На фоне мрачных предсказаний Далай-ламы о скором исчезновении тибетского этноса со всей совокупностью его культуры и верований, на фоне твердой решимости китайских коммунистов через полтысячелетия после 17-го съезда провести и 117-й съезд своей партии – на таком невеселом информационном фоне неуместным ёрничеством выглядит всякое напоминание о Декрете номер 5.
За таким исходящим номером китайское Управление по делам религий издало в августе постановление «О порядке рассмотрения заявок на регистрацию перевоплощений сущих Будд в тибетском буддизме». О курьезном декрете вспоминали, чтобы дружно посмеяться над пекинскими властями, присваивающими себе право решать, кто по своим анкетным данным заслуживает перевоплощения, а кто нет. Но вот гуру современного философского левачества Славой Жижек вспомнил об этом казусе с другой целью – напомнить Западу, что в его собственном прошлом подобных случаев было навалом – взять хотя бы условия Аугсбургского мира 1555 года, по которым побежденная страна принимает веру победителя («чья власть, того и религия»). Принцип, по которому религиозные убеждения жестко регулируются светской властью, был, по мысли Жижека, первым шагом на пути к нынешней западной веротерпимости. Она же – враг всякого религиозного рвения. Поэтому не надо возмущаться афганскими талибами, расстреливающими изваяния Будды из дальнобойных орудий – только так и может поступать истово верующий, будь он хоть мусульманин, хоть христианин.
Что же до коммунистического режима в Пекине, то он с проявлениями религиозных предрассудков отнюдь не борется – напротив, холит их и лелеет, направляя в правильную сторону. Жижек приводит слова чиновника из Управления по делам религий: «Религия – один из важнейших источников нашей мощи, ибо ей принадлежит уникальная роль в деле поддержания социальной гармонии и единства нашего общества».
Социальная гармония – ничто иное, как политическое измерение религии, поэтому пекинское руководство нынче всячески поддерживает религии, направленные на упрочение общественной стабильности – от конфуцианства до буддизма. По той же причине оно не может терпеть самостийные секты вроде Фалуньгун или католических епископов, назначаемых ватиканским клиром.
Если что-то и угрожает китайскому обществу расслоением и раздраем, то это именно капиталистические производственные отношения – так мыслит философ Жижек. Потому-то и стремится компартия смягчить и очеловечить социальные эффекты рынка. Именно рынок в два счета сведет любую религию к «культуре», то есть к набору взаимотерпимых ценностей, к которым западные люди давно разучились относиться с талибанской серьезностью. Не китайская военщина реально угрожает тибетской самобытности, а тот же глобальный рынок – именно он делает колонизированную Лхасу с ее караоке-барами и супермаркетами неотличимой от других городов Китая. Десяток лет капитализма сделает то, чего не сделало полвека коммунизма – загонит тибетцев в резервации, как загнал туда американских индейцев.
Спорить с левацкими закидонами Жижека несложно. Он передергивает. И культура много старше капитализма. И безбожие процветает не в рыночной Америке. И резервации – не изобретение капитализма. Но спорить не хочется. В главном Славой Жижек прав – капитализм действительно делает все быстрей и основательней, добротней, чем коммунизм: и плохое, и хорошее. Между Аугсбургским миром, узаконившим религию победителя, и нынешней западной веротерпимостью пролег отрезок времени длиной в 500 лет. Но Китай строит развитой капитализм, и хотя КПК проводит свои съезды раз в пять лет, вряд ли 117-го съезда партии, на котором будет отменен Декрет номер 5, придется ждать следующие полтысячи лет.