"Об этой стране" – но все три книги были написаны тогда, когда этот край никак не мог именоваться страной, тем более, государством, как сейчас, уже в течение шестнадцати почти лет. Но крайне характерно и важно, что и Мандельштам, побывавший там в 1930-м, и Битов в 1967-м, и Карабчиевский десятилетием позже – то есть, в глубокие, хоть и разные, советские времена, – воспринимали Армению как отдельную страну.
Авторы такие, что не верить им нельзя. Так оно и было.
Сейчас, попав туда (особенно впервые, как я: только что, в начале мая), взволнованно сравниваешь – что похоже, что исчезло, что возникло. "Взволнованно" – потому, что сравнения живые и нужные.
Сразу ясно, что главное осталось.
Мандельштам: "Нет ничего более поучительного и радостного, чем погружение себя в общество людей совершенно иной расы, которую уважаешь, которой сочувствуешь, которой вчуже гордишься. Жизненное наполнение армян, их грубая ласковость, их благородная трудовая кость, их неизъяснимое отвращение ко всякой метафизике и пркрасная фамильярность с миром реальных вещей, – все это говорило мне: ты бодрствуешь, не бойся своего времени, не лукавь... Чужелюбие вообще не входит в число наших добродетелей. Народы СССР сожительствуют, как школьники. Они знакомы лишь по классной парте да по большой перемене, пока крошится мел".
Нет никакого СССРа, а вся тема, вся проблема – насущная, животрепещущая. Теперь даже классной парты нет, одна сплошная перемена, с разгулом шпаны из старшеклассников. Допустим, до армян всерьез не добрались (еще?), но грузины, азербайджанцы, таджики, не говоря уж о полудальнем зарубежье в лице вьетнамцев, да и о дальнем (перуанцы), вовсю ощутили на себе отсутствие "добродетели чужелюбия".
Битов: "Я усмотрел в Армении пример подлинно национального существования, проникся понятиями родины и рода, традиции и наследства".
Та же тема неоднократно – у Карабчиевского.
Понятно: приезжая из плакатной семьи народов, все они – на протяжении, как видим, полувека, – поражались умению достойно и осознанно жить на своей земле, ощущая ее по-настоящему своей. Не тот случай экстенсивного землепользования, когда можно все безоглядно истощить под ногами – и двинуться дальше, чтоб на Тихом океане закончить поход. В Армении все иначе, и на территории, в полтора раза меньше Пензенской области, все досконально знают, где именно растет самая вкусная картошка, где сочнее абрикосы, где лучший для красного, а где для белого вина виноград. До тонкостей различают диалекты на расстоянии десятка километров.
"Как люб мне натугой живущий, / Столетьем считающий год, / Рожающий, спящий, орущий, / К земле пригвожденный народ". Уникальным образом пригвожденный, потому что из десяти примерно миллионов насчитывающихся в мире армян в самой Армении – только треть. Но все, и какой-нибудь родившийся и всю жизнь проживший в Париже Шарль Азнавур, родиной считают Армению. История поработала: когда-то такой родиной армяне могли считать кто Турцию, кто Грузию. Сейчас все сосредоточилось тут, вокруг Севана. Конечно, это уроки – учить и учить.