Что нового в определение геноцида внес международный суд юстиции в Гааге?
Ирина Лагунина: Последние два дня в мире прошли под знаком международного правосудия. В понедельник Международный Суд Юстиции в Гааге, его еще называют Международным судом ООН, вынес решение, что убийство 8 тысяч мужчин – боснийских мусульман – в городе Сребреница в 1995 году – это акт геноцида, но одновременно не счел нужным обвинять в этом преступлении государство Сербия. Во вторник второй орган, созданный Объединенными Нациями – Международный уголовный суд в Гааге – предъявил обвинения в преступлениях против человечности и военных преступлениях бывшему министру внутренних дел Судана и командиру вооруженных формирований Джанджавид – за совершенное в 2003-2004 годах в суданской провинции Дарфур. Суд потребовал от правительства Судана, чтобы эти лица предстали перед обвинением. Мы остановимся сегодня на первом суде в Гааге, на Международном суде юстиции, который рассматривает дела, связанные с отношениями между государствами. Мы беседуем с главой Международной организации TRIAL в Женеве. TRIAL переводе с английского суд, но еще и аббревиатура - Trac k impunity always - Всегда преследовать безнаказанность. Организация занимается защитой прав жертв геноцида. Филип Грант, вас удивило решение суда: убийство в Сребренице – геноцид, но Сербия непосредственной ответственности за него не несет?
Филип Грант: Это особый случай. Это не уголовный процесс, это вопрос отношения государств – в данном случае Сербии и Боснии. Так что в данном случае не было долгого процесса заслушивания свидетелей, как это происходило в рамках Международного трибунала по бывшей Югославии в процессе по делу Милошевича. В суде юстиции этим обычно не занимаются. В данном случае, правда, сделали исключение, что очень необычно. Они все-таки заслушали несколько экспертов и свидетелей. А когда в таком суде вы пытаетесь доказать намерение, то, что происходит в умах людей, - это очень сложно. Так что ничего удивительного в решении нет, хотя оно, конечно, представляет определенный интерес.
Ирина Лагунина: То есть надо было доказать намерение совершить политику геноцида, доказать, что Сербия поставляла боснийским сербам оружие, зная, что оно будет использовано как оружие геноцида и поощряя эту политику. Решение суда юстиции как-то повлияет на будущие процессы по делам о геноциде или преступлениях против человечности?
Филип Грант: Вряд ли оно как-то повлияет на определение геноцида. Суд использовал конвенцию 1948 года о предупреждении геноцида. Но что нового сказал этот суд, так это то, что не только отдельные лица, но и государства могут быть ответственны за геноцид. Это впервые, чтобы международная судебная инстанция дала подобное определение. До этого ответственность несли только физические лица – обвинения в геноциде были предъявлены в ходе Международных трибуналов по Югославии и Руанде, а также в национальных судах. Так что очень хорошо, что Международный суд юстиции вынес такое решение. И по-моему, это лишний раз показывает, что конвенция 1948 года – это живой инструмент, который отныне будет применяться не только к отдельным лицам, но и к государствам.
Ирина Лагунина: Это станет прецедентом в будущем? Я имею в виду, что сейчас мы наблюдаем за процессом по делу о преступлениях против человечности в Дарфуре. И другой суд – Международный уголовный суд в Гааге во вторник предъявил обвинения двоим высокопоставленным суданцам.
Филип Грант: Это сложный вопрос, потому что приходится всегда проводить различия между уголовной ответственностью в преступлениях одного человека – будь он солдатом или главой государства, и ответственностью как таковой страны. Так что я не думаю, что решение Международного суда юстиции будет иметь воздействие на ход других процессов, в том же международном уголовном суде. Но я должен отметить, что дело, которое рассматривал Международный суд юстиции, было очень жестко ограничено рамками конвенции 1948 года. Речь могла идти только о геноциде, суд не рассматривал ни военные преступления, ни преступления против человечности. Суд должен был определить: являлся ли расстрел в Сребренице геноцидом. Суд ответил: да, являлся. Но они не могли пойти дальше и рассматривать, была ли Сербия вовлечена в преступления против человечности в Боснии. Хотя все мы понимаем, что военные преступления и преступления против человечности в Боснии были совершены и, может быть, не без участия Сербии.
Ирина Лагунина: Но с этой проблемой – доказательства намерений, о чем мы говорили раньше, и ответственности за геноцид сталкиваются все суды. Исключительно сложно установить эту командную цепочку, найти бумажный след, который вел бы от, скажем, главы государства, к политике геноцида на месте. После Нюрнбергского процесса над лидерами нацистской Германии правители не оставляют после себя документов. Никто сейчас не будет проводить совещание, наподобие конференции Ванзее, разработавшей Холокост, и определять, как уничтожить народ. И даже сейчас Международный суд юстиции признал, что Сребреница – это геноцид, а остальные массовые убийства в Боснии – это просто военные преступления. Почему так сложно даются определения?
Филип Грант: Слово геноцид всегда очень сложно произнести. Это не просто преступление, это преступление из преступлений, это самое тяжелое преступление перед человечеством. Его сейчас используют, по-моему, даже слишком часто. Геноцид – это не вопрос о том, сколько человек убиты. Это вопрос о том, было ли у тех, кто организовал это убийство, намерение уничтожить, стереть с лица земли, определенную группу – национальную, религиозную, политическую или любую другую. И это очень сложно доказать. Причем ответственность за доказательство лежит на обвинении, а не на защите. Так что если нет бумажного следа, если нет документов, то доказать сложно. Именно поэтому в и прошлом было столь мало обвинений в геноциде.
Ирина Лагунина: Прерву разговор с Филипом Грантом, директором женевского центра TRIAL - Trac k impunity always - Всегда преследовать безнаказанность. Моя коллега Илирджана Ваджо побеседовала на ту же тему с правоведом из Университета Индианы, США, который раньше выступал экспертом на Международном трибунале по бывшей Югославии Тимоти Вотерсом.
Тимоти Вотерс: По-моему, трудно указать на какое бы то ни было решение Международного Суда Юстиции, которое бы кардинально шло вразрез с существующей политической расстановкой сил. И в данном случае оно тоже идет в русле существующих международных политических настроений. Хотя этот случай был для суда не прост. Не знаю, стоит ли вообще беспокоиться об этом решении. По-моему, оно показывает, что этот суд просто не соответствует своей миссии – ни с точки зрения закона, ни с точки зрения политики, которая на самом деле влияет на человеческие жизни. Вердикт по этому делу последовал в 2007 году, спустя 14 лет после того, как был подан иск. И хотя решение суда на этой неделе вызвало накал страстей, изменило ли оно на самом деле чьи-то взгляды, изменило ли оно кардинально ситуацию в этих странах?
Ирина Лагунина: Решение в Гааге вызвало много эмоций. Но хороши ли эти эмоции для процесса национального примирения в Боснии? Все-таки травмы от гражданской войны в этой стране еще слишком свежи, любой шаг международного сообщества воспринимается очень болезненно.
Тимоти Вотерс: Один из величайших американских судей однажды сказал, что откладывать правосудие означает отказывать в правосудии. В этом деле прошло 14 лет – немалая отсрочка. Вряд ли стоит говорить о том, что решение суда будет способствовать примирению в регионе. Да и что они могли такого сказать, что могло бы примирить боснийцев, сербов и хорватов? Трудно представить.
Ирина Лагунина: Тимоти Вотерс, в прошлом эксперт Международного трибунала по бывшей Югославии. Вернусь к разговору с Филипом Грантом. Организация TRIAL помогает жертвам геноцида и военных преступлений. И ее подход как раз противоположный – когда бы правосудие ни восторжествовало, важно, чтобы оно восторжествовало. Я знаю, что среди тех, кому вы помогали, были и боснийцы. Они, наверное, расстроены решением суда в Гааге.
Филип Грант: Конечно, не сомневаюсь, что многие расстроены. Но это было заложено в структуре суда. Босния пыталась доказать то, что доказать в этом суде невозможно. Но если вы внимательно прочитаете решение суда, то оно на самом деле гласит: да, в Сребренице был совершен геноцид. И при этом суд не говорит, что Сербия не принимала в этом участие. Суд говорит, что не доказано, что Сербия в этом участвовала. И это не означает, что если отдельные лица предстанут перед судом по обвинению в геноциде в Сребренице, их нельзя будет судить. Мы никогда не узнаем, как закончилось бы дело Милошевича. Но ведь есть и другие. Например, генерал Младич, который все еще скрывается от правосудия. Международный суд Юстиции в этом решении утверждает, что Сербия нарушила свои обязательства по поимке этого человека и передачи его в суд. Так что решение не обеляет Сербию. Нет, оно утверждает, что Сербия виновата в том, что не предотвратила геноцид, как того требует конвенция 1948 года, и что не арестовала людей, причастных к геноциду, в особенности Ратко Младича.
Ирина Лагунина: Филип Грант, директор женевского центра TRIAL - Trac k impunity always - Всегда преследовать безнаказанность.
Экономика Косово. На чем может строиться независимое государство? Аналитический репортаж из спорной провинции.
Ирина Лагунина: Ну а в Сербии, в Белграде во вторник прошла мощная демонстрация – около 15 тысяч человек - с лозунгами «руки прочь от Косово», «Россия, воспользуйся своим правом вето». Речь идет, конечно, о предложенном международным сообществом плане предоставить сербской провинции постепенную независимость. Из Косово вернулась наш корреспондент Айя Куге. Сегодня – второй очерк о пути к построению собственного государства.
Айя Куге: Из Приштины я вернулась с хорошими впечатлениями о том как, еще недавно, несколько лет назад, страшно грязный главный город Косово изменился к лучшему, как он строится и приводится в порядок. По крайней мере, центр Приштины из огромной отсталой деревни уже превратился в современное обжитое место с приличными магазинами и, на каждом шагу, шумными и вкусными ресторанами и кафе. Но какова реальная экономическая ситуация края, за счет чего люди живут? Этот вопрос я задала албанскому журналисту Гезиму Баджаку.
Гезим Баджаку: На первый взгляд, в Приштине действительно заметно, что много новостроек. Повсюду кафе и магазины, вряд ли чем отличающиеся от западных. Но именно эта структура новых объектов бизнеса и составляет проблему! На первом месте услуги, сервис, составляющие почти 75 процентов экономического потенциала Косово. Очень мало предприятий, которые занимаются производством. Из около 350 более или менее крупных промышленных предприятий былых вемён, большинство приватизировано. Но редкие из них начали нормальную работу. На самом деле экономическая ситуация в Косово тяжёлая. Заработная плата в среднем составляет примерно 200 евро, но в эту статистику включены и крайне высокие доходы высших государственных служащих и руководства. Из-за плохой ситуации в промышленности, все ориентируются на услуги и торговлю, и так создаётся впечатление, что в Косово все прекрасно. Около 50% рабочеспособного населения - безработные. И считается, что теневая экономика в экономике Косово занимает 20-30%.
Айя Куге: Да, статистика показывает, что Косово живёт благодаря международной помощи и деньгам, которые присылает своим соплеменникам из-за границы довольно богатая албанская диаспора. В течение последних семи лет только лишь одна гражданская миссия ООН в Косово потратила два миллиарда шестьсот тысяч евро - большую часть из этого в сфере услуг своей администрации.
Косово почти ничего не производит, экспорт покрывает лишь 6% импорта. Как шутят в Приштине: мы производим политику, это наш главный товар. Большинство безработных – молодые люди.
Гезим Баджаку: Точно, больше половины безработных - молодёжь. По статистике, 75% населения Косово моложе тридцати пяти лет. Это очень молодая нация, которая, если быть реалистом, в какой-то степени является «взрывным устройством», если определенные условия ее «активизируют». Я не сомневаюсь, что после разрешения проблемы статуса Косово, экономические проблемы выйдут на первый план. Сегодня в Косово сохраняется социальное спокойствие, прежде всего, потому, что ещё не решён политический статус государства. Когда он будет определён, очередь займут экономические проблемы, которые до сих пор отодвигались в сторону.
Айя Куге: «До приобретения независимости ничто другое не важно» - это лозунг албанских политиков. И большинство граждан Косово с нетерпением ждут этого дня, уверены, что получат независимость до лета. А тем временем иностранные военные специалисты занимаются прогнозами риска дестабилизации ситуации безопасности в Косово. Есть ли такой риск? Политический аналитик из Приштины Скельзен Маличи.
Скельзен Маличи: Риск исходит со всех сторон. В Косово есть и вооружённые группировки, и вооружённые формирования, нельзя исключить возможности, что они снова могут перейти к действиям, только в другом контексте, чем прежде. Ведь в подобных ситуациях, как это было в Палестине и в других регионах, когда приближается решение, активность террористических и других экстремистских организаций возрастает. Я ещё в минувшем году опасался возможности, что возрастут насильственные, более широкие по масштабам попытки сорвать политический процесс. Этого не произошло, что, вероятно, можно объяснить тем, что обе стороны, и сербская и албанская, стали осторожнее. Нет больше «спонсорского» терроризма, заказных акций по дестабилизации ситуации. У нас в Косово очень важным фактором является НАТО, которая действительно держит ситуацию под контролем. Ели бы кто-нибудь хотел спровоцировать «инциденты», он должен был пойти в конечном счете на конфликт с НАТО. Причем это относится как к сербам, так и к албанцам. В этом смысле у нас есть преимущество: хозяева здесь иностранцы, которые, судя по всему, останутся с нами достаточно долго.
Айя Куге: Два раза в течение предыдущей недели под автомашины гражданской миссии ООН, УНМИК, в Косово были подложены взрывные устройства. 19 февраля вечером в центре Приштины были взорваны три автомашины ООН, 25 февраля ночью в городе Печ - семь. Ответственность за этот теракт взяла на себя, якобы снова ставшая активной, расформированная после войны Освободительная армия Косово. В двух сообщениях Освободительная армия Косово призывает албанцев прекратить любые контакты с международной администрацией края и грозится считать коллаборационистами, как сказано, «разбогатевших» косовских лидеров, которые с этой администрацией сотрудничают.
Говорит ли эти факты о том, что албанцам не нравится присутствие в Косово международных сил Кейфор и миссии ООН УНМИК? Журналист из Приштины Гезим Баджаку.
Гезим Баджаку: Это не одно и то же! Кейфор и сегодня в Косово является организацией, которой граждане доверяют. Однако произошел значительный спад доверия к гражданской миссии ООН, к УНМИКу. Исследования показывают, что доверие к ней упало в два раза- с 70 до 35 процентов. Люди у нас воспринимают УНМИК как виновника того, что решение проблемы статуса Косово затянулось, а вместе с ней не решаются и многие другие проблемы. Я абсолютно уверен, что, случись в Косово беспорядки, именно международная администрация, вместе с косовскими органами власти, могут стать целью самых жестоких нападений.
Айя Куге: А разве объектом насилия не могут быть косовские сербы, как это было раньше?
Гезим Баджаку: Нет, сербы никак нет! Албанцы ясно и однозначно понимают, что косовские сербы не могут быть проблемой в процессе решения статуса Косово. Этот самый болезненный и самый важный вопрос сегодняшнего дня в Косово, не зависит от косовских сербов, очень мало или вообще не зависит от официального Белграда, который, конечно, может создавать проблемы. Статус Косово, а все у нас отдают себя отчёта в этом, зависит от международного сообщества, которое в Косово представляет УНМИК.
Айя Куге: В Белграде мне не верят, что я в Приштине, где сербов практически не осталось, посмела обращаться к албанцам на сербском языке. Меня здесь назвали наивной идеалисткой.
Гезим Баджаку: Нет, вы абсолютно не идеалистка! Уже три года в Косово свободно можно говорить по-сербски и никто даже на вас не посмотрит, не будет у вас из-за этого проблем. То, что я сейчас говорю, как-то не соответствует тому, что сербы продолжают жаловаться, что им не обеспечена должная безопасность. Если трезво оценивать, то безопасность сербов улучшилась в разы по сравнению с временами окончания войны. Ощущение, что нет должной безопасности, сейчас в большой мере психологическая категория. В них присутствует страх, который они должны преодолеть, чтобы нормально общаться с албанцами. Честно говоря, в Косово, в Приштине - всюду может случиться, что у вас возникнут проблемы, если вы будете говорить по-сербски. Но ведь и я могу иметь проблемы, когда приезжаю в Белград и сталкиваюсь с человеком, которому мешает, что я албанец. Правда, по моим оценкам, возможность, что такая проблема возникнет, - не более одного процента по сравнению с 1999 годом.
Айя Куге: Мы беседовали с моим коллегой, албанским журналистом Гезимом Баджаку. В Приштине, в новом здании частного албанского университета ААБ я встретилась с профессором социологии Исмаилом Хассани. Он считает, что всем народам Косово пора начинать жить вместе. Как этого добиться, когда сербы видят будущую жизнь в Косово только в своих отдельных, этнически чистых анклавах?
Исмаил Хасани: Не буду говорить, что у нас нет хороших документов, хороших проектов о многонациональном и демократическом Косово. С бумагами всё в порядке, особенно с теми, которые касаются решения окончательного статуса Косово. Но надо развивать новую философию, новый подход в разрешении злободневных проблем жизни. Прежде всего, мы, албанцы, должны публично призвать сербов вернуться и оставаться в Косово. Призвать косовских сербов, чтобы они покинули воздвигнутые баррикады, за которыми они всё ещё скрываются, и продолжали совместную жизнь.
Айя Куге: Но как албанцам и сербам жить вместе, когда они себя не чувствуют в безопасности? Большинство сербов уже покинули Косово, а и оставшиеся сморят в направлении Сербии.
Исмаил Хасани: В национальных интересах всех в Косово – начать жить нормально. Создать нормальные условия для обычной человеческой жизни – начиная от экономики, стабилизации межэтнических и межчеловеческих отношений. Ведь у нас много травм, много ран, как в любом постконфликтном обществе. Косово в этом смысле не исключение. Надо создать климат искреннего приёма не-албанского населения. Мы, албанцы, несем раны от того, что мы терпели во время режима Милошевича в 90-тых годах. Это мы почувствовали и на своей коже, и в своих душах. Однако после войны в Косово началось изгнание сербов. Мы, как население, принадлежащее к большинству в Косово, не имеем права это скрывать. Мы не имеем права скрывать и то, что произошло 17 марта 2004 года, когда на наших глазах происходило убийство беспомощных сербских стариков, сожжение сербского культурного наследия. Это мрачная часть нашей истории. Теперь мы должны вновь построить разрушенные нами же мосты. Это длительный процесс. Но жалко, что я не вижу готовности к этому у наших лидеров, как и у лидеров в Белграде, в Сербии.
Айя Куге: Война в Косово окончилась более семи лет назад- в июне 1999 года. С тех пор политическое примирение сербов и албанцев не произошло. Профессор Хасани, вероятно, прав: ответственность за это несут политики в Приштине и в Белграде. Обычным людям лишь хочется жить нормально...
Может ли Россия пожертвовать интересами Южной Осетии и Абхазии ради членства во Всемирной Торговой Организации.
Ирина Лагунина: В понедельник в Женеве начались переговоры и многосторонние консультации по поводу присоединения России к Всемирной торговой организации. Российская сторона заявила, что основные договоренности по вступлению в ВТО к настоящему моменту практически достигнуты, однако по-прежнему не удаётся договориться с Грузией. Тбилиси настаивает на закрытии таможенных пунктов в Абхазии и Южной Осетии. Однако эксперты полагают, что на самом деле Грузия добивается от Москвы большего – полного отказа от поддержки сепаратистских режимов. Рассказывает наш корреспондент Олег Кусов.
Олег Кусов: Официальный Тбилиси в последнее время несколько смягчил свою позицию в вопросе вступления России во Всемирную Торговую организацию. Но претензии к Москве всё ещё остаются. Грузинская сторона утверждает, что на абхазском и южноосетинском участках государственной границы функционируют незаконные таможенные структуры. Грузинские таможенники не имеют доступа ни к приграничной реке Псоу, ни к Рокскому тоннелю. Между тем через эти участки государственной границы проходят большие объёмы грузов. В Тбилиси называют эти грузы контрабандными. Грузинские власти утверждают, что обеспокоены не столько финансовыми потерями от контрабанды, сколько отсутствием контроля на границе. В качестве показательного примера приводят недавнюю историю с жителем Владикавказа Олегом Хильцаговым. В прошлом году Казбегский район суд признал Хильцагова виновным в контрабанде урана. Согласно материалам уголовного дела, российский гражданин привёз в Тбилиси для реализации радиоактивные материалы. Его путь в страну, как утверждают грузинские правоохранительные органы, лежал через южноосетинский участок государственной границы.
Требования Тбилиси в данное время трудновыполнимы. В них больше проявляются принципы, а не стремление своими силами закрыть абхазский и южноосетинский пограничные участки. Так считает грузинский экономический эксперт Сосо Цискаришвили.
Сосо Цискаришвили: Когда вопрос был поставлен в свое время, никаких особых волнений со стороны России не было услышано и соответствующий протокол был подписан. Со временем, когда только обострялась обстановка в сфере российско-грузинских отношений, вопросы вступления России в ВТО и необходимость на это получения согласия Грузии получали какие-то особые значения и дискуссиях, и в оценках разных экспертов. Мне, честно говоря, с обеих сторон несколько трудно объяснимо. С одной стороны, желание не выполнять соглашение, а с другой стороны, настаивать на той формулировке, которая была, могу представить в один прекрасный день, что вдруг Россия подписала такое соглашение с Грузией, предоставив ей право контролировать, и что дальше, как это осуществить? Иметь десант грузинских таможенников где-то в середине между российскими и абхазскими военными силами? Как это практически представить? Даже трудно на эту тему говорить, потому что это скорее всего борьба принципов, чем приближение к реалиям, приносящим мир по обе стороны конфликта между Абхазией и Грузией.
Олег Кусов: В начале февраля нынешнего года глава Министерства экономического развития и торговли России Герман Греф заявил, что все основные
двусторонние переговоры о вступлении России в ВТО завершены. По словам Грефа, «Россия прошла самую длинную часть пути. Осталась одна проблема с Грузией, которую надо закрыть». Экономический эксперт Сосо Цискаришвили считает, что российские власти в состоянии оказать содействие установлению грузинских постов на реке Псоу и у Рокского тоннеля.
Сосо Цискаришвили: Был период, когда в Грузии появился оптимизм - сразу после получения Россией американской поддержки на вступление в ВТО, после подписи соответствующих документов. Тогда господин Греф, российский министр, сказал, что с весны 2007 года этот узел проблем с Грузией постарается Россия развязать с тем, чтобы удовлетворить требования обоих стран и получить согласие на вступление в ВТО со стороны Грузии тоже. Мы ждем эту весну с нетерпением в Грузии. Посмотрим, я уверен, что этот узел проблем действительно может быть развязан. Но если это связано с ожиданиями, что взамен на то, что господин Онищенко, главный санитарный врач России, возобновит пробовать грузинское вино у себя на даче, получит Россия подвиг со стороны Грузии, то это, конечно, нереально. Требование Грузии остается тем же – иметь доступ к охране собственных границ, которые с одной стороны охраняют российские войска, регулярные пограничные силы России, а с другой стороны опять же российские миротворческие силы. Так что между российскими двумя пограничными подразделениями поставить 15-20 солдат Грузии, я думаю, это скорее всего имеет политическое значение, чем реальное осуществление экономических интересов государства. Так что при наличии доброй воли с обеих сторон проблема может быть решена.
Олег Кусов: Так считает грузинский экономический эксперт Сосо Цискаришвили.
Однако многие эксперты уверены, что споры о таможенных постах на границе – это только видимая часть проблемы. Есть мнение, что Тбилиси в обмен на поддержку при вступлении России в ВТО добивается от неё более серьёзных уступок – отказа от помощи сепаратистским режимам. Эксперт по проблемам Кавказа Алексей Ващенко не исключает, что Москва может согласиться на условия Тбилиси.
Алексей Ващенко: Когда господин Путин пришел к власти, то основной лозунг, который он провозгласил, это был лозунг прагматизма власти, то есть делать то, что выгодно в данный момент времени. Я хочу напомнить, что ради этого прагматизма господин Путин в свое время сдал сто тысяч русских в Туркмении в обмен за газ. И вот сейчас ради тех прибылей, которые могут получать олигархи российские, я не исключаю того, что господин Путин может придти к такому выводу и пойти на уступки в вопросе Абхазии. Тем более, Россия все время ведет себя непоследовательно в отношении Абхазии и Южной Осетии. Таких примеров было много.
Олег Кусов: Москва может пойти на условия Тбилиси не только исходя из экономических соображений, но и ради повышения рейтинга действующего президента. Так считает российский политолог Сергей Маркедонов.
Сергей Маркедонов: Сейчас перед Россией большой соблазн вступить в ВТО. Много достижений российской власти за последние годы приписывается путинскому правлению и вступление в ВТО, скажем, успешное можно тоже приписать президенту Путину как явное политическое достижение. Учитывая такой пиаровский характер российской власти, вполне возможен вариант, когда ценой пира Путина, достижения такого благоприятного восприятия среди российских избирателей Россия может пойти, условно говоря, на сдачу Южной Осетии и Абхазии. Хотя на самом деле в России, несмотря на весь пиаровский характер власти, я думаю, прекрасно понимают, что ситуация с этой сдачей не закончится, а перекинется на саму Россию. Потому что Северная Осетия – это регион, который чрезвычайно с Южной Осетией связан. И очень многие внутренние процессы, которые происходят внутри Северной Осетии, то есть внутри России, они связаны с южноосетинской проблемой. Не зря до сих пор в таких радикал-националистических кругах Северной Осетии очень популярен тезис о двуглавой угрозе осетинскому народу со стороны ингушей и грузин. И не зря среди ингушей много грузинофильских настроений. К сожалению или к счастью, но здесь можно констатировать: южноосетинская ситуация имеет продолжение в Северной Осетии.
Если говорить об Абхазии, то ее сдача тоже очень чревата. Абхазия - это единственное черкесское государственное образование. У черкесского мира с Россией очень сложные отношения. И во многом тот факт, что черкесский вопрос не возник столь остро, как осетинский, ингушский или чеченский, связано с существованием Абхазии, она стала неким выхлопом, неким каналом отвлечения внимания черкесского мира от своих проблем. В этой ситуации возможно обострение взаимоотношений между Россией и черкесским миром, а учитывая непростую ситуацию в той же Адыгее, это и отставка Совмена, которую рассматривали как политику давления Москвы регион – это небезопасная вещь. Поэтому, мне кажется, что надо все-таки взвесить все возможные последствия этой ситуации.
Олег Кусов: Грузинские эксперты не исключают, что даже если формально Россия согласиться с условиями Грузии, её неформальная политика может остаться прежней. Говорит Сосо Цискаришвили.
Сосо Цискаришвили: Для России вряд ли такой острый подход, сдавать и ли не сдавать, будет необходимо перенести именно на плоскость российско-абхазских, российско-североосетинских отношений. Я представляю, какими будут аргументы и реакции с обоих сторон грузино-абхазского конфликта. В любом случае, это условие получит продолжение и осуществление в жизнь или не получит, это всегда останется яблоком раздора для желающих сеять такой раздор. Я считаю, что самый такой выход достойный для Грузии было бы изменение устава Всемирной торговой организации, не ставящий необходимое условие согласие всех членов этой организации для принятия какой-либо другой страны в эту организацию.
Олег Кусов: Убеждён грузинский экономический эксперт Сосо Цискаришвили.
Проблемы Абхазии и Южной Осетии невозможно решить в короткие сроки. Москва и Тбилиси должны искать компромиссы, полагает российский политолог Сергей Маркедонов.
Сергей Маркедонов: Как выйти из этой головоломки? Мне кажется, что необходима диверсификация наших отношений с Грузией. Надо найти те точки, по которым с Грузией надо сотрудничать. Оставив Южную Осетию и Абхазию, такие особые блюда политического меню. Вот эти проблемы нельзя решить сегодня, надо это двум сторонам понять - это проблемы сейчас не решаемые. Нужно их отложить, искать какие-то компромиссные фигуры. Вместе с тем вполне возможно с Грузией найти те точки, которые заинтересуют грузинскую сторону во взаимоотношениях с Россией и, возможно, облегчат нам вступление ВТО. И на этом пути, как мне кажется, надо все эти винно-боржомные войны надо, конечно, отменять. Отменять не потому, что мы потрафить Грузии хотим, а потому что мы хотим в ВТО. Это важно в экономическом смысле. Можно, мне кажется, найти какие-то сферы в пограничной трансграничной безопасности, где с Грузией можно работать.
И в конце концов, экономика. Тот же Казахстан интенсивно осваивает Грузию, мне кажется, что Россия тоже на этом месте может быть. То есть надо с Грузией найти те точки, по которым есть понимание и заинтересованность, по ним работать. Тогда Абхазия и Южная Осетия не окажутся теми важными основополагающими вопросами, которые закроют нам путь в ВТО именно из-за Грузии.
Олег Кусов: Это был российский политолог Сергей Маркедонов.
Глава российской делегации в Женеве директор департамента МЭРТ Максим Медведков заявил о готовности страны обсуждать с Грузией открытие таможенно-пропускных пунктов. Грузинская делегация не принимает участия в нынешнем раунде консультаций в Женеве. Как сообщила накануне заместитель министра экономики Грузии Тамара Ковзиридзе, Тбилиси ожидает от Москвы письменных предложений. О такой форме обсуждения проблемы стороны условились в ходе предыдущего, январского раунда переговоров.
Школьные домашние задания для родителей .
Ирина Лагунина: Когда российские дети становятся школьниками, их жизнь, как и жизнь их родителей, резко меняется - не всегда в лучшую сторону. Одна из самых частых жалоб детей и родителей состоит в том, что школьная программа рассчитана на участие родителей в учебном процессе. Рассказывает Татьяна Вольтская.
Татьяна Вольтская: Домашние задания существовали всегда. Кто не помнит незыблемого распорядка - школа - дом - уроки. Много сегодня задано? Ты сделал уроки? Стихотворение выучил? Таблицу умножения повторил? Эти вопросы сыплются с порога от пришедших домой родителей, наверное, во всех домах, где есть дети-школьники, особенно младшие школьники. Причем они - в подавляющем большинстве - делают уроки не самостоятельно. Вот передо мной младшеклассник Боря. Боря, ты в каком классе учишься?
Боря: В третьем.
Татьяна Вольтская: А ты сам делаешь уроки?
Боря: Нет, с бабушкой.
Татьяна Вольтская: А почему?
Боря: Потому что мне не разрешают одному делать.
Татьяна Вольтская: Не доверяют?
Боря: Нет, потому что я ошибки делаю.
Татьяна Вольтская: А тебе все задания понятны, которые в школе дают?
Боря: Нет, не все.
Татьяна Вольтская: А по какому предмету особенно непонятно?
Боря: Почти по всем.
Татьяна Вольтская: Бабушка лучше понимает?
Боря: Наверное.
Татьяна Вольтская: Комментирует мама Марина.
Марина: С бабушкой, потому что Боря невнимательный, часто лепит ошибки по невнимательности, за которые сильно снижают оценки, если грязь в тетрадке, зачеркнуто. Поэтому бабушка следит рядом и следит.
Татьяна Вольтская: Честно говоря, в этом я не вижу особого греха, вырабатывать прилежность и аккуратность тоже когда-то нужно, за этим, по-моему, не грех и последить. Но часто проблема состоит в другом - что учебный процесс принимает характер бедствия для всей семьи, - считает Нинель Андреевна, бабушка двух внуков. Она полагает, что школьная программа рассчитана далеко не только на одного школьника.
Нинель Андреевна: Я считаю, что это рассчитано даже не на одного члена семьи, а на всех членов семьи. Скажем, кто-то математикой занимается, кто-то занимается русским, а кто-то прививает определенные навыки поведения.
Татьяна Вольтская: А что касается уроков, может ваш внук самостоятельно понять задание, например, и с ними справиться?
Нинель Андреевна: Он не справляется обычно. Приходится самим прочесть правила по тому или иному предмету. Когда сам поймешь, начинаешь обучать внука заново.
Татьяна Вольтская: А почему? Там каким-то непонятным написано?
Нинель Андреевна: Я считаю, что язык очень сложный, особенно преподавание русского языка.
Татьяна Вольтская: Нинель Андреевна, так получается, потому что в этом какие-то конкретные учителя виноваты или вся система образования на это рассчитана?
Нинель Андреевна: Я слышу, очень многие жалуются на преподавание русского языка в школе, помогать очень много приходится.
Татьяна Вольтская: Стефания - мама школьников - говорит обо всей российской школьной системе в целом.
Стефания: Наша школа, наша образовательная система в огромной степени рассчитана на родительскую поддержку. То есть, как мы все знаем, люди, которые водят детей в школу, без нашего участия, без исправления домашнего задания, без многих других вещей для детей невозможно. Учителя прямо адресуются к родителям, нередко пишут в дневник, вывешивают, куда я вожу ребенка, домашнее задание по английскому языку для родителей, которые его списывают, потому что в таком объеме, что ребенок часто записать не может. Кстати говоря, проблема для многих родителей, проблема в том числе для тех, кто не владеет иностранным языком, учитель не беспокоится, как он спишет это задание, каким образом он поможет ребенку выполнить. О том, что ребенок выполнит без помощи родителей, речь практически не идет, как не идет речь в младших классах в музыкальной школе о том, чтобы ребенок занимался без родителей. То есть практически я очень часто пытаюсь объяснить учителям, что они не могут давать задание нам, мы работающие люди. Но это происходит. Для тех, чьи родители безграмотные, это колоссальная проблема. Нет возможности фактически давать домашнее задание в том объеме, в каком его подразумевает наша вся система школьного образования.
Татьяна Вольтская: Но это не решаемая проблема?
Стефания: Она может быть решена. Она должна быть просто решена на уровне изменения подхода к образованию. То есть образование должно базироваться на тех возможностях, которые заключаются в общении учителя и ученика, а не третьего лица, каковым является родитель. И в таких случаях мы только выровняем возможности детей, у которых разный интеллектуальный и образовательный уровень родителей. Иначе мы дискриминируем априори детей из тех семей, скажем, где по каким-то причинам интеллектуальный уровень, образовательный уровень ниже. Этого, кстати, не происходит в очень многих странах Западной Европы, где я знаю, как ведется преподавание. Нет на самом деле приоритета у тех, которые родители врачи, адвокаты, перед теми, у кого фермеры, рабочие. Они учатся одинаково и нередко получают прекрасное образование в школе. Зависит от их возможностей, способностей, педагога, с которым повезло. Просто нет такого расчета на родителей. Это не вина отдельных учителей - это вся система такая.
Татьяна Вольтская: Маша некоторое время училась в школе в Англии. Маша, скажи, как по-твоему, может английский ребенок без участия английских папы и мамы разобраться в школьной программе?
Маша: Может. Там вообще по-другому, там меньше домашних заданий, то есть почти их нет, только по английскому языку. Но там в основном творческие задания - написать рассказ или подумать. В принципе можно без родителей.
Татьяна Вольтская: Говорит Машина мама Юлия.
Юлия: Учебники мне все очень нравились, мне было самой было интересно их читать. И в принципе, мне так кажется, можно разобраться по этим учебникам самостоятельно.
Татьяна Вольтская: А вот в России родители как раз очень часто жалуются на то, как написаны учебники. Говорит Марина.
Марина: В учебнике должно быть все ясно, потому что если через год ребенок забыл те правила, которые проходили, то их всегда можно было бы посмотреть в учебнике. А так получается, что все должно быть исключительно в голове или в голове родителей или специально надо покупать книжки, справочники, где все это написано на нормальном языке.
Татьяна Вольтская: А ваши соученики, их родители так же мучаются, как вы или у них другие мнения?
Марина: Те, кто с родителями делают уроки, те хорошо учатся, а те, кто делает без родителей, те, соответственно, еле-еле.
Татьяна Вольтская: Между прочим, Маринин сын Боря один год проучился в американской школе, которой его мама осталась чрезвычайно недовольна.
Марина: Там наоборот, там в другую сторону перегиб. Там ребенок приходит, делает домашнее задание. Делаешь с ним домашнее задание, он лепит какую угодно грязь, после этого приносит задание, на котором стоит отметка учительницы, что все замечательно, все очень хорошо и просто великолепно. И ребенок никак не может понять, что все, что он делает, никуда не годится.
Татьяна Вольтская: Нет в мире совершенства, как говорил Лис из "Маленького принца". Российская школа, по мнению многих родителей и многих учителей, страдает от стремления учить ему не только как можно строже, но и как можно раньше. Из-за того, что многое приходится усваивать преждевременно, когда детское сознание к этому еще не готово, дети не только нуждаются в постоянной помощи родителей, - они нередко просто заболевают, - считает заведующая кафедрой педагогики детства Петербургской академии последипломного педагогического образования, кандидат биологических наук Валентина Еремеева.
Валентина Еремеева: Вот меня поразило, я давно училась в школе и дети мои давно закончили школу, и когда я пришла в пятый класс на урок русского языка, то услышала вопрос, который задала учителя: есть ли окончание в школе «город»? Ребенок сказал: нет, окончания нет. Я согласно киваю головой. И вдруг учительница говорит: неправильно, окончание есть, но оно нулевое. Вот эта формализация не для детей этого возраста. Я согласна, что она может быть для специалистов-филологов, наверное, она для них это удобно. Для детей, что такое нулевое окончание? Зачем такая абстрагированность, такой уход от конкретики, когда ребенку в этом возрасте надо опереться на образ? Тем более, что ребенок чем младше, тем он правополушарнее. То есть правое полушарие отвечает как раз за образное, целостное, пространственное мышление. И оно развивается быстрее левого для того, чтобы успеть модель мира, этот фундамент сформировать чувственный.
У нас есть много дидактогенных заболеваний. Сейчас говорят: очень много дисграфии, раньше не было такого количества дисграфии. Но раньше и не начинали обучать грамоте в таком раннем возрасте и не начинали спускать те знания, которые раньше давали в пятом классе, на первый класс. Не формализовали настолько знания.
Татьяна Вольтская: Эта проблема существует, между прочим, способствуя зависимости учебного процесса от помощи родителей, но многое все же зависит от учителя, - считает учительница начальных классов одной из обычных общеобразовательных российских школ Светлана Липатова.
Светлана Липатова: У нас приходят родители и говорят некоторые в начальной школе: вы кому задаете домашние задания - детям или родителям? Я задаю домашние задания, лично я, детям, поэтому родители выполняют только устные домашние задания. Письменные выполняют в группе продленного дня или минимум письменных заданий, которые понятны и ребенку, и родителю. То есть никаких особых усилий и затрат родители не прикладывают, они только контролируют выполнение домашнего задания.
Татьяна Вольтская: Например, мама говорит, что задания по иностранному языку вывешиваются на стене для родителей, потому что дети не в силах их списать.
Светлана Липатова: Да, такое практикуется, в нашей школе это тоже есть. На первом этаже есть доска объявлений и там это все есть. И родители порой затрачивают огромное количество времени, чтобы переписать это домашнее задание.
Татьяна Вольтская: Как вы к этому относитесь – это нормально?
Светлана Липатова: Я негативно к этому отношусь. Я считаю, что все, что возможно, что есть в силах учителя, весь процесс должен проходить в школе в связи с тем, что родители непрофессионалы, родители не владеют методикой образования.
Татьяна Вольтская: Я ведь даже не об этом говорю. Во-первых, родители имеют право на жизнь. Вы тоже, наверное, мама и хотите отдыхать, придя домой.
Светлана Липатова: Вечерами пишу сочинения для своего сына, он у меня в 9 классе, ему 16 лет. Мы решаем химию, обзваниваю друзей. Я женщина, я хочу заниматься какими-то своими делами по дому. Но мне приходится выполнять домашние задания за своего сына. Честно скажу, я не знаю, почему так происходит.
Татьяна Вольтская: С другой стороны, если изо дня в день ребенок выполняет домашнее задание не самостоятельно, он к этому привыкает, самостоятельности в жизни не вырабатывается, он знает, что всегда ему помогут.
Светлана Липатова: Да, я согласна. Мы сами виноваты, мы, взрослые, на корню губим детскую самостоятельность.
Татьяна Вольтская: И может быть не стоит вообще много задавать заданий на дом?
Светлана Липатова: Я как преподаватель начальных классов, у меня минимум домашних заданий. Я считаю, что ребенок должен придти из школы, во-первых, не травмировать, простите за выражение, мозг своих родителей. Он должен придти, поиграть, заняться своими делами, элементарно отключиться хотя бы от школы просто, заняться тем, что ему интересно. И ни в коей мере нельзя заботы перекладывать на родителей своих.
Татьяна Вольтская: Почему все-таки так происходит? Это какая-то инерция? Ведь все больше и больше нагружаются дети.
Светлана Липатова: Традиция, нам не уйти от традиции. Знаете, как раньше в школе: прошли уроки, должно быть домашнее задание. Есть хорошие традиции, а есть традиции не очень хорошие. Нам никак не отойти от не очень хороших традиций. Привычка.
Татьяна Вольтская: Как учитель, вы чувствуете давление РОНО, вышестоящих организаций? От вас ведь требуют, наверное, массу всего?
Светлана Липатова: Очень чувствуют, просто прессинг сильный. И от меня как преподавателя может зависит, может я могу как одна учительская единица восстать. Тяжело, честно скажу.
Татьяна Вольтская: Чего требуют самого ненужного, на ваш взгляд?
Светлана Липатова: Отчетов, письменной документации, подтверждающей, что вы чего-то достигли, какой-то непонятной результативности. Какие-то непонятные отчеты. Кому они нужны? Я прекрасно знаю, что они придут в РОНО и лягут на полки. Очень много вещей, которые не нужны никому.
Татьяна Вольтская: То есть из вас высасывают энергию?
Светлана Липатова: Энергию, которую на самом деле мы могли бы отдать детишкам, в другое русло направить энергию.