Популярный американский писатель Артур Филлипс (Arthur Phillips) — автор бестселлеров «Прага» (Prague) и «Египтолог» (Egyptologist). Русский перевод его последнего романа «Ангелика» (Angelica) вышел в 2007 году в Москве, в издательстве «Эксмо».
— Почему действие вашего последнего романа «Ангелика» происходит в Викторианскую эпоху?
— Это не планировалось с самого начала. Но когда я начал размышлять над главной героиней романа, я решил, что хорошо бы сделать ее изолированной от общества, лишенной квалифицированной психологической помощи, и чтобы ее половая жизнь была подавленной — все это указывало на викторианский Лондон. И я подумал: «Ну и отлично», потому что я всегда любил викторианские истории о мне импонировала идея написать такую историю самому.
— Помните ли вы, как появился замысел «Ангелики»?
— Да. Я гулял с собакой и мне вдруг пришел в голову образ ребенка, который приходит к своим родителям и говорит «у меня здесь болит», и родители вдруг понимают, что ребенок жалуется на ту боль, которую чувствуют родители. Что что-то в теле ребенка отзывается на то, что происходит в родительском теле, даже если такое научно невозможно. Так что книга началась с этой странной идеи о телепатической передаче страдания.
— Вы верите в возможность телепатической передачи страдания?
— Нет, у меня нет никаких причин так думать. Я агностик и стараюсь не иметь предубеждений, но я никогда не видел ничего такого, что давало бы мне основания считать это возможным. Однако я думаю, что люди, и особенно дети, могут в это верить. И я думаю, что сама эта вера может вызывать симптомы болезни, и это в свою очередь может сбивать людей с толку. Об этом я и думал, когда писал книгу.
— По-моему дети вообще могут обладать огромным разрушительным влиянием.
— Я думаю, дети могут обладать разрушительным влиянием, когда родители выпускают ситуацию из-под своего контроля. Одна из самых типичных таких ситуация — развод, когда оба родителя отчаяно борются за детскую любовь, и могут даже хотеть, чтобы ребенок не любил их бывшего супруга. В таких случаях они позволяют ребенку собой манипулировать и он, вполне естественно, начинает вести себя как аморальный, если не антиморальный, манипулятор. Так что такие ситуации возможны, но в общем случае я думаю, что дети не наделены разрушительной силой. Но вообще я не очень комфортно себя чувствую, делая широкие выводы из отдельных историй. Я не из тех писателей, которые пишут книги, чтобы проиллюстрировать свои взгляды на окружающий мир.
— Почему вы пишете книги?
— Для собственного развлечения. Я люблю писать и люблю читать определенный тип литературы, и мне нравится думать, что я произвожу литературу, которую сам хотел бы прочесть. Есть и много других удовольствий, которые я извлекаю из литературы. Но я очень редко делаю далеко идущие выводы об обществе, и читать такую литературу я обычно тоже не очень люблю.
— То есть вы не являетесь большим поклонником Достоевского и Толстого?
— Я думаю, что люди делятся на тех, кто любит «Войну и мир» и тех, кто любит «Анну Каренину». И я люблю «Войну и мир» — за исключением последней части. Я не думаю, что его следовало сворачивать на это историческое эссе. Отношения с Достоевским у меня гораздо более сложные. В русской литературе мне, скорее, нравится другое направление — Чехов, несомненно, Набоков, он мне очень нравится, Андрей Белый, Булгаков, Гончаров — те, кто пишут маленькие, а не большие картины.
— В начале 1990-ых вы жили в Будапеште и впоследствии написали об этом роман «Прага». Как вы оказались в этом городе?
— Это был 1990-й, я только закончил колледж, а в Европе за предудущие шесть месяцев, или год, как раз случилось несколько революций. Я хотел посмотреть мир, посмотреть на историю в действии, на что-то, что тогда казалось мне, да и до сих пор кажется, предельно хорошими и чистыми событиями. Я хотел своими глазами увидеть, почувствовать, что происходит в такой ситуации с людьми. Это было для меня одной из самых чудесных вещей на свете. Я вырос, не веря в то, что это когда-нибудь произойдет. В то же самое время, как идеалистичный демократ, я верил в то, что это должно случиться, что будет прекрасно, если это случится, но что этого никогда не произойдет. И когда это вдруг произошло, мне было очень, очень интересно узнать, что будет дальше. Так что я нашел работу, не очень интересную, но в Будапеште.
— Тогда в Восточной Европе было три интересных города: Будапешт, Прага и Берлин. Почему из этих трех вы выбрали Будапешт?
— Я не выбирал. Я не знал, чем отличается Прага от Будапешта, я не смог бы выбрать. Я знал лишь, что один из них находится в стране, называемой «Венгрия», а другой — в «Чехословакии». Я искал работу в Центральной или Восточной Европе, и одна фирма пообещала послать меня в Прагу. Я ответил: «Отлично». Я купил словарь, путеводитель, после чего босс позвонил мне и сказал: «Я передумал, мы посылаем тебя в Будапешт». Я ответил «Тоже отлично», и купил другой словарь и другой путеводитель. Так что я не выбирал. И в результате был очень счастлив и, думаю, был более счастлив в Будапеште, чем был бы в Праге
— Но тогда вы тоже, как герои вашей книги, думали, что все самое интересное происходит в Праге?
— Нет. Но я знал людей, которые так думали. Я знал людей, которые читали об этом в газетах и верили. Но для меня было очевидно, что в Будапеште происходит очень много интересного. У меня не было желания оказаться где-нибудь еще.
— Почему, как вы думаете, Прага, будучи Парижем девяностых, не произвела ничего настолько же значительного, как настоящий Париж 1920-х, за исключением, как говорит Гари Штейнгарт, вашего романа.
— [смеется] Очень мило с его стороны. Он хороший парень. Хм. Тут есть два аспекта. Во-первых, — проблема перспективы. Я не знаю всего, что Прага произвела за эти годы, я не знаю всех людей, которые там жили и что они писали о чем-то другом. Возможно какие-то известные современные писатели жили тогда в Праге, но мы не осведомлены об этом эпизоде их биографии. Вторая причина на самом деле тоже связана с перспективой. Париж двадцатых стал мифом, который в реальности возможно никогда не существовал. Конечно там жили определенные люди и они создавали определенные произведения, но кто-то из них уже жил там раньше, кто-то, потому что уже был известным, притягивал туда других известных людей. Наконец, не знаю, как в Париже двадцатых, но в Центральной Европе девяностых были определенные ожидания, по крайней мере в нкоторых кругах, что там должно произойти что-то очень значительное. «Мы приехали творить великое» Это слишком сильно давило на психику и очень затрудняло творчество. Такие вещи не появляются просто из ожиданий. И, в конце концов, сейчас слишком рано судить. Возможно через пять лет появится что-нибудь удивительное. Появится три или пять крупных фигур и выяснится, что все они жили в одном и том же месте в одно и то же время. Не говоря уже о том, что человек, с которым мы снимали в Будапеште комнату, поет сейчас в группе The Derek Trucks Band. И отлично поет. Никогда не знаешь, что у людей за спиной.
— Все ваши книги рассказывают о других временах и других странах. Это сознательная позиция или просто совпадение?
— Думаю, просто совпадение. В книге, которую я пишу сейчас, действие происходит в наше время в моем районе. Действие происходит в современном Бруклине, главный герой — человек на пороге среднего возраста, который влюбляется в рок-певицу. И из-за его специфических отношений с музыкой, их отношения развиваются не совсем обычно. Это книга о музыке и любви к ней, так же как и о любви двух человек друг к другу. Про человека, влюбленного в свой iPod.
— Какие писатели оказали на вас наибольшее влияние?
— Могу назвать хоть пятьдесят, скажите только из какой страны.
— Начнем с США.
— Конечно, Хемингуэй. Когда я писал «Прагу» я много думал о «И восходит солнце». Я люблю эту книгу, по сюжету которой пять человек собираются вместе, меняют балланс своих взаимоотношений и расходятся. Я воспринял его как разрешение написать что-нибудь подобное. Подобным же образом Томас Манн и его «Волшебная гора» оказали на меня огромное влияние. Структура этой книги: молодой человек приезжает в некое место, встречает там некоторых людей, меняется под их влиянием и уезжает, — совпадает со структурой «Праги». Этот роман тоже стал для меня своего рода разрешением. К тому же влияют не только произведения, но и способ жизни их создателей. Люди, которые смогли изменить свою жизнь и начать заниматься искусством и как при этом зарабатывать себе на жизнь. И создать отношения, для которых не являются помехой занятия искусством. И в этом смысле огромное влияние на меня оказали мои друзья в Будапеште в 1991. Мой писательский стиль заимствован у большого количества любимых мной писателей — я могу назвать десятки, но не меньшее творческое влияние оказали на меня венгерские писатели и фотографы, джазовые музыканты, имена которых ничего вам не скажут, но чей пример оказал на меня огромное влияние когда мне было 22-23 года. Я увидел, как можно жить на чердаке, чтобы заниматься фотографией. Что значит каждый день ходить рисовать и где при этом искать деньги на жизнь. Что значит заниматься переводом американских романов на венгерский чтобы иметь возможность писать собственные пьесы. Эти люди оказали на меня огромное влияние. Я научился от них многому, что определяет мою нынешнюю жизнь.
Артур Филлипс «Ангелика», «Эксмо», М.2007