Тамара Ляленкова: В сегодняшней передаче прозвучат две истории, герои которых – ветераны Великой Отечественной войны – рассказывают о своем первом любовном опыте, который пришелся на годы войны. Звучит это, наверное, несколько странно, но в действующие войска призывались преимущественно люди молодые, и несмотря на то, что нередко на расстоянии выстрела поджидала смерть, жизнь брала свое. Разумеется, военно-полевые условия и отсутствие женского общества отчасти притупляли чувства, но зато в свободное от боев время в госпиталях или на отдыхе любовные отношения завязывались достаточно часто.
Моему первому рассказчику – Александру Федорову – было 19 лет, когда его призвали в действующую армию.
Александр Федоров: О женщинах на фронте я могу многое вам рассказать. Когда я был ранен в грудь, я лежал в городе Гроштейнсе, в Германии он был, немецкий город. У нас была палата большая, и прекрасная была зав отделом нашим, звали ее Евгения Ивановна. Красавица была женщина, небольшого роста, такая симпатичная. Лет 27 было примерно ей. Муж у нее был Герой Советского Союза, погиб. Мы ее любили всей палатой, всем госпиталем безумно. И она для меня была богиня, у меня и мысли не было о ней как о женщине. Она ходила в форме всегда, никогда ее в платье не видел. А в этот раз она мне говорит: «Саша, пойдем сходим на танцы с тобой». А там недалеко были «летуны», летчики. Я за нее, господи, в ад пошел бы, ради нее, насколько я ее уважал. Она переодевается в платье, туфельки, косыночку на себя надела. У меня пистолет. Девчонки сшили мне летнюю рубашку шелковую, из парашютного материала, достали мне брюки светло-серые. И мы с ней пешочком приходим туда, там красный уголок, патефон. Обычно всегда самые бабники были – это летчики, а хулиганы – это танкисты были. Приходим – ее нарасхват у меня. Она говорит: «Саша, меня никому не отдавай. Я, кроме тебя, ни с кем не буду танцевать». Танцевали танго, фокстроты были, вальсы. Причем я не умел танцевать до войны, а в госпитале меня девчонки научили танцевать. После этого она стал ко мне еще лучше относиться. Прямо буквально каждый день она мне говорит: «Саша, приходи к нам, скучно без тебя». Я говорю: «Евгения Ивановна, надоело мне, вы меня отправьте ради бога». – «Да поживи еще, отдохни». Она меня все и держала. Еще бы захотел – еще бы два месяца я у нее там бы жил. И вот я с ней расстался, и расстался плохо как-то, не попрощался толком. Торопились, на пересадке были.
И вот мы едем на фронт. Поезд наш подходит, перед нами стоит разбомбленный эшелон, горят вагоны, и наш эшелон останавливается. Степь кругом, кругом воронки. Стоим. И через день или два подходит из России эшелон санитарный, пассажирский вагоны, и полный эшелон девчонок-медсестер. Целый эшелон невест (смеется). Они выступают вечером под ручку, по двое, по трое гуляют между вагонами. И мы тоже по двое, по трое. Вперед нас идут трое, и нас трое: «Девочки…» И Маша Лунева, я ее на всю жизнь запомнил, у нее муж на фронте. И мы с ней уединились вдвоем, она игривая, и у меня возникли такие преступные мысли. На второй или третий день (мы стояли там с неделю) мы с ней – она нисколько не сопротивляется – спускаемся на дно большой воронки, и совершается это дело. Но на следующий день я ее видеть не смог больше. Она проходит мимо вагона, не знает, в каком вагоне-то я. А я своим ребятам говорю: «Идет девчонка – не говорите, если она будет меня спрашивать». И сам ухожу в вагон. Больше я ее не видел. В конце, когда мы уже уезжали, я стою в вагоне, а она стоит и смотрит – где бы меня увидеть.
И еще. Когда мы стояли на Висле, была у меня сестра, ленинградка, он закончила курсы института медицинского. Интеллигентная такая. Вот тут была осечка. Ей сделали отдельную от батареи земляночку маленькую. А бегала на любовные свидания рядом, в батарею, к командиру батареи. Еврей был, капитан. Сначала не знали об этом, а когда узнали – ей табу, ее батарея возненавидела. Смеялись над ней, шутили. Такая вот мужская ревность.
Тамара Ляленкова: Война обостряла все чувства. И романтика любовных отношений в таких обстоятельствах приобретала особый смысл.
Следующую историю мне рассказала Екатерина Богданова. Когда началась война, ей исполнилось 20 лет. И, как медика, ее сразу же призвали в войска.
Екатерина Богданова: Первый раз за мной пристреливал редактор газеты армейской. Он говорит: «Кать, у тебя же ночью-то бывает свободное время, приди и посмотри, как мы работаем ночью». И вот как раз я пришла, и как-то получилось, что среди 12 или 18 человек мужчин появилась одна я, девчонка, женщина. Конечно, внимание было исключительное. А у этого редактора, у него жена вышла замуж, и он приходил плакаться мне. А потом у нас была совершенно случайная встреча с этим редактором, видела, что он уже лежал на носилках. Он говорит: «Ой, как ты изменилась». Я говорю: «Чем же я изменилась?» - «Да какая-то взрослая вроде стала. Так совсем была девчонка». Мы даже с ним обменивались дневниками. Так что говорить, что я относилась к этому легко, - нет.
Тамара Ляленкова: Екатерина Богданова прошла всю войну, с октября 1941-го по октябрь 1945-го.
Екатерина Богданова: Я пошла, еще дополнительно окончила курсы, операционных сестер непосредственно уже. Я попросилась на фронт, потому что на марше была. Тут 23-я медико-санитарная рота, и их бомбили, хирургу оторвало правую руку. А медицинская сестра уже на последних месяцах беременная ходила, ей осколком в живот. И вот на место нее меня направили как операционную сестру. Работы тьма. Там нельзя ничего допустить, и страшно оставлять все. Рядом с операционной вырыли мне яму, прикрыли ее чем-то, там несколько ступенек, и вот лягушки падают. Я потом спускаюсь и сплю, сколько мне удается поспать – 2-3 часа. Будучи операционной сестрой, ты отключаешься от всего абсолютно. Там других потребностей никаких нет. Но я выхожу из операционной, зима, ели все усыпаны серебром, инеем – такая красота! Я еле бреду. И так посмотрела – парень стоит, молодой, такой красивый, белобрысый. Я говорю: вот, подстать этому дню, такой красивый парень. Но прошла мимо него, не обернулась на него, не посмотрела. А он в белом полушубке, такой.
Прихожу через два часа, везде уже работают врачи, а мне капитан достался, у которого вот здесь вот «сучье вымя», как называют, когда здесь вот такой огромный нарыв. Ему нужно было вскрывать, а он лежит и боится. Боится, весь дрожит. А я около него: «Миленький, да не надо, ничего не будет». И сама обезболиваю ему. Тут хирург идет, чикнет, а я остальное буду уже доделывать все сама. И мне хирург говорит: «Катя, мне, пожалуйста, простынь с разрезом». А там обыкновенный, грубо говоря, нарыв, обойдетесь косынками.
Я обратила внимание и раньше – парень такой загорелый, красивый, такая фигура. Закончилось это тем, что мы поженились, два лейтенанта (смеется). Если он за 24 километра приезжал на попутных машинах. Приедет – а я занята. Посмотрит в окно, я ему помашу ручкой, и все. Он артиллерист, а это ведь резервы главного командования. Он работал в штабе, а общались мы с ним очень мало. И если говорить, когда дошли до интимности, это не скоро было. Потому что мне просто-напросто некогда было уделять внимание любви. Мы с ним зарегистрировались 30 июня. Война кончилась. Мы в этом городе расписались с ним, оформили отношения, и он уехал. И он приехал, когда моему сыночку было 3 месяца, через 9 месяцев. Он приехал только в Москву, подал документы, и ему сказали: «Завтра с вещами». И я не видела его, не знала, а его отправили на войну с Японией. Мы только писали. Я ему – красную веревочку, какого размера родился наш сыночек, плод нашей любви. И когда он только приехал, моя мама так плакала: «Катя, дура ты, дура, зачем ты за такого красивого вышла замуж? Он будет многим нужен. Что тебе останется? Высепь?» Вот этими высепями я и питалась все 36 лет, что мы с ним прожили.
Тамара Ляленкова: Так получается, что любовный опыт, приобретенный во время войны, повлиял на личную жизнь людей в большей степени, чем трагические события исторического масштаба. Об этом в сегодняшней программе рассказывали ветераны Великой Отечественной войны Екатерина Богданова и Александр Федоров.