Сборник «Восточная Европа после "Версаля"» составлен по материалам научной конференции, состоявшейся в Институте славяноведения РАН в 2004 году. На основе архивных материалов и новых опубликованных документов авторы статей рассматривают геополитическую ситуацию в Центральной и Юго-Восточной Европе накануне, в ходе и после мирной конференции в Париже (Версале).
Замечательный пример того, как конкретным, строго определенным нормам (а правовые нормы не могут быть иными) противостоит лозунг, «словесная ловушка», как сказал бы Мераб Мамардашвили, но это непонятно что сплошь и рядом побеждает именно в правовом поле. Потому что право существует не само по себе. В нем отражаются интересы.
Итак, сборник посвящен памяти профессора, члена-корреспондента РАН Владимира Константиновича Волкова. Представляет нам Восточную Европу после Первой мировой войны. Новый мировой порядок на развалинах империй — Германии, Австро-Венгрии, России, Турции — он был разработан, как известно, на Парижской мирной конференции. Точнее, продиктован державами — победителями. Именно тогда «право наций на самоопределение» получает официальную поддержку на самом высоком (выше только Бог) уровне, становится одной из основ Версальской системы, и международная организация, созданная там же, получает название «Лига наций». Как там у классика: «Откуда, мол, и что это за географические новости?»
Европа после Версаля — сплошные географические новости. Напомню слушателям постарше, а младшим сообщу интересную информацию: Первая мировая война называлась «империалистической» и была несправедливой с обеих сторон. В книге вы, конечно, не найдете столь резких формулировок, ученые себе не враги, но в конкретных сюжетах — имеющий глаза, да увидит. Германия планировала после победы «выселение поляков» и превращение западных обломков Российской империи в марионеточные «буферные государства», для чего «в сентябре 1917 года германские оккупационные власти организовали литовский Государственный совет (Тарибу), в марте 1918 года — Белорусскую народную республику» (58). Забавно, что уже в нынешней Белоруссии некоторые политики всерьез принялись отмечать эту дату в качестве национального праздника. Но праздник на улице кайзера Вильгельма продолжался недолго, Антанта оказалась сильнее, и уже «в пользу победителей стала перекраиваться карта Европы…Эту работу вели дипломаты на основе права сильного, но при стремлении сохранить демократическое лицо» (111). Почему? Потому что бедствия войны подорвали доверие к традиционным институтам (включая церковные). Слишком уж откровенно господа жертвовали миллионами жизней ради своих корыстных интересов. Поэтому война стала двигателем революции. В противовес тайным договорам — тебе Константинополь, а тебе немецкие колонии в Африке — левые интернационалисты выдвинули принцип справедливого мира «без аннексий и контрибуций», на основе «права наций на самоопределение». И получили неожиданную поддержку со стороны самых дальновидных капиталистических лидеров. Президент США Вудро Вильсон «в массовом сознании народов воюющей Европы поднимался до уровня чуть ли не главного идеолога права наций на самоопределение». На него надеялись даже проигравшие, например, болгары (110).
В статье А.И. Филимоновой «доктрина самоопределения» рассматривается в контексте «долгосрочного планирования» американской и английской политики, которое включало в себя «сокращение традиционной роли национальных государств», «интернационализацию международных проблем» (заметьте: все это уже в 19 году!) и «открытие путей для экономической экспансии» (137 — 139). Понятно, что маленькие, несамостоятельные политические новообразования — идеальная клиентура для крупного международного капитала.
На самом деле, никто не вправе отказывать Вильсону в убеждениях и сводить его мотивы к корысти или к стремлению «перехватить» у социалистов популярный лозунг. Наверное, он искренне хотел обеспечить прочный мир. К сожалению, даже при наилучших намерениях ни социалисты, ни либералы не могли объяснить, что такое это самая «нация», которая призвана самоопределяться. Не случайно современная наука после бесконечных дискуссий склоняется к тому, что «нация — это политический лозунг и средство мобилизации, а не научная категория». В книге вы найдете рассуждения Карла Каутского о «нациях в западноевропейском смысле» и «маленьких нациях» в смысле каком-то другом, менее достойном (110). А может, они и не нации вовсе, а «меньшинства». А определяются они как? По гражданству, как во Франции? Но гражданства старые отменили, а новые еще не назначили. Значит, этнически. Этнос определяется по языку и связанной с языком культуре, включая самоидентификацию. Но этническая материя тонкая и не вполне объективная. Представьте диалектную цепь от деревни к деревни, где соседи легко понимают друг друга, а самый острый конфликт — из-за выпаса скота. Но вот в крайних точках появляются авторитетные вожди, объединяют окрестности, объявляют свой диалект государственным языком, а церковь единственно правильной, не дай бог, еще получают оружие от заморских друзей — и в следующем поколении мы имеем самоидентификацию в два племени и этнический конфликт.
И как можно было в XIX году решить, например, проблему македонцев — считать ли их болгарами (110), сербами (141) или отдельной нацией? Согласия-то не было не только между Болгарией и Сербией, но и между самими македонцами. К определению границ новой страны Чехословакия привлекли целый НИИ специалистов разного профиля (список прилагается (92), но работа их оказалась недолговечна. Здание и двадцать лет не простояло. Как и весь версальский порядок. Статья о венгерско-румынских переговорах начинается с того, что «столкнулись две… концепции — великовенгерская и великорумынская» (45). И как эти два величия прикажете примирить? Чей-то национализм заслужил благосклонность великих держав (польский, например, или чешский). Повезло. Неудачники подписывали, стиснув зубы, навязанный договор, который не уважали и соблюдали ровно до тех пор, пока он был обеспечен силой оружия. В тринадцати статьях сборника подробно расписано, как это происходило в разных странах Восточной Европы. Строили вечный мир — получили идеальное «жизненное пространство» для гитлеровского блицкрига.
Я не думаю, что эта информация представляет только архивный интерес. Ведь и сегодня есть деятели слева и справа, склонные поиграть с племенными инстинктами в «самоопределение», в «национально-освободительные движения» и в «сокращение роли традиционных государств».
«Восточная Европа после "Версаля"», серия «Славянская библиотека», «Алетейя», М. 2007 год