Владимир Тольц: Сегодня последняя передача месяца, в которой по нашей недавней традиции историки делятся впечатлениями об увиденном и прочитанном.
Первым из Питера - профессор Евгений Анисимов
Евгений Анисимов: Из всей интеллектуальной пищи этого месяца мне больше всего запомнился фильма английского режиссера Стивена Фрирса «Королева». Я собственно не киновед, а историк, и никогда бы не решился лезть в чуждую мне область, если бы не одно обстоятельство. Поясню его: несколько лет назад в беседе с моими молодыми коллегами я вдруг понял, что они слыхом не слыхивали о выдающемся немецком пилоте Русте, совершившем уникальную посадку на Васильевском спуске возле Кремля. И тогда я стал им рассказывать об этом случае. И потом вдруг я понял, что присутствую при акте создания собственной истории недавнего прошедшего, которое в нашей памяти живо как вчерашний день и в то же время уже нам не принадлежит и относится к истории, и поэтому заставляет сдерживать себя во имя объективности. Возникает этакая многозначительная полутень, в которую уходят недавние события, но которые еще просматриваются как живые. Фильм «Королева» и создан по следам недавнего прошедшего. Он о событиях в королевской семье, в правительстве, английском обществе в связи со смертью принцессы Дианы в Париже шесть лет назад. Сам по себе фильм любопытен уже тем, что в нем действуют герои, максимально похожие на реальные прообразы и носящие их реальные имена. Эти люди - королева Елизавета, принц Филипп, принц Чарльз, премьер-министр Блэр, его жена - сейчас живы и вполне благополучны. И вот о них фильм. Явно, что не каждому из них свой герой на экране может понравиться. Но режиссер отбросил даже тень условности, это производит сильное впечатление. Подобное невозможно не только в такой стране, как Россия, но и в Америке и во многих европейских странах. Это смело и, мне кажется, что это воплощение свободы английского общества.
Но даже не это является главным в фильме. Все усилия премьер-министра лейбориста, окруженного явными республиканцами во главе с собственной женой, направлены на спасение престижа и даже существование монархии. Получается, что молодой, современный, жизнерадостный премьер-министр единственный, кто во всей Британии понимает, что демократия и свобода неразрывно связаны с существованием традиционного института монархии и что в этом нет никакого противоречия. Как тут не вспомнить нашу Екатерину Вторую, писавшую, что она республиканка, что республика – это не форма государственного устройства, а его суть заключается в либерализме, терпимости, сохранении прав и свобод, что иные республики по названию являются на самом деле формой тирании. Как тут не вспомнить нашу современную Россию с ее фикцией республиканских свобод, с твердым обещанием президента указать на преемника, которого он выбрал. Чем это не гаитянская демократия?
В одном из эпизодов жена говорит Блэру, что ты, как все премьеры-лейбористы, влюблен в королеву. В этом есть смысл. Блистательная актриса Хелен Миррен создала запоминающийся образ английской королевы, а главное - тонко показала ход ее мыслей, так скажем, возможный ход ее мыслей, потому что это все-таки фильм. Как Блэр в своем окружении, так и королева, она одинока в своей семье, которая только что не радуется гибели Дианы, действительно насолившей всем им сверх меры. Близкие королевы убеждены, что со смертью Дианы, уже не члена королевской семьи, ничего особенного не происходит, все нормально, надо жить, как жили, что ни в одном из сводов законов не написано, что надо пускать штандарт над Букингемским дворцом - это же не флаг, да и вообще. А в стране нарастает гнев и недоумение по поводу равнодушия королевы и ее семьи в связи с гибелью «народной принцессы» (определение, брошенное окружением Блэра, подхвачено газетами и обществом).
И вот хорошо показано, как королева постепенно понимает, что она стала отставать от жизни, что масс-медиа, поп-культура изменили Британию, а главное – англичан. Что во имя нормального будущего страны нужно смириться с этим, то, что ей неприятно, но нравится народу. Например, что на похоронах Дианы будет выступать, то есть петь Элтон Джон – это немыслимо! Более того, надо преодолеть гордыню и стыд и выйти к скорбящему как несмышленый ребенок народу. И она, одевшись во все черное, выходит к толпе у горы букетов возле ворот Букингемского дворца, демонстрируя то, что вообще-то называется государственной мудростью. Сделано это в фильме очень сильно. И в этом контексте меня даже не коробит вполне сусальная сценка: маленькая девочка из заграждения протягивает королеве букет из мятых фиалок, и Елизавета спрашивает: «Положить туда?», имея в виду гигантскую кучу цветов, принесенных Диане. А девочка вдруг отвечает: «Нет, это вам».
Опять, как тут не вспомнить Екатерину Вторую, писавшую в эпоху разгула Французской революции: «Они хотят парламенты, не надо им препятствовать. Что делать? С идеями не борются пушками. Пусть будут парламенты. Но я бы сделала так, чтобы на выборах всегда побеждала монархическая партия». В общем фильм этот любопытный. И еще: я убежден, что его нужно посмотреть сейчас, потому что если мы его посмотрим через 20 лет, он будет другим и уже выйдет из полутени недавнего прошлого, прошедшего и превратится просто в прошлое, изображающее тоже прошлое. Так, смотря довоенный фильм «Петр Первый», я убежден, что еще пройдет 50, может быть сто лет, и непросвещенные зрители будут уверены, что фильм этот снимался в 18 веке.
Владимир Тольц: Питерский историк Евгений Анисимов. Его коллега из Чикаго профессор Йоханан Петровский-Штерн в марте был впечатлен изданным в Москве сборником документов «Россия под надзором. Всеподданнейшие доклады 3-го Отделения Николаю Первому и Александру Второму».
Йоханан Петровский-Штерн: Надо сказать, я прочитал книгу запоем. Вместо скучнейших отчетов об общественных настроениях в столице империи или брожения умов в западных губерниях я обнаружил в ней, ни много ни мало, дидактический роман. В своих отчетных докладах 3-е Отделение не столько потакает власти, сколько поучает власть. Кроме того, оно учится разговаривать с властью и даже манипулировать ею. Перед нами документы, рассказывающие о взаимоотношениях одного из высших государственных сановников и властью, особенно если учесть, что под властью следует разуметь прежде всего Государя императора Николая Первого, а под тайной полицией начальника Третьего отделения и шефа жандармов Александра Христофоровича Бенкендорфа. Пожалуй, самое поразительное в докладах 3-го отделения - глубокое понимание и трезвая оценка русского общественного мнения, жесткая критика недостатков государственного устройства. Нелицеприятные, а порой зубодробительные характеристики высших государственных сановников. Читаешь и не веришь своим глазам. Кто это пишет? Охранитель режима Бенкендорф или Салтыков-Щедрин? Что перед нами – доклад начальника тайного сыска или наброски статей к герценовскому «Колоколу»?
Бенкендорф в своих докладах меньше всего догматик, он готов признать подлинный русский патриотизм им же презираемых либералов, и он осознает, что за доносами в 3-е отделение чаще всего стоит своекорыстный интерес доносчиков, а не реальная угроза режиму. Но для того, чтобы сообщать царю нелицеприятные новости, начальник Третьего отделения особым образом их преподносит, обрамляет их подобающими рассуждениями. Максим Фон-Фок, предшественник Бенкендорфа на этом посту, начинал свои доклады с армейских метафор - это простейший способ понравиться милитаристски мыслящему Николаю. Бенкендорф более тонок, он начинает с рассказа о всеобщем восторге в связи с появлением царя на публике, о том, как с каждым годом растет и крепнет народная вера в царя и о том, как народ обожает и обожествляет государя, как он пишет, «светлое солнце русских, второе проведение их». И заканчивает ежегодный отчет подобным же замечанием, что несмотря на все катаклизмы, народ как никогда верен государю, возлагает на него всяческие надежды, европейское общественное мнение так же складывается в пользу России, и Николаю поэтому не стоит особо беспокоиться. Когда жанр доклада усложняется и обрастает новыми рубриками, например, обширным разделом об отношении иностранных государств к России, Бенкендорф ужасается положением дел в Европе, которая медленно сползает к социальной революции и устами французов-путешественников восторгается стабильностью русского режима. Бенкендорф внимательно следит за изменениями в настроениях Николая, отмечает про себя его усиливающийся интерес к православному миссионерству и меняет терминологию. В начале 1830-х годов он пишет в своем отчете о русском общественном мнении. В середине 1830-х о расположении умов, а в конце этого периода о народном духе.
Любопытно, что в самом начале своей деятельности большая часть его докладов отведена критическим оценкам ситуации в стране, а ближе к концу правления Николая рамочная лесть вытесняет трезвую критику. Похоже, здесь мы имеем дело с типичной эволюцией института тайной полиции от трезвости к цинизму. Но здесь самое время задаться вопросом: а насколько отсылка к общественному мнению или к народному духу есть обобщение реальных слухов и пересуд и насколько ими пользуется начальник 3-го отделения как неким удобным эвфемизмом для того, чтобы протащить собственного производства критическую оценку ситуации, замаскировать личную придворную интригу против внезапно возвысившегося министра-фаворита или свести счеты с влиятельными недоброжелателями. Где оканчивается интрига и начинается его бескорыстное попечительство о благе государства? Вот с чем следовало бы разобраться. Отчеты 3-го отделения - это документы, описывающие реальное положение дел или осторожно предписывающие, как властям следует реагировать на происходящее или и то, и другое? Иными словами, перед нами одна из ранних попыток секретных органов управлять страной, прикрываясь самыми что ни на есть всеподданнейшими фразами. Весьма поучительное чтение.
Владимир Тольц: Своими читательскими впечатлениями с вами поделился американский историк Йоханан Петровский-Штерн.
Как и профессор из Чикаго, московский профессор-культуролог Игорь Яковенко рассказывает о прочитанной им в марте книге о России.
Игорь Яковенко: Я собираюсь говорить о книге Марка Солонина, называется она «22 июня или Когда началась Великая Отечественная война». Книга эта вышла в Москве, ее сейчас переиздали. Солонин сам инженер, человек, работавший в оборонке, к материалу этому он относится личностно очень. Когда начинаешь читать, там идет большой объем цифр: оперативно-тактические данные, советские танки, танки вермахта, авиация, количество. Он работает с фактурой, с фактами. И вот постепенно складывается картина. Получается картина такая: начинается война, в которой Советская армия имела безусловное численное превосходство в людях на фронтах, превосходство в технике, в количестве танков в семь раз, в самолетах, в подготовке. Солонин воюет с мифологией, что мы не были готовы к войне, он такой борец с мифами. При том, что и численное превосходство, и подготовка к войне велась годами и как бы все было организовано, читателю открывается картина полного распада. В первые недели войны солдаты бросают позиции, отходят. Не только военачальники, но и советская власть на местах бросает, все бегут. Это очень интересно по той картине, которая складывается.
Любопытно, что, и об этом пишет автор, что особенно интенсивно бежали с тех территорий, которые были захвачены в 39-40-м годах - Прибалтика, Украина, та часть Польши, которая отошла по разделу Польши с фашистской Германией. Эти территории не осознавались как свои собственные, как надежные, наши территории. Кроме того, на этих территориях были свои националисты, было явно враждебное советской армии население, она этой территории не чувствовала. Но это частные замечания, а интересная общая картина полного развала, который идет вплоть до, немцы рано или поздно, как мы знаем, доползли поздней осенью до самой Москвы. А дальше я сейчас пересказываю сами выводы, сама политика фашисткой Германии, причем именно политика Гитлера, которая задавала войну не против советской власти, а против славян, против народов Советского Союза привела к тому, что на пространствах где-то между зимой 42-го года и до лета 42-43 просто была осознана народом как война отечественная. Это не борьба двух империализмов сталинского и гитлеровского, а отечественная война народов Советского Союза за выживание, за свое историческое будущее.
Сама картинка очень хорошо прорисована и то, что она ставит много интересных вопросов, для меня интересных вопросов. Прежде всего, мы как-то об этом забываем, история 20-го века в России – это такой набор огромного количества скелетов в шкафу. Начинается 20 век, и мы начинаем себя спрашивать: с чего началась Первая мировая война? Дальше идет запломбированный вагон, начинается история Советского Союза, история подготовки ко Второй мировой войне. И получается, что все, что мы знаем не про советский этап, а все, что мы знаем про Россию 20 века - это набор мифов, которые кем-то сознательно культивируются, а главное - общество не готово воспринимать свою историю так, каковой она является на самом деле. Просто эта картинка, которую дает Солонин, хорошо ложится в эту проблему.
И второй момент, который эта книжка прекрасно прорисовывает – это экстенсивный характер России. Потому что не только в отечественную войну клали тысячи и сотни тысяч людей, но если вы помните, во время русско-японской войны при царе была такая песня: «Один полковник дельный был и то немилость заслужил. Убитых мало, убитых мало». Вот экстенсивный характер русской политической мысли, русского руководства, а понимать его сегодня в высшей степени важно, ибо возможности бросать ресурсы и бросать людей полностью исчерпаны. И такой имманентный милитаризм, потребность создавать горы оружия, она была до революции в России, она была на всем протяжении советской эпохи. Это вроде бы тривиальные вещи, но когда мы начинаем об этом читать и с этим материалом знакомиться. Я сейчас еду из Москвы и вижу вокруг по шоссейке, как мы знаем, десятки тысяч этих прекрасных кирпичных домов, которые вокруг Москвы построили так называемые «новые русские». Всякий раз, когда я их вижу, я понимаю, что сто домов - это один танк, который не был создан, значит он не будет стоять двадцать лет, не сгниет, это два бомбардировщика. И слава богу, что строятся дома. Россия отыграла 20 век, и нам пришло время разобраться с нашей историей.
Владимир Тольц: Московский культуролог Игорь Яковенко.
Завершает сегодняшний выпуск «Разницы во времени» пражский исследователь истории Англии Кирилл Кобрин.
Кирилл Кобрин: Одна из самых любопытных вещей, которая происходит в общественном сознании, и не только в общественном, но и в политическом сознании Европы и Америки в последнее время – это так называемые поиски идентичности. Это стало модным занятием, действительно, и не только в России. В России это приобретает совершенно особые формы. Как мы помним, на основании некоей новой вычисленной национальной идентичности еще в 90-е годы пытались сформулировать некую новую национальную идею, которая должна была бы заменить, скажем так, коммунистическую идеологию. И в связи с этим я вспоминаю замечательную историю, которую рассказывали несколько в свое время политологов ельцинской эпохи, когда в одном из подмосковных санаториев собрали самых ведущих социологов, политологов, историков с тем, чтобы они сформулировали некую национальную идею. Они довольно долго совещались и пришли к выводу, что они ровным счетом ничего не могут сделать и полушутя, полусерьезно сказали, что единственная национальная идея, которую они могут предложить обществу – это не мочиться в подъезде.
Ну если от игривого настроения (хотя в общем-то ничего особо веселого в этой истории, честно говоря, я не вижу) перейти к проблемам насущным и серьезным, к тому, что происходит сейчас, уже десять лет спустя после тех событий, то одной из важных составляющих поисков национальной идентичности является попытка сформулировать некие общие черты, характерные для того или иного народа. Так, например, британское правительство не так давно пыталось сформулировать некий перечень того, что является как бы набор того, что называется британскость. Там получился определенный набор неких качеств – толерантность, открытость и так далее. То есть ничего плохого в эту британскость не вошло. Но с другой стороны, выяснилось, что на самом деле британцы - это подданные британской королевы, это могут быть англичане, валлийцы, шотландцы, выходцы из Северной Ирландии, выходцы из Пакистана, из других стран Юго-восточной Азии и так далее. Выясняется, что на самом деле англичане предпочитают называть себя не британцами, а англичанами, валлийцами предпочитают называть себя валлийцами, а не британцами, шотландцы шотландцами, а не британцами и так далее. И только те выходцы из-за предела острова, которые приехали туда или их предки приехали туда, предпочитают называть себя британцами.
И вот недавно английский философ и социолог Джулиан Богини предпринял очень дерзкий эксперимент. Он на полгода уехал в совершенно типичный английский город, Ротерхэм который называется, и полгода прожил там, полностью пытаясь совпасть со вкусами и поступками жителей этого города. Иными словами, он питался так, как они питаются, он смотрел те же самые рейтинговые телевизионные программы, он читал те же самые таблоиды, которые они читают, и даже пытался заводить знакомства с женщинами примерно таким же образом, как это делают в этом городе. Результаты этого своего эксперимента он опубликовал в только что вышедшей в издательстве «Гранде» книге. Книга называется «Обычный город», город такой, как все. Там он подводит некоторые результаты своих исследований и делает совершенно потрясающий вывод. То есть он пытается объяснить, что такое английскость, не британскость общая для всех подданных Британской империи, а именно английскость. Для нас, тех, кто живет за пределами британского острова, британских островов, английскость - это какие-то лорды в цилиндрах и смокингах, это скачки в Эскоте, это королевская семья, чай, крикет. А на самом деле Богини утверждает, что английскость – это набор привычек и вкусов английского рабочего класса. То есть не крикет, а футбол, не походы в дорогие рестораны, а еда, которую подают в пабе. И вот, с его точки зрения, как раз здесь и есть нерв так называемой английскости - это совокупность привычек действительно английского рабочего класса, но рабочего класса в широком смысле, класса наемных работников.
И в завершении этой истории, которая довольно любопытная и которая наводит на мысли, что людей, которые ищут русскую национальную идею, русскую национальную или российскую национальную идентичность, неплохо бы послать на полгода в какой-нибудь город вроде Арзамаса или Павлова или Нижнего Тагила, пусть они поживут там полгода, суммируют свои наблюдения, поживут жизнью тамошних людей и опишут то, что они с помощью присущей науке методологии и прочих способов, опишут то, что они там увидели и таким образом можно заложить некие основы новой, наверное, национальной идеи. Пусть они смотрят ток-шоу или реалити-шоу «Дом-2», пусть они слушают группу «ВИАГра», пусть они читают газету «Московский комсомолец» или «СПИД-Инфо» и только это, посмотрим, что из этого выйдет. Очень любопытный эксперимент.
Но в завершении хочу рассказать очень интересную историю, которая многое открывает для тех, кто считает, что вот эта национальная идентичность – это нечто основное, посконное, корневое и так далее. Так вот, Богини в один из дней, когда он жил в этом городке Ротерхэм приходит в паб и видит объявление, что теперь повар этого паба готовит и таиландскую еду. Богини берет пинту пива, встает у стойки рядом со своим местным приятелем, и тот говорит: «Я не хочу, чтобы здесь была таиландская еда, мы вообще не хотим иностранной еды, мы хотим есть такие привычные наши типичные вещи, которые мы обычно привыкли здесь есть – например, лазанью».
Владимир Тольц: Кирилл Кобрин, а также его коллеги-историки из России и США Евгений Анисимов, Йоханан Петровский-Штерн и Игорь Яковенко о своих впечатлениях о прочитанном и увиденном в марте. Следующий такой обзор через месяц.