30 марта в Москве в одном из помещений Государственного литературного музея открывается выставка, посвященная 125-летию известного детского писателя Корнея Чуковского и столетию со дня рождения его дочери, участницы движения за права человека в Советском Союзе Лидии Чуковской. В экспозиции — книги и материалы из самого музея, а также около 500 документов из архива дочери Лидии Чуковской — Елены Цезаревны Чуковской.
Своими воспоминаниями о Лидии Чуковской в интервью Радио Свобода поделился поэт и писатель Анатолий Найман: «Ее сила заключалась прежде всего в нравственной чистоте. Это была чистота гимназистки, курсистки, народоволки, как их описывала классическая русская литература. Чистота определяла ее безупречную преданность тому, что было для нее правдой, правдой и поэзией, и такую же ее непримиримость к любому вранью — от фальши в искусстве до государственной лжи. В этом смысле она была как нота, которую берет перед началом концерта первая скрипка, и по ней настраивается оркестр. Таких людей привычно определять клишированным словом "эталон". Я это слово по отношению к Лидии Чуковской употреблю с той поправкой, что она была эталоном — не общепринятой единицей измерений.
Уже не помню сейчас, в Ленинграде, где я прожил половину жизни, или в Москве — на здании висел старинный уличный термометр, градуированный по Реомюру. Его показания надо было переводить в градусы по Цельсию. А показывал он абсолютно точно. Идеалы, которым она служила, идеалы благородства, справедливости, честности уже не вписывались в новую систему, в которой благородство — хорошо, если значило порядочность, социальную справедливость, — а за честность принималось в лучшем случае необжуливание. В ее системе ценностей это благородство по Реомюру выглядело только благороднее, справедливость — справедливее, честность — честнее.
Она равнялась на своих старших друзей — Анну Ахматову, Бориса Пастернака и, конечно, своего знаменитого отца Корнея Чуковского. Ее публицистический голос был слышен далеко и ясно. Из этого никак не следует, что она являлась плакатным образцом гражданственности. Ее отец — чемпион эксцентричности, парадокса и язвительной насмешки — в одну из наших немногочисленных встреч сказал: "Вы слышали, Шолохов назвал Солженицына ‘врагом советской власти №1’. Какое счастье, что не Лидочку". Солженицын, замечу, жил в это время в их доме.
Дочь своего отца, она и сама была автором нескольких замечательных афоризмов, не потерявших актуальности и в новое время. Например, моего и не только моего любимого: "Сперва я думала, что нашим нужны территории, потом — что им нужна валюта, теперь я поняла, что им нужен только позор".
Она была не просто верна своим друзьям, она воплощала собой само понятие этой верности. Если находила чей-то поступок или высказывание по отношению к ним неблаговидным, то давала об этом знать в четкой формулировке, недвусмысленно, в первую очередь тому, кто так поступил, если то был ее знакомый, и это означало прекращение знакомства, после чего, не скрывала своей позиции и от любого, кто принадлежал к общему кругу.
Те, о ком она писала и говорила, — Герцен, Ахматова, Пастернак, Корней Чуковский, Солженицын, Андрей Сахаров — выходили у нее крупнее, выше, чище, чем у кого-либо другого. Зеркало, в котором они у нее отражались, не упускало мелочей, но все элементы подчинялись выверенной иерархии. Людские слабости, если таковые имели место, никогда не выходили на передний план, никогда не заслоняли силу человека, не убавляли величину, не унижали талант, все то, что определяло его калибр».