Из Москвы пишет господин Шальман: «В передаче «Ваши письма» господин Стреляный объяснял нам, что был такой у нас «серебряный век», и что многие, привлечённые этим красивым названием, в существо дела не вникли. Да, говорит Стреляный, появилось тогда «несколько даровитых поэтов». Под ними он, конечно, разумеет Блока, Вячеслава Иванова, Кузмина, Ахматову, Цветаеву, Ходасевича, Мандельштама, Пастернака. Но будьте осторожны, предупреждает Стреляный, это была эпоха, когда господствовали «разнузданность», «вседозволенность» и вообще чёрт знает что. Размышления автора о веке, когда вместе с «несколькими даровитыми поэтами» творили Серов, Врубель. Сомов, Коровин, Стравинский, Дягилев, дают возможность вспомнить и другие отзывы об этой эпохе. «Великий пролетарский писатель» назвал её «позорным десятилетием». «Значительная часть интеллигенции скатилась в болото мистики и порнографии», «на свет выползли символисты», «декаденты всех мастей». Это говорил Жданов в знаменитом докладе о журналах «Звезда» и «Ленинград». Теперь опять слышатся знакомые нотки», – пишет господин Шальман.
Ну, что, слово «даровитые» о лучших поэтах «серебряного века» я употребил, пожалуй, сгоряча, жалею и краснею. Этот век дал несколько по-настоящему больших поэтов. Но! Самый большой из них уже тогда отзывался об этом веке намного резче, чем Фазиль Искандер сегодня (я сказал в той передаче, что согласен с ним). Это Александр Блок. Вспомнил, как он ненавидел хотя бы религиозно-философские собрания тех лет, как высмеивал декадентов, а когда говорил всерьёз, то в таких выражениях, как «мышиная возня», хотя и его самого помещали туда. А Иван Бунин! Не мог без дрожи произносить слово «декадент». Антон Павлович Чехов тоже успел высказаться едва ли не резче всех, резче, чем потом Горький со Ждановым: «Какие они декаденты, они здоровеннейшие мужики! Их бы в арестантские роты отдать...» Ну, и конечно. Лев Толстой. Но об этом катке помолчим… Любители литературы, всяких искусств, да и политики – народ особый. Когда задевают их вкусы, их кумиров, страшно злятся. Поклонники Мандельштама, например, готовы разорвать в клочья память Твардовского, который его, по их мнению, недооценил.
«Любопытно слушать вашу передачу, особенно повторы, – пишет господин Ломов из Санкт-Петербурга, – тогда понимаешь, что её можно запускать не через десять дней, а через десять-двадцать лет, и всё будет злободневно. И сорок лет назад люди ругали власть, и будут то же самое делать ещё через сорок», – трудно не согласиться с этими словами нашего слушателя, а вот с дальнейшим – трудно согласиться. В общем, для наших слушателей давно само собою разумеется, что дело не в законах, а в том, что они не исполняются, – не исполняются ни большими людьми, ни маленькими. А вот господин Ломов доказывает, что – дословно – «без мала две трети проблем определены Конституцией, около трети – уставами субъектов федерации и муниципальных образований и только малая, очень малая часть проблем определена личностными свойствами нашего человека. Ни в моей слесарке, ни на радио «Свобода» не знают, что записано в конституции и не умеют анализировать основные принципы», – пишет господин Ломов. Да ведь это же как раз то, что и все говорят – про себя говорят, причём, без особого уже и сокрушения, как я замечаю… Что с того, что все законы были бы, с точки зрения самой строгой слесарки, правильными, если люди не испытывают к ним интереса, не знают, что там записано, и не хотят знать. И господин Ломов пишет: «Люди не желают знать и даже слышать и слушать что-либо о Конституции, об уставе города, не говоря уж об уставе муниципального образования». То-то и оно. Ещё господин Ломов сообщает, что во время дискуссий, которые он затевает на эту тему с депутатами, юристами, в том числе и маститыми, в штабах партий, доходит иногда до драки. Вот те на! Вы хоть у себя в слесарке не деритесь, Николай.
В одной из предыдущих передач у нас прозвучало несколько слов о Викторе Тихоновиче Тарасове из Орши. Он отличился тем, что в советское время написал свыше 600 жалоб в разные инстанции и получил 341 ответ, и всё это хозяйство хранит и пополняет в новых, послесоветских, условиях. «Уважаемый Анатолий Иванович, - пишет он опять, - недавно, просмотрев свои архивы, я установил, что в годы жизни в бывшем СССР мною отправлено свыше 800 писем, а не 600, как я указывал ранее, а ответов получено 341, эта цифра точная». Господин Тарасов, по соображениям, которые я не очень понял, решил отказаться от российского гражданства и получил белорусское, переехал в эту страну. «После получения белорусского паспорта мне в России четыре месяца не выплачивали пенсию. Пришлось написать с полсотни писем. Пенсию стали платить. Два года тянулась волокита с покупкой жилья в городе Орше. Пришлось написать около 200 писем в различные инстанции, получить около 100 ответов, подать в суд на нотариуса - и покупка состоялась». Дальше в письме идёт совершенно замечательная фраза: «В течение этого времени, по возможности, кое-что читаю и пишу». Не знаю, как вы умудряетесь выкраивать время, Виктор Тихонович, просто не представляю себе. Зато представляю, сколько людей слушают сейчас меня с улыбками разного свойства. Ясно, что надо быть необыкновенным человеком, чтобы написать две сотни жалоб только по одному делу. Но заметьте: Тарасов добился своего! Значит, его жалобы не были пустыми. Это не были жалобы для жалоб. И вот я думаю: а что, если бы все советские, а теперь бывшие советские люди были так же неутомимы в писании жалоб по своим насущным – жизненным и житейским – совсем не надуманным, не из пальца высосанным делам?! Когда-то, работая в советских газетах, я лично установил следующую закономерность. Если человек требует чего-то, что ему действительно положено, то он получает это требуемое примерно после сороковой жалобы во все инстанции, включая и ООН. Где-то на сороковой жалобе бюрократическая машина взвывает от перегрузки, но не останавливается, как можно было бы ожидать, а выдаёт нужное гражданину совершенно законное решение. По-моему, я уже делился со слушателями радио «Свобода» этим результатом моего многолетнего наблюдения. Поэтому и сейчас, если кто-то обращается ко мне за советом, как быть, когда чиновничество дурит, я говорю: «Наберитесь сил и терпения и напишите сорок жалоб во все инстанции, включая ООН. Писать надо по одной жалобе в неделю. Через сорок недель ваш вопрос будет решён». Правда, сорок – это, повторяю, средняя цифра, и – для советского времени. Сейчас, как мы слышали, в Белоруссии господину Тарасову пришлось написать двести жалоб. В его письме имеется приписка: «Трижды посещали пожарные, и один раз из прокуратуры. Понятно, что беспокоит их что-то другое». Виктор Тихонович, по-моему, придерживается единственно верного правила: не верь, не бойся, не проси, а требуй.
Следующее письмо на радио «Свобода» прислала наша многолетняя слушательница, по профессии она филолог, занимается переводами с немецкого и на немецкий. Читаю: «В стране есть непредсказуемое прошлое и столь же непредсказуемое будущее, а вот настоящего просто нет. Народ всё ещё живёт ожиданием, надеждой на то, что вот приедет барин… Перестройка в умах произошла у незначительного меньшинства населения, большинство остаются вечно вчерашними. Большинству живётся трудно, в чём-то труднее, чем в советское время, когда все имели свою пайку. Особенно трудно пенсионерам. Пенсия большинства не достигает даже прожиточного минимума, а и на него прожить практически невозможно. У немцев есть выражение: « zum Leben zu wenig , zum Sterben zu viel » - слишком мало, чтобы прожить, слишком много, чтобы умереть. Очень трудно и молодым семьям. Но я о другой бедности, – продолжает переводчица, - о бедности нашего языка. Не языка как такового, он достаточно богат, а о языке каждого из его носителей в отдельности, в том числе и работников радио «Свобода». Я уверена, что грамотным носителем русского языка надо родиться. Ведь в русском языке, несомненно, отразилось отсутствие порядка в менталитете народа, в его жизненном укладе. Ведь не случайно и само слово «порядок» у нас употребляется чаще во множественном числе – порядки, то есть, не один порядок, а много разных порядков. А когда много разных порядков, это и есть беспорядок. У семи нянек дитя без глазу, и закон - что дышло, куда повернёшь, туда и вышло. Нет порядка и в нашем языке, этим тоже объясняется безграмотность большинства из нас. Слушая ваше радио, я как-то услышала выражение «не удосуживает себя», «сыграл решающее действие». А один из ваших сотрудников приписал Канту слова Мефистофеля из «Фауста»: « Grau , teurer Freund , ist jede Theorie , und ewig grun des Lebens goldener Baum » (цитирую в оригинале, так как не успела записать русский вариант). Вряд ли философу Канту пришло бы в голову утверждать, что всякая теория «сера» (в переводе, может быть, как-то иначе?)».
Это очень интересное место в письме нашей просвещённой слушательницы. У каждого, даже очень образованного человека – такого образованного, что, кажется, больше некуда, больше в него просто не вмещается – есть поразительные пробелы в знаниях. Мне даже нравится их обнаруживать у себя, это не даёт зазнаваться. Эта слушательница читает – не удивлюсь, если наизусть - «Фауста» по-немецки, но не знает, как звучит в русском переводе известное, кажется, каждому школьнику место из этого сочинения. Я имею в виду перевод Бориса Пастернака: «Теория, мой друг, суха, но зеленеет жизни древо». Большие поэты умеют переводить почти дословно, и при этом умудряются не подпасть под закономерность, согласно которой переводы – как женщины: если верны, то некрасивы, если красивы, то неверны. Переводы Пушкина, Лермонтова и вот Пастернака и верны, и красивы. Есть ещё перевод Фета: «Теория, мой друг, сера везде, а древо жизни ярко зеленеет».
Прислал на «Свободу» письмо старый художник, весьма старый художник Евгений Васильевич Успенский из Москвы. Ему 82 года, он продолжает работать – пишет картины, любит изображать императора Николая Второго, работает в школе. Евгений Васильевич возмущён высказыванием одного слушателя «Свободы». «Я бывший военный, - сказал этот человек, - преподаю в школе, сплошной бардак, ничего хорошего в России не будет». Господин Успенский на это отвечает: «Я тоже бывший военный, инвалид Отечественной войны, и тоже преподаю в школе уже 16 лет, за свою работу получил звание «Лучший учитель 2005 года» плюс премию в 25 тысяч рублей. Дети в школе хорошие, понятливые, уважительные». Будущее России господин Успенский видит в декоммунизации, в планомерном, всеохватном, решительном искоренении остатков коммунизма во всём: в сознании людей, в школьном деле, в государственных порядках и общественных нравах. Коммунизму, короче, бой! По его мнению, этого России не избежать. С коммунизмом придётся покончить как следует, всерьёз, лучше поздно, чем никогда, хотя что значит поздно? «За годы после Ельцина, - пишет Успенский, - пришлось увидеть, какой вред нам от того, что коммунизм не был как следует искоренён. Путинский режим падёт, и мы ещё вспомним и осмыслим его пагубную роль. Он затормозил, остановил и даже попытался повернуть вспять процесс прощания с коммунизмом». В конце Евгений Васильевич просит прощения за плохой свой почерк: «Почерк у меня стал от возраста плохим, а ведь в августе 1943 года он спас мне жизнь. Мы, десять молодых офицеров, выпускников военного училища, прибыли на фронт. Появились в штабе. Там каждого из нас попросили что-нибудь написать. Я написал: «Товарищ капитан! Направьте меня сегодня на передовую, хочу идти в бой за Родину, за Сталина!» Капитан Казаков, увидев мой почерк, сказал: «Хорошо-хорошо! Но не сегодня. Сегодня ты не пойдёшь на передовую – своим красивым и чётким почерком будешь заполнять наградные листы». Офицеры ушли в бой, никто из них не вернулся, а мой почерк спас мне жизнь. Спасибо за внимание, Анатолий Иванович, и терпение. Ваш покорный слуга Евгений Успенский».
Господин Успенский не назвал, в какой из московских школ он работает и что преподаёт. Наверное, рисование. Видимо, и впрямь замечательная школа, и дети в ней действительно превосходные. Это ведь и их заслуга в том, что учителю в таком возрасте дали звание лучшего учителя года и премию. Обычно дети не очень слушаются стариков-учителей, нередко просто издеваются над ними. Но и он, наверное, умеет держать их в руках, старый офицер, и есть у него за душой то, что вызывает к нему интерес и уважение у такого трудного и требовательного народа, как московские школьники.
Из Тулы пишет Виктор Селихов: «Глядя и слушая, как народ конфликтует с властью, невольно задаёшь вопрос: что нужно сделать, чтобы ещё при нашей жизни народ в нашей стране стал хозяином, а следовательно и властью? Сколько нужно собрать человек, чтобы это был народ? Тысячу? Сто тысяч? Двадцать пять миллионов? Я считаю, что для решения этих вопросов ваше радио могло бы взять на себя роль организатора бесед (почаще), на которые приглашать неравнодушных, несогласных, активных людей от разных партий и организаций с тем, чтобы каким-то образом собрать всероссийское собрание от разных регионов, сословий и будить народ, чтобы он стал хозяином и властью. С приветом, Валерий».
Иными словами, Валерий из Тулы желает, чтобы американская радиостанция «Свообда» устроила в России демократическую революцию. Никогда ещё ни одна радиостанция нигде не сделала ничего подобного. Революции так не делаются. Они делаются сами собой. Даже если бы в России появилась своя и самая мощная радиостанция, и даже богатейший телевизионный канал, а не радиостанция, и мог бы он беспрепятственно вещать, и попытался бы созвать всенародное собрание, - ничего не вышло бы. И знаете почему, кроме прочего? Никто бы такое телевидение не стал смотреть. И такое радио никто не стал бы слушать. Это же скука смертная – политика, политический крик, шум и гам с утра до вечера! Особо нервные люди стали бы разбивать телевизоры… И скажу вам, Валерий, со всей откровенностью. Вы, как можно понять, уверены, что остановка просто за тем, чтобы народ стал хозяином, а следовательно, как вы пишете, и властью. Ну, представим себе, что так и вышло. И что? Всем сразу станет хорошо? Всего станет вдоволь и прежде всего – порядка, законности, честности? Очень я сомневаюсь. Куда денутся пьяницы, лодыри, ловкачи и охотники до чужого? Вы говорите: собрать несогласных с властью. А как быть с согласными? Их куда? Активных, говорите, собрать. А неактивные что, не народ? И равнодушные. Равнодушные-то они равнодушные, но на ход общих дел они тоже будут влиять, и ещё как, может быть, больше, чем влияют активные, что и происходит сейчас. И ведь не все одинаково думают, не все одного хотят. Одному подавай опять советский социализм, другому хочется фашизма, готов изгнать всех нерусских, кому-то кажется, что всё должно быть на американский манер, кому-то – на китайский. Последний опрос вон показал, что больше всего голосов набирает такой друг России, как Китай. Такое было только при Сталине. Тогда гремела песня: «Сталин и Мао слушают нас, слушают нас!». Но китайские порядки – это не мёд, там языком не поболтаешь, и шагать не в ногу, не по команде из Пекина не моги и думать.
В почте радио «Свобода» попадаются письма личного – глубоко личного! так что даже неловко – характера. Одна очень пожилая женщина, например, рассказывает, как охладела однажды в молодости к мужу, как казнила себя за это, тем более, что замешан был её юный сослуживец, а потом нечаянно снова влюбилась в мужа, и уже не охладевала к нему, и благодарна судьбе за это. В её письме кое-что представляет, по-моему, общественный интерес. Читаю: «Самое страшное предательство совершает "природа". Природа сильнее человека, поэтому с него взятки гладки. Есть, конечно, гиганты, побеждающие природу. Я не была такой. Я и не святая, не была ею и в молодости, но у нас, молодых женщин, тогда было понятие, что личное, очень частное, должно оберегаться от посторонних. Теперь же (как мои две внучки) девочка подходят к маме и, желая считаться послушной, говорит: "Я могу, когда мне исполнится восемнадцать лет, завести себе секс-партнера?". И у них рождается уверенность в себе. Они никогда не останутся старыми девами», - чему я радуюсь вместе со слушательницей, написавшей это письмо. Хорошо, что они есть, такие пожилые женщины. Не нападают на женскую молодёжь, не учат её жить, а понимают её. Значит, сами в своё время хотели быть такими же раскрепощёнными, да были скованы общественными рамками и особенно – жизнью, очень трудной жизнью, у многих - страшной. Люблю этих старушек. Они честные, умные, великодушные, легко выдерживают перемены, да при том такие быстрые и крутые. Телевидение приучает людей не стесняться, и не только не стесняться, но и не стыдиться, что не совсем одно и то же. Нестеснительность, да и бесстыдство, разлилось так широко, что нет смысла возмущаться: иначе будешь похож на человека, который бранит бурю. Общий-то смысл, по-моему, положительный, В мире прибавляется свободы, всё выше поднимается личность.
…хотя при этом и разоблачается. Вот из Крыма пишут, что там голых людей уже больше, чем одетых, интересуются моим мнением. Моё мнение такое: похолодает – и голых станет меньше. В Крыму, кстати, этот почин и возник, и было это очень-очень давно. Выступил с этим почином не кто иной, как знаменитый обитатель Коктебеля поэт Максимилиан Волошин. Литераторы, люди искусства к нему туда съезжались не только поговорить о возвышенном, но и поваляться нагишом на берегу моря, побродить по окрестностям – тоже нагишом - в нагом обществе хозяина, его домочадцев и подруг. В двадцатые годы в Москве заявило о себе общество «Долой стыд!». Имелся виду, прежде всего, женский стыд. На улицах, в трамваях, в кинотеатрах появились двуполые стайки совершенно голой молодёжи. Провозглашали, что стыд – буржуазный предрассудок и что отныне они будут бороться за коммунизм только в голом виде. Советская власть одобрила их намерение наполовину. За коммунизм, сказала, боритесь, но имейте в виду, что в Москве, во-первых, холодно, во-вторых, пыльно, - и то, и другое вредно для голого революционного тела. Ну, а потом наступила эпоха такой стыдливости, что под конец одна советская женщин стала знаменитой на весь мир, когда заявила американцам по телевидению: «В СССР секса нет!». Над нею смеются (а кто-то, может быть, и плачет) до сих пор. Не захотели учесть, что бедная учительница (по-моему, это была учительница) просто не знала, что означает слово «секс». Она думала, что это кое-что, с её точки зрения, некрасивое из постельных шалостей.
На радио «Свобода» пишет инженер-электромеханик, кандидат технических наук, последние 14 лет работающий в эскалаторной службе московского метро дежурным слесарем скорой технической помощи господин Аршинников. Он хочет через нас решительно порекомендовать президенту Путину незамедлительные меры к самому скорому преодолению, как он пишет, «вековечной бедности российского народа». Читаю дальше: «Президент, преодолев сопротивление российского ресурсного и ядерного лобби, должен убедить армию чиновников принять активное участие в перестройке российской экономики с продажи природных ресурсов на изготовление потребительских и промышленных товаров высокого качества». Как это всё сделать, господин Аршинников не объясняет, зато говорит, что мы должны предупредить Путина: если он проигнорирует предложение этого нашего слушателя, то в дело, по его, господина Аршинникова, совету обязательно вступит один из будущих президентов США. Он, читаю, «преодолев сопротивление своего топливного и ядерного лобби, проведёт через конгресс и сенат мощное финансирование проекта перевода экономики США с ископаемого топлива (уголь, нефть, газ) на возобновляемое (например, этанол, водород). Результатом будет то, что США и другие развитые страны перестанут нуждаться в российском топливе, цены на эти ресурсы упадут практически до нуля. Россию ждёт тяжелейший экономический кризис. Экономику придётся перестраивать очень быстро. Народу будет очень тяжело. Наверняка произойдут революционные изменения, которые полностью сметут существующую чиновничью рать во главе с ГБистской феодальной элитой».
Ну, что ж, господин Аршинников. Как видите, вашу просьбу мы выполнили, хотя ваше письмо пришлось сильно сократить. Посмотрим, как будут развиваться события.