Владимир Бабурин: «Сто лет "бесстыжего" закона»

17 октября 1905 года (по старому стилю), когда смуты в столицах и во многих местностях Российской империи великой и тяжкой скорбью преисполнили сердце последнего российского императора, а великий обет царского служения повелевал ему всеми силами разума и власти стремиться к скорейшему прекращению столь опасных волнений, Государь подписал Манифест.


Николай II повелел «даровать населению незыблемые основы гражданской свободы на началах действительной неприкосновенности личности, свободы совести, слова, собраний и союзов. Не останавливая предназначенных выборов в Государственную думу, привлечь теперь же к участию в Думе, в мере возможности, соответствующей кратности остающегося до созыва Думы срока, те классы населения, которые ныне совсем лишены избирательных прав, предоставив за сим дальнейшее развитие начала общего избирательною права вновь установленному законодательному порядку, и установить как незыблемое правило, чтобы никакой закон не мог восприять силу без одобрения Государственной думы и чтобы выборным от народа обеспечена была возможность действительного участия в надзоре за закономерностью действий поставленных от нас (от самодержца, то есть – В.Б.) властей».


Короткий, на полстраницы, документ был подписан в разгар революции 1905 года, когда император с семьей был фактически вынужден скрываться в Петергофе, а министры могли добираться к нему только лишь по воде.


Через три недели после манифеста правительство амнистировало политических заключенных, за исключением осужденных за терроризм, а еще через месяц с небольшим отменило предварительную цензуру.


Свобода слова в России стала практически реальностью. Но контроль над исполнительной властью, включая право назначать и смещать министров, остался в руках монарха. Избирательный закон 1905 года был плох, а следующий – 1907 года, вступивший в силу без одобрения распущенной Второй Государственной думы – фактически это был переворот – сами его составители окрестили "бесстыжим".


Специальные коллегии выбирали депутатов по сословиям, а нормы представительства были такие, что один голос дворянина-землевладельца равнялся четырем цензовым голосам – предпринимателей и городской интеллигенции, 260 голосам крестьян и 543 голосам рабочих. "Слава царю, который благо народа поставил выше охранения прерогатив своей власти! Слава русскому народу, который пожелал любить своего царя не за страх, а за совесть!" – провозгласил известный предприниматель и будущий октябрист Сергей Четвериков на следующий день после опубликования манифеста.


В тот же самый день Лев Троцкий заявил на митинге в Петербурге: "Царский манифест – всего лишь клочок бумаги. Его нам сегодня дали, а завтра порвут в клочки, как это сделаю я сейчас!" – и демонстративно разорвал документ.


Троцкий не поверил в прогрессивные намерения императора. А ведь еще в декабре 1904 года Николай II твердо заявлял: "Я никогда, ни в каком случае не соглашусь на представительный образ правления, ибо я его считаю вредным для вверенного мне Богом народа". И о самом подписании он сообщил матери не как о желанном событии: "Я перекрестился и дал им все, чего они хотели".


Век, прошедший со времени принятия первого российского закона о выборах, показал, что последний российский император был прав – представительный образ правления никак не захотел прижиться в России. Пришедшие на выборы депутатов пятой современной думы (в царское время успели избрать четыре) найдут в избирательных бюллетенях фамилии президента, министров, губернаторов и проголосуют за них. А думские кресла займут совсем другие люди. Впрочем, если не придут и не проголосуют – тоже мало что изменится.