Метафоры нередко встречаются в медицинских текстах. Казалось бы, это вещи несовместные, ведь метафоры с их переносными значениями, обычно используют для достижения образности. В художественной литературе, в яркой живой устной речи им самое место. Когда же задумываешься о языке медицины, в первую очередь вспоминаются термины, причем, сплошь и рядом латинские. Это язык посвященных.
В науке врачевания суховатая точность высказывания и недвусмысленность толкований чрезвычайно важны. Однако, когда доктор обращается к не обремененному специальными знаниями пациенту, неважно, напрямую или через научно-популярное издание, он вынужден подыскивать какие-то иные, понятные слова. Вот здесь и приходят на помощь метафоры.
Их в этой сфере очень много, утверждает Светлана Мишланова, которая — вот редкое сочетание! — и доктор филологических наук, и доцент Пермской государственной медицинской академии: «Мы собрали 2352 контекста употребления метафор. В качестве источника материала были взяты журнальные, газетные статьи, как из медицинских, так и не из медицинских изданий».
И вот пример такого популяризаторства, право слово, не слишком изящный, зато всем понятный: «Во время сна измотанная за день кора мозга дрыхнет без задних ног, и на вахту заступает подкорка».
Примечательно, но когда Светлана Мишланова стала сравнивать такого рода тексты с сугубо научными, оказалось, что там метафор не меньше. Даже в официальном медицинском заключении могут написать «песок в глазах» или «мушки в глазах», хотя, понятное дело, никакой реальный песок туда не попадал, и никакие насекомые не залетали. Но патологию с мушками и песком роднят возникающие у человека и в том, и в другом случае схожие ощущения. А сколько метафор существует для обозначения всех оттенков боли! Вот только две из них: «Колющее шило. Как будто вас укололи шилом, колющие боли. Есть боль кинжальная, как удар кинжалом. А просто колющая — почему-то полагают, что надо уколоть именно шилом».
Базовое понятие «человек»
Поразительно то, что чаще всего, по подсчетам Светланы Мишлановой, для построения метафорической модели используется базовое понятие «человек», то есть происходит перенос признаков и свойств человека на тело опять же человека: «В качестве примера: клетки нашего мозга отказываются что-то делать и невнимательны, то есть, здесь, по существу, модель персонофикации.
Вдумайтесь, мы как бы отстраняемся от своих собственных органов, наделяем их самостоятельной волей и характером. Одно дело сказать — у меня заболело сердце или печень. Другое — сердце пошаливает, печенка шалит, да еще присовокупить — зараза такая, побранив больной орган за плохое поведение. Получается, это не я несовершенен, а так, кто-то немного со стороны. В таких случаях срабатывает защитная реакция психики.
Метафора, отождествляя недуги с чем-то, стоящим от заболевшего чуть-чуть в стороне, помогает ему не впасть в уныние. Этому же способствует и некий момент языковой игры — непременный веселый атрибут всякой метафоры.
В лингвистике есть такой термин "таксон". Это группа слов, объединенных по близости значения. Так вот, помимо основного таксона «человек», о котором мы только что рассуждали, в языке медицины есть и другие метафорические модели. Среди видовых таксонов высокоактивными являются таксоны: "профессиональная деятельность" — 18,6%, "политика и война" — 14,6%, "быт" — 14,2%. Умеренно репрезентированными оказались таксоны: "культура" — 10,4%, "пространство и ландшафт" — 7,1%, "механизм" — 6%. Низкую активную обнаруживают таксоны "растения", "животные" и "природные явления"», — утверждает Светлана Мишланова.
Таксон «животные»
Хотя таксон «животные» обнаружил низкую активность (проще говоря, для образования метафор в медицинских текстах перенос признаков зверья на человека происходит нечасто), этот таксон нуждается в особом комментарии: «Если мы говорим об общеязыковой лексике, то у нас перенос на человека признаков животного, это всегда выражение негативных эмоций. В медицине никакой оценки нет — просто что-то похоже на что-то. Поэтому, конечно, медицинская этика не рекомендует называть такого рода медицинские термины в присутствии родственников», — говорит Светлана Мишланова.
Ну а если вы все-таки случайно услышите, как доктор произносит «лягушачий живот», имейте в виду — он не дразнится. Просто рахитический, с ослабленными мышцами живот по форме похож на лягушкин.
Еще один пример построенного на метафоре медицинского термина — «шляпка гвоздя». Это, поясняет Светлана Мишланова, из арсенала рентгенологов: «Когда поражения в слизистой оболочке идут и нарушается стенка кишечника, в этом месте образуется какая-то язва. И вот это место контрастом заполняется (это когда пациенту даем выпить барий натощак). При этом на рентгентовском снимке мы видим изображение, похожее на гвоздь со шляпкой».
Ну а на какой стадии какого заболевания врачи начинают называть челюсть «галошей», и говорить не хочется. Пусть это останется для их внутреннего употребления.
Рубрика «Что новенького?»: новые значения старых слов
Ирина Левонтина, старший научный сотрудник Института русского языка имени Виноградова подметила, что в современном языке существует немало слов, которые начали употребляться в несвойственных им раньше контекстах или ситуациях, и все, благодаря рыночным отношениям: «Я сейчас к вам шла и увидела какую-то имидж-лабораторию "Персона". Ведь как изменилось употребление слова "персона"! Раньше это слово, кроме "сервиз на шесть персон", "особо важная персона", можно было употребить разве что иронически».
— Или в речи дипломатов.
— Конечно, но это уже специальное употребление. Я имею в виду такое общеязыковое — «собственной персоной», «подумаешь персона»! Мы привыкли, что не надо выпячивать индивидуальность, надо скромным быть, нужно смирение. А сейчас мы чувствуем настойчивую необходимость, чтобы можно было с достоинством как-то обозначить такого индивидуального человека, ищем для этого возможности. И слово "персона" актуализировалось. Журнал "Персона", премия "Персона года", рубрика "Персона номера" и так далее. Ценности в общественном сознании изменились. Особенно это видно в языке рынка, во всем, что связано с экономикой, с продажами. Потому что там стимул у человека быть эффективным... Кстати, это тоже новое употребление, раньше мы не говорили, что человек может быть эффективным. Раньше действия могли быть эффективными, а к человеку так функционально мы не подходили. Это тоже новое. Но его выгода, жажда наживы толкает на то, чтобы находить какие-то эффективные способы воздействия.
Среди них — занятная языковая тенденция. Через какое-то время, когда уже прошло 15 лет рыночных преобразований, мы возвращается к каким-то вещам, которые как раз традиционно присущи именно русскому языку. Я приведу пример, недавно я как раз это заметила. Я стала смотреть, что написано на дисконтных карточках разных магазинов. Сначала все время писали «постоянный покупатель». Иногда даже писали очень смешно «лояльный покупатель». Было еще несколько выражений. Но потом, все-таки посмотрите, что сейчас появилось? Сейчас пишут «любимый покупатель», «любимый клиент». Почему? Да потому что, как всем давно известно, русский язык очень эмоционален. Человека трудно прельстить выгодой, экономией, трудно прельстить воздействием на тщеславие русского покупателя. Его надо по-простому полюбить. Вот этот «любимый покупатель» мне очень нравится. И еще мне нравится плакат «шопинг от всего сердца!» Казалось бы, совершенно абсурдное сочетание, но люди, вот эти капиталисты, почувствовали, что для того, чтобы русского покупателя привлечь, нужно подпустить душевности. Это как у Гоголя — щи, но от чистого сердца. Не просто шопинг, а уже если шопинг, так от всего сердца.
Последний из приведенный Ириной Левонтиной примеров — немудреный, в общем-то, способ заставить покупателей раскрыть кошелек пошире. Никто по этому поводу и не заблуждается, однако апелляция к сердечности, пусть даже в рекламе, это чрезвычайно симпатичная тенденция в языке.