советскую власть вместе с большевиками — в советское время про нее вспоминали, в основном, в связи с событиями 6 июля 1918 года (так называемый «мятеж левых эсеров»). Вспоминали недобрым словом: заговорщики, авантюристы, представители кулачества.
Хотя Ярослав Леонтьев в своей книге и отдает должное «актерам, занятым в фильме "Шестое июля", и прежде всего Алле Демидовой в роли Марии Спиридоновой», которым «удалось донести до зрителей подлинную глубину случившейся драмы — так искусство в очередной раз победило догму!» Ну, а потом догму поменяли. Октябрьская революция сегодня подается как насилие над «русской цивилизацией» со стороны неких внешних сил, «революционных безбожников». Смотри, например, в учебнике Алексеева С.В., Володихина Д.М., Елисеева Г.А., который только что официально одобрен Министерством образования. Между тем, «социалистический выбор» народа — не выдумка Михаила Сергеевича, а реальный феномен. Летом 1917-го популярность сохранили только партии, заявлявшие себя как социалистические. Кто этого не разделял — от монархистов до кадетов — те скатились на обочину российской политики, и не происками иностранных спецслужб, а потому что сами демонстрировали клиническую недееспособность, неумение и нежелание понимать собственный народ.
Спор между оставшимися пошел о том, чей социализм лучше, причем барометр «мнения народного» неуклонно смещался влево. И здесь особенно интересны события, которые Ярослав Викторович Леонтьев прослеживает в первой части монографии. Как в партии социалистов-революционеров формируется левая оппозиция, изначально — на почве интернационализма, неприятия империалистической войны — и как по ходу революции эта оппозиция стремительно вырастает в большинство. Второй Всероссийский крестьянский съезд избирает председателем Марию Спиридонову — «Жанну д’Арк из сибирских колодниц, каторжанку в вождях…» В книге приводятся и пастернаковские строки, и не менее выразительная характеристика той же Спиридоновой из дневников Михаила Пришвина, который как раз не был сторонником левых эсеров, а, скорее, правых: «Маруся, страдающая душа, как в святцах мученица нетленная… Простенькое лицо ее прелестно, как хорошая подробность настоящей России». А по свидетельству Николая Клюева, крестьяне вставляли портреты левоэсеровской святой в киоты и зажигали перед ними лампадки.
Леонтьев справедливо указывает на то, что позицию и судьбу этой партии трудно понять, если не учитывать «религиозного энтузиазма» (формулировка самой Спиридоновой), который рождался не только из актов революционного самопожертвования или вдохновенных речей на митингах, но в очень большой степени — из художественного творчества тех, кого автор книги называет «литературными попутчиками» левых эсеров. Вот мнение Тихона Голынского, уроженца села Семеновка Орловской губернии, георгиевского кавалера и члена ВЦИК от левых эсеров:
Революция победит, восторжествует… А крестьянские вожди, погибшие в вековых кровавых войнах за землю и волю, возрадуются и возвеселятся на том свете… Хотя крестьяне потеряли в борьбе за землю сотни тысячи своих товарищей, но эта кровь услышана Богом. За русским крестьянином встанет французский, английский и другие. Да сбудутся слова пророков — поэтов .
Дальше он цитирует Некрасова и «Двенадцать» Блока: «Мы на горе всем буржуям…», и так далее. Видимо, образ Христа в поэме — не случайный изыск поэтической фантазии, как нас учили в школе, слова Блока имели конкретный смысл, конкретного адресата, и были этим адресатом восприняты.
Соответственно, вторая часть книги посвящена литературному объединению «Скифы», его вдохновителю Разумнику Васильевичу Иванову, он же Иванов-Разумник, и многочисленным эсеровским и левоэсеровским изданиям, которые Иванов-Разумник организовывал, и с которыми сотрудничали Есенин, Блок, Клюев, Пастернак, художник Петров-Водкин и другие замечательные люди. После той, не к ночи помянутой, версии есенинской биографии, что проползла по экранам наших телевизоров, не вредно будет вспомнить реальную эволюцию взглядов великого крестьянского поэта.
Показательно, что левые эсеры, в отличие от правых, и после июля 1918-го года не заняли антисоветских позиций. Некоторые сразу отмежевались от собственного ЦК, многие перешли на сторону коммунистов чуть позже. Что касается левоэсеровских «попутчиков», то они и до этого успешно сотрудничали с обеими революционными партиями (смотри, например, приводимые в книге факты биографии Клюева), и это — свидетельство не какой-то особой беспринципности, просто различия между партиями не воспринимались как непреодолимые.
К «"Скифам" русской революции» есть претензии с точки зрения композиции — но автору не откажешь в том, что он замечательно воссоздает атмосферу революции и первого послереволюционного периода, хаотичного, театрального, легкомысленного, по-своему человечного, когда на фоне кровожадных речей «Смерть беспощадная всем супостатам!», реального политического противника, взятого с оружием в руках, запросто освобождали под честное слово. Или по письму Максима Горького: «Дорогой Владимир Ильич! Я ее знаю, она была секретаршей поэта Блока <…>, револьвер для нее игрушка…»
Резолюция — отпустить. Иванова-Разумника по делу о «левоэсеровском заговоре» допрашивал в ЧК молодой человек, оказавшийся бывшим членом Петроградского комитета левых эсеров. И снова арестованного отпустили, да еще принесли официальные извинения с замечательной формулировкой «усердие не по разуму». Но могли и расстрелять под горячую руку. И жуткое чувство — как в стихии революционной самодеятельности постепенно нарастает ожесточение. Не по чьей-то злой воле — по логике событий. Чем дальше, тем меньше прекраснодушной человечности, больше мстительной злобы. Финал — 1937-й год.
Ярослав Леонтьев, как водится, симпатизирует тем, кого изучает, и вообще — неудачники часто выглядят достойнее победителей, они не успевают воспользоваться (и развратиться) властью. Но факты, приводимые в книге, не позволяют сделать вывод о том, что левые эсеры были гуманнее своих друзей-соперников. Крестьянская революция не добрее городской. Напомним, что сигналом к левоэсеровскому перевороту стало убийство иностранного посла, совершенное, извините, должностными лицами принимающей стороны. Поступок такой же дикий, как расстрел несчастных детей последнего российского императора. Я бы сказал, что и партия Ленина, и партия Спиридоновой — обе были заражены вирусами одной болезни. Жертвами, в конечном итоге, стали сами революционеры. Как справедливо отмечает автор книги, и большевики, и левые эсеры «равным образом оказались не в состоянии разглядеть историческую перспективу, предугадать грядущую за установлением однопартийной системы диктатуру личности, похоронившую и тех, и других».