В середине июня в Петербурге, в Пушкинском Доме, прошла международная научная конференция, посвященная 70-летию академика Александра Панченко, выдающегося филолога, исследователя русской литературы и культуры на переломе от средневековья к Новому времени.
Александр Михайлович Панченко — автор 350-ти научных работ, лауреат Государственной премии России — в Пушкинском Доме проработал 40 лет. Он умер в шестьдесят пять, сейчас ему было бы семьдесят. Самые известные его книги — «Смеховая культура Древней Руси», написанная в соавторстве с Дмитрием Лихачевым и Наталией Панырко, «Русская культура в канун Петровских реформ», «Русская стихотворная культура 17-го века»… Эту стихотворную культуру он, собственно, и открыл. Но перечислять все его работы дело неблагодарное. Я этого делать и не буду. Скажу просто, что когда-то мне невероятно повезло. В бессмысленном, для меня, во всяком случае, Институте культуры имени Крупской, в просторечии именуемом «Кулек», где я оказалась, чтобы не участвовать в блатных поступательных играх в университет, у меня вдруг появился смысл — лекции Александра Михайловича Панченко. Помню, аудитория сразу резко разделилась надвое. Большая часть девушек откатилась назад, где наводила макияж, подпиливала ногти и пересмеивалась, а меньшая сосредоточилась на первых партах, и сидела в напряженной тишине, боясь проронить слово. Помню тихий, усталый жест Александра Михайловича, которым он поднимал на лоб очки и кротко просил: «Ну, пожалуйста, не ходите на мои лекции, я не буду ставить вам прогулы. Идите, но только не мешайте». Тише не становилось, но те, кто сидели за передними столами, ловили не только слова. Потому что главное было между словами — ярчайший свет личности, который пронизывал все, что делал Панченко, все, что он писал и говорил. Содержание его лекций можно забыть, но я думаю, что всех, кому он преподавал, он сделал немного другими. Он был из тех людей, которых во все времена называли властителями дум. Недаром так популярны были его телепередачи, за которые он получил Государственную премию, и которые до сих пор помнят очень многие.
Говорит заведующая рукописным отделом Пушкинского Дома Татьяна Царькова: «Круг его зрителей и телеслушателей был необычайно широк. Это была вся страна».
— Я думаю, что если бы телевидение наполнялось такими передачами как те, которые делал Александр Михайлович, то и страна бы выглядела иначе.
— Конечно, ее культурной уровень был бы иной. Его основной темой была литература и культура гораздо шире, чем Петровской эпохи. Он знал и любил современную литературу, современную поэзию, он дружил с современными поэтами. Его большими многолетними друзьями были Глеб Горбовский, Александр Кушнер. Он имел свое суждение о современной поэзии. Это суждение было тем более важно, поскольку за этим суждением стоял опыт знания литературы, по крайней мере, трех веков.
Широчайший диапазон и научной деятельности, и самой жизни Александра Михайловича определил и диапазон конференции. Доклад директора Пушкинского Дома Всеволода Багно называется «Русская идея России и русская идея Запада». Заведующий отделом новейшей литературы Сергей Кибальник назвал свой доклад «Панченко и петербургская школа. Феноменология культуры», тема сообщения доктора филологических наук Бориса Егорова — «Панченко и утопические объекты в его работах».
Говорит Татьяна Царькова: « Конференция интересна тем, что кроме докладов, посвященных Александру Михайловичу, его методам, его темам, работают секции — и секция XVIII века, и секция Древнерусской литературы, и секция Литературы XIX века, и секция Литературы XX века, все те направления, в которых Александр Михайлович работал сам».
— Чему посвящен ваш доклад?
— Мой доклад посвящен связям Александра Михайловича с рукописным отделом. Александр Михайлович, как член экспертной комиссии рукописного отдела, сделал очень много. Собственно, чем занимается экспертная комиссия? Документами, которые к нам приходят. Она решает вопрос, быть этим документам в наших фондах или не быть. И это не простой вопрос. Комиссия была очень авторитетная, возглавлял ее Дмитрий Сергеевич Лихачев. Я помню, как однажды к нам поступили материалы Макса Гельтса — антифашиста, в 30-е годы эмигрировавшего в Советский Союз. Это материалы, как мы, профессионалы-архивисты говорим, не профильные — листовки немецкие. И возник спор, а зачем нам не литературные материалы. А Александр Михайлович, я помню его возбуждение, он почти кричал: «Да вы понимаете, что этих материалов нигде в мире, даже в самой Германии, уже не осталось!?».
— Вам не кажется, что Александр Михайлович был очень страстным человеком, каких мало осталось? Вот этот лоск политкорректности, воспитанности, который стирает человеческое, на нем он не был виден.
— Он был свободными человеком, естественным, искренним. Это личность необыкновенной широты, эрудиции, артистизма. Я вспоминаю, как в 1987-м году, 10 февраля, мы с Александром Михайловичем пришли на Мойку, 12, чтобы отдать должное памяти Александра Сергеевича Пушкина. Я подчеркиваю, что это 1987-й год. И вот Александр Михайлович, единственный, из большой группы любящих Пушкина, который по зову сердца приходит туда в этот час, в траурную минуту широко перекрестился. Прошли годы, и мы видим, что теперь крестятся все — по поводу и без повода. И вот Александр Михайлович выступает в Пушкинском Доме, в конце 1990-х годов, в защиту атеизма. Безусловно, глубоко верующий человек, но все-таки наука для него всегда была важнее. А атеизм он считал наукой. У него есть своя история, у него есть свои корни. Это должно жить в культуре мировой.
— В конце концов, это вопрос свободы совести.
— А он, конечно, был абсолютно свободный человек. И часто даже демонстративно. Понятно, что Академия это все-таки иерархическая структура. И я помню Александра Михайловича, который мог прийти в институт, простите, в рубашке, которая держалась на одной пуговице. Это был художественный жест, в этом был артистизм. То есть он считал, что человек должен быть свободен в своих проявлениях.
— Он же мог быть строго академичным и подчеркивать это, и чтобы салфетка в кольце была дома: мы — русские, мы — Панченко, у нас принято так.
— Это редкий случай. Панченко это династия Пушкинского Дома. Сейчас у нас работает Александр Александрович Панченко — сын. К сожалению, не осталось старожилов, которые бы помнили ученого секретаря Пушкинского Дома Михаила Андреевича Панченко — отца. Он погиб во время Великой Отечественной Войны в партизанском отряде на Смоленщине. Мы все помним Нину Тимофеевну Панченко — маму. В последние годы она работала в рукописном отделе. И яркая фигура Александр Михайлович, наверное, он был пушкинодомским ребенком, его приводили, я думаю, мальчиком сюда, и он воспитывался в Пушкинском Доме. Его любили все.