Одно из неотъемлемых свойств классики – способность устоять перед интерпретациями, перед чередой испытаний: от переводов до анекдотов.
Так что шестисерийный «Печорин» режиссера Александра Котта – еще одна проба. Конечно, Лермонтова от нее не убудет. Тем более, есть достоинства: снято красиво, хороши Мери (Евгения Лоза) и Вера (Эльвира Болгова). Да и сам Печорин (Игорь Петренко) временами совсем неплох. Доктор Вернер (Авангард Леонтьев) – просто прекрасен. Ну, ужасен Грушницкий, которого заставили извиваться и противно почесываться: что за честь Печорину такую обезьяну побеждать?
Неудачно, что не выделена, а распределена по всему фильму новелла «Максим Максимыч»: в ней, самой бессобытийной и самой короткой – основная концептуальность всего «Героя нашего времени».
Досадно, что меньше, чем в прозе, обыгран такой выигрышный для экрана образ Карагёза: он же не просто конь, это знак силы и воли, по сути, двойник Печорина.
Но надо сразу оговориться: у всякого свое понимание классики и, соответственно, право на трактовку.
Однако нет права на бездумную небрежность, хлестаковскую «легкость в мыслях необыкновенную». Такого права нет, потому что если у авторов отсутствует уважение к оригиналу, как мы-то можем уважать их интерпретацию?
Откуда взялся диалог о размещении Печорина в Тамани: мол, генерал Вельяминов со штабом приехал, да еще итальянская опера гастролирует? «Здесь, в Тамани?» – изумляется Печорин. И правильно изумляется: ничего подобного у Лермонтова нет, есть просто трудности с жильем для офицеров.
Понятно, что девушка в «Тамани» местное дитя природы, а Печорин – столичная штучка, но не до такой же степени, чтобы он был закутан в шинель, башлык, папаху и перчатки, а она по-курортному бултыхалась в море. Так у вас там что – июль, декабрь?
Грушницкий, примеряя перед зеркалом мундир, спрашивает Печорина: «Как тебе мой сюртук?» – обезумев, надо полагать, от счастья производства в офицеры. Да Грушницкий-то не ошибся бы, это режиссеру неизвестно различие между военной и штатской одеждой.
Подход тут простой: если автор не знает эпоху на простейшем материальном уровне, где ему понять психологическое устройство людей тех времен.
Все в Пятигорске, за редкими исключениями – и военные, и штатские – ходят по городу без головных уборов: в парке, по улице, в гости. Непредставимо. Никогда. Нигде. Ни при каких условиях. Ни в каких сословиях. У классиков само словосочетание «без шапки» служит характеристикой крайней степени возбуждения, самозабвения, беды. Так было вплоть до ХХ века. Мастеровой не выходил на улицу без картуза. Крестьянин – без шапки. А здесь – дворяне, офицеры. Это как сейчас кинорежиссер вышел бы на улицу без штанов.
Да что там фуражки и штаны. Печорин в ресторане задумчиво грызет перья зеленого лука. Понятно, что съемочная группа в пажеском корпусе не обучалась, но тут плебейство с перебором.
Какой-то не тот получился Печорин. Так он, и в самом деле, не тот. Сначала Вера, потом Мери, потом Грушницкий называют его «Жорж». Лермонтовского героя зовут Григорий Александрович. Добро бы он был Георгий, тогда можно что-то вообразить, хотя без санкции классика все равно неудобно. Но тут вовсе другое имя. Отчего тогда не «Гриня»? Нет, точно не он.
Так что шестисерийный «Печорин» режиссера Александра Котта – еще одна проба. Конечно, Лермонтова от нее не убудет. Тем более, есть достоинства: снято красиво, хороши Мери (Евгения Лоза) и Вера (Эльвира Болгова). Да и сам Печорин (Игорь Петренко) временами совсем неплох. Доктор Вернер (Авангард Леонтьев) – просто прекрасен. Ну, ужасен Грушницкий, которого заставили извиваться и противно почесываться: что за честь Печорину такую обезьяну побеждать?
Неудачно, что не выделена, а распределена по всему фильму новелла «Максим Максимыч»: в ней, самой бессобытийной и самой короткой – основная концептуальность всего «Героя нашего времени».
Досадно, что меньше, чем в прозе, обыгран такой выигрышный для экрана образ Карагёза: он же не просто конь, это знак силы и воли, по сути, двойник Печорина.
Но надо сразу оговориться: у всякого свое понимание классики и, соответственно, право на трактовку.
Однако нет права на бездумную небрежность, хлестаковскую «легкость в мыслях необыкновенную». Такого права нет, потому что если у авторов отсутствует уважение к оригиналу, как мы-то можем уважать их интерпретацию?
Откуда взялся диалог о размещении Печорина в Тамани: мол, генерал Вельяминов со штабом приехал, да еще итальянская опера гастролирует? «Здесь, в Тамани?» – изумляется Печорин. И правильно изумляется: ничего подобного у Лермонтова нет, есть просто трудности с жильем для офицеров.
Понятно, что девушка в «Тамани» местное дитя природы, а Печорин – столичная штучка, но не до такой же степени, чтобы он был закутан в шинель, башлык, папаху и перчатки, а она по-курортному бултыхалась в море. Так у вас там что – июль, декабрь?
Грушницкий, примеряя перед зеркалом мундир, спрашивает Печорина: «Как тебе мой сюртук?» – обезумев, надо полагать, от счастья производства в офицеры. Да Грушницкий-то не ошибся бы, это режиссеру неизвестно различие между военной и штатской одеждой.
Подход тут простой: если автор не знает эпоху на простейшем материальном уровне, где ему понять психологическое устройство людей тех времен.
Все в Пятигорске, за редкими исключениями – и военные, и штатские – ходят по городу без головных уборов: в парке, по улице, в гости. Непредставимо. Никогда. Нигде. Ни при каких условиях. Ни в каких сословиях. У классиков само словосочетание «без шапки» служит характеристикой крайней степени возбуждения, самозабвения, беды. Так было вплоть до ХХ века. Мастеровой не выходил на улицу без картуза. Крестьянин – без шапки. А здесь – дворяне, офицеры. Это как сейчас кинорежиссер вышел бы на улицу без штанов.
Да что там фуражки и штаны. Печорин в ресторане задумчиво грызет перья зеленого лука. Понятно, что съемочная группа в пажеском корпусе не обучалась, но тут плебейство с перебором.
Какой-то не тот получился Печорин. Так он, и в самом деле, не тот. Сначала Вера, потом Мери, потом Грушницкий называют его «Жорж». Лермонтовского героя зовут Григорий Александрович. Добро бы он был Георгий, тогда можно что-то вообразить, хотя без санкции классика все равно неудобно. Но тут вовсе другое имя. Отчего тогда не «Гриня»? Нет, точно не он.