Алексей Кузнецов: Сегодня мы поговорим на тему, прямо скажем, не очень новогоднюю, но весьма актуальную. Мы поговорим о реакции блогерского сообщества на приговор, вынесенный на этой неделе офицерам Евгению Худякову и Сергею Аракчееву. Чуть позже более подробно мы напомним нашим слушателям суть дела, а пока представим гостя. У нас в гостях журналист и блогер Игорь Хрекин.
Коротко говоря, тема такая. Северокавказский окружной военный суд осудил за убийство мирных чеченцев в районе Грозного, вынес приговор офицерам МВД России Евгению Худякову и Сергею Аракчееву – соответственно, 17 и 19 лет колонии строго режима. Отправился за решетку только Аракчеев, его бывший сослуживец на последнее заседание суда не явился. Российские правозащитники – начну разговор с этого – убеждены, что власти выборочно наказывают исполнителей, но не тех, кто отдавал преступные приказы во время военной кампании на Северном Кавказе. Еще напомню о том, что Худяков и Аракчеев в 2004 и 2005 годах были дважды оправданы судами присяжных, однако Военная коллегия Верховного суда России оба раза возвращала дело на новое рассмотрение. И в прошлом году Конституционный суд России принял решение, по которому все дела по тяжким преступлениям, совершенным в ходе операций в Чечне, должны рассматриваться только военными судами без участия присяжных. Вот такова коротко суть дела, и, насколько я понимаю, в блогерском сообществе об этом много чего уже высказано и, наверное, еще будет высказано.
Екатерина Пархоменко: Да, этот сюжет, это событие вызвало очень бурную реакцию в блогах, об этом писали блогеры самых разных политических взглядов, самых разных убеждений и самой разной степени знакомства с этим делом. Потому что тема сама по себе очень болезненная – нарушение каких-то правил ведения контртеррористических операций или, точнее говоря, военных действий на собственной территории, и эти реакции… Это ведь не первая история, было дело Ульмана…
Алексей Кузнецов: Буданова, довольно много знаковых имен.
Екатерина Пархоменко: … Буданова, да, и каждый раз, обратите внимание, они развиваются по одной и той же схеме: присяжные оправдывают, и потом Верховный суд…
Игорь Хрекин: С Будановым, по-моему, не было суда присяжных.
Екатерина Пархоменко: С Будановым были присяжные в какой-то момент. Тоже три процесс человек пережил. Я не то что бы хочу высказать свое сочувствие полковнику Буданову, пожалуй, я ему не сочувствую, но даже самый ужасный преступник имеет право на справедливый суд.
Игорь Хрекин: Совершенно верно.
Екатерина Пархоменко: Не говоря уже о том, что сама по себе ситуация с отменой приговорах присяжных выглядит, честно говоря, не слишком правовой. Насколько я понимаю устройство этой системы, приговор присяжных не подлежит обжалованию.
Игорь Хрекин: Тут даже немножечко не так. Давайте вспомним, как это все происходило. Первый приговор присяжных, первое решение присяжных – оправдать. И на каком основании он отменяется? Потому что, оказывается, неправильный был подбор присяжных заседателей. Ребята, ну, отменила Военная коллегия этот приговор, но суд шел не один день, он шел, по-моему, то ли два, то ли три месяца, а что же вы раньше-то молчали, что не те присяжные заседают?
Алексей Кузнецов: То есть просто не стоило и начинать процесс, коль скоро начальная процедура не соблюдена.
Игорь Хрекин: Конечно. Все инстанции спокойно наблюдали, как идет этот процесс, хотя он уже заранее был обречен на то, что он незаконен. Вторая история, по следующему процессу – тоже подобрали, вроде, нужный состав присяжных, прошел процесс, тоже длительно он прошел, и потом на каком основании отменяется? На основании решения Конституционного суда, что не должны преступления, совершенные в Чечне, рассматриваться присяжными заседателями. Ребята, а чего же вы раньше ждали? Вот два процесса уже присяжных прошло.
Екатерина Пархоменко: Тем более что существует общий принцип такого рода решений, они не имеют обратного хода.
Игорь Хрекин: У нас даже закон не имеет обратной силы, а решение Конституционного суда – это даже не закон.
Екатерина Пархоменко: Ну, да, это всего-навсего толкование закона.
Игорь Хрекин: Конечно. То есть отмена двух этих решений сама по себе сомнительная достаточно. И это, кстати, один из тех факторов, который возмутил блогеров. И у меня такое ощущение, что не только блогеров.
Алексей Кузнецов: Давайте подробнее о блогерской реакции, коль скоро у нас об этом речь в программе идет. Мнения как-то разделялись. Вы изучали вообще саму ситуацию?
Игорь Хрекин: После нашего разговора с Катей, когда я узнал, что меня приглашают на сегодняшнюю программу, да, я более широко посмотрел реакцию блогеров. Меня удивила одна вещь, что основная масса приговор не приняла. Причем не приняла на потому, что не тех засудили, не тот приговор, а каждый человек обосновывает свою мысль – вот то, о чем мы сейчас говорим, почему же были отменены два приговора присяжных. Потом, достаточно странные вещи в самом суде. Хорошо, ладно, у адвоката Сергея есть блог, и он достаточно подробно…
Екатерина Пархоменко: Сам Сергей Аракчеев тоже блогер.
Игорь Хрекин: Да, Сергей тоже блогер, и он тоже все вещи подробно расписывает. Ладно, ребята, предположим, они люди заинтересованные, и даже не предположим. Но они же пишут конкретные вещи. Вот экспертиза установила, что из автомата Сергея Аракчеева никто никогда не стрелял, – почему этих материалов нет в суде, почему судья отверг эти материалы?
Алексей Кузнецов: Насколько я помню, он командир саперной роты, лейтенант Аркачеев.
Игорь Хрекин: Да, он сам сапер.
Алексей Кузнецов: И резонно, что не стрелял его автомат, он и не должен стрелять теоретически.
Игорь Хрекин: У него другая задача была, он занимался там разминированием, причем занимался очень хорошо. Посмотрите, сейчас суд последний лишил его правительственных наград, государственных наград. Какие у него были награды, давайте посмотрим. Медаль Суворова за 25 разминирований в Чечне. Вторая награда – медаль «За воинскую доблесть» - просто так ведь не дается. Третья – медаль «За ратную доблесть», август 2002 года. И вот всех этих наград человека лишили. А ведь это не просто награды, не просто железки, которые побрякивают на груди. Этот человек защищал нас с вами. Нам кажется, что мы далеко сидим от Чечни в этой студии. На самом деле, это не так далеко, как кажется. Вспомним «Норд-Ост».
Екатерина Пархоменко: Да. И не только.
Алексей Кузнецов: Я так понял, вот вы начали говорить про эпизод с автоматом, то есть ставится под сомнение сам факт его вины, якобы доказанный в суде.
Игорь Хрекин: Да.
Алексей Кузнецов: То есть, судя по решению суда и приговору, это серьезная вина доказана, но и серьезные сомнения.
Игорь Хрекин: Конечно. И дело ведь в том, что те блогеры, которые пишут о том, что приговор несправедлив, ведь процесс был не закрытый, там была пресса, и пресса была самая разная. Наш брат журналист тоже там был, так же как и блогеры, самых разных взглядов, самых разных симпатий. И все ведь журналисты подтверждают, что так и было. Вот вопросы, которые есть, которые сейчас остались, те, которые можно толковать в пользу Сергея Аракчеева и Худякова, они не нашли своих ответов в суде. Почему?
Екатерина Пархоменко: То есть, на самом деле, получается, что нарушается самый главный принцип правосудия, что всякое сомнение толкуется в пользу подсудимого.
Игорь Хрекин: Совершенно верно.
Екатерина Пархоменко: То есть любой человек невиновен, пока не доказано иное. Насколько я понимаю, там были свидетельства, просто его алиби, что его не было в тот момент в том месте, где произошло это убийство.
Игорь Хрекин: Совершенно верно, и документально это доказывается, и свидетели. Там вообще очень много моментов. Смотрите по эпизоду, первый вариант, как все происходило, который был прокуратурой представлен на первом суде. Якобы пьяные Худяков и Аракчеев (почему пьяные – непонятно, это ничем не подтверждается, и подтвердить невозможно) решили продать «КаМАЗ», который они где-то встретили на дороге. Они захватили этот «КаМАЗ», людей, которые ехали на «КаМАЗе», они расстреливают, после чего взрывают этот «КаМАЗ». Если они хотели его продать и захватили для продажи, зачем его взрывать-то? Логика какая-то есть?
Алексей Кузнецов: Естественно, нет логики.
Игорь Хрекин: Дальше происходит еще странное. Они где-то захватывают на той же дороге ГАЗ-24, «Волгу», за рулем «Волги» сидит некий гражданин Юсупов, местный житель. Они расстреливают «Волгу», пробивают ей радиатор, колесо ей пробивают, ранили Юсупова в ногу. После чего Юсупова забирают и везут к себе на базу, «Волгу» бросают на месте. На базе они якобы над ним измываются, а потом совершенно непонятно что происходит: возвращают Юсупова к его «Волге», высаживают, отпускают. Он садится на «Волгу» - с пробитым колесом, с пробитым радиатором, с простреленной ногой - и едет домой.
Алексей Кузнецов: То есть, в чем смысл все этого, непонятно даже при первом пересказе.
Игорь Хрекин: Вы можете себе представить раненного в ногу водителя на пробитой «Волге», с колесом пробитым и пробитым радиатором, едущего?
Алексей Кузнецов: Ну, теоретически это трудно себе представить, но я допускаю ситуацию, когда это возможно. Например, когда он спасается от…
Екатерина Пархоменко: Да, жить захочешь, что называется, не так еще доберешься.
Игорь Хрекин: Его же отпустили, более того, его привезли к «Волге».
Алексей Кузнецов: Мы говорим условно сейчас, нам трудно вникнуть в психологию того, что было.
Игорь Хрекин: Да, конечно, мы оперируем только тем, что знаем. Дальше происходит второй суд, после того, как результаты первого отменили. На втором суде прокуратура представляет уже совершенно другую картину. И тот же свидетель Юсупов подтверждает уже новую картину, которую представляет прокуратура. То есть все было уже не так, уже другой порядок действий. А потом, давайте посмотрим, Юсупов – единственный человек, который опознал и Аракчеева, и Худякова, причем он говорит: «Они были в масках». А как можно в маске опознать человека? Он говорит, что Аракчеева он опознал по бровям, а Худякова – по глазам. Вот я не могу себе представить, я видел человек полгода назад в маске – и по бровям могу его определить… Вы можете? Я нет.
Екатерина Пархоменко: На самом деле, возникает впечатление, что вот эта война на Кавказе… Да, мы все знаем о правилах кровной мести, принятой на Кавказе, таком строгом делении на своих и чужих, что за своих надо мстить, чужих надо наказывать, показывать им зубы и так далее. Возникает ощущение, что вот этот вот взгляд на мир, психология, она, так или иначе, усваивается российским менталитетом с большим успехом. Я пытаюсь вообразить себе мотивы, скажем, этого свидетеля и потерпевшего одновременно, что, так или иначе, надо наказать. Кто-то же прострелил ему ногу, машину. Ему, на самом деле, все равно, будет ли это этот человек или кто-то другой в такой же форме и таких же погонах.
Игорь Хрекин: Вот у меня тоже такое же ощущение.
Екатерина Пархоменко: Есть ощущение, что для потерпевших это, в сущности, не имеет значения, тот ли будет наказан или кто-то другой. Но для нас же это неприемлемо.
Игорь Хрекин: Совершенно верно. Да, для нас в данной ситуации это неприемлемо. Но, с другой стороны, отношение человека «свой – чужой» всегда присутствует, даже в мирной жизни, а на войне особенно.
Екатерина Пархоменко: Конечно. Но до тех пор, пока правосудие не сумеет абстрагироваться от этого и наказывать, рассматривать дело человека вне зависимости от того, говорит он по-русски с акцентом или нет… В конце концов, пострадавшие – такие же российские граждане, как и эти офицеры, и имеют точно такое же право на защиту правосудия.
Игорь Хрекин: Совершенно верно.
Екатерина Пархоменко: И, честно говоря, мне этих аргументов у блогеров не хватало, потому что оппозиция «свой – чужой» как бы застила глаза.
Игорь Хрекин: Я такого не встретил.
Екатерина Пархоменко: А я встретила, и не раз, что этот приговор деморализует армию…
Игорь Хрекин: Безусловно, деморализует, конечно.
Екатерина Пархоменко: Вы знаете, мне кажется, здесь не так важна деморализация армии, как некого замкнутого, ограниченного контингента людей, как деморализация общества вообще.
Игорь Хрекин: Совершенно верно, а это вещи связанные. Вот то, что мы видим по этому процессу, что идет нарушение справедливости, что есть большое подозрение о том, что страдают невинные люди, что осудили невинных людей, это очень сильно разлагает общество.
Екатерина Пархоменко: Конечно.
Игорь Хрекин: Тут не важно – свой или чужой, тут уже это уходит на второй, на третий, на четвертый план.
Екатерина Пархоменко: К сожалению, то, что я видела в этих обсуждениях, мне напоминало историю, как в блогах обсуждался, например, процесс Ходорковского. Это же, по существу, очень похожие истории.
Игорь Хрекин: Похожие.
Екатерина Пархоменко: Похожие потому, что это выборочное наказание, то есть это выборочное правосудие: за одни и те же действия… Мы прекрасно знаем, сколько мирных жителей было в Чечне убито, в том числе служащими федеральных войск, МВД и так далее.
Игорь Хрекин: Вот именно что в том числе – это очень важная оговорка.
Екатерина Пархоменко: В том числе, да, это важно.
Игорь Хрекин: И я хотел бы уточнить, мирных жителей в Чечне было убито не только чеченской национальности, и не только после ввода туда федеральных войск.
Екатерина Пархоменко: Я в данном случае хочу подчеркнуть, что многочисленные убийцы наказание не понесли, они никак не преследовались. Однако образуется этот процесс, образуется еще пара подобных процессов. Такое впечатление, что они как бы назначены показательными. О каком правосудии тут может идти речь? Это, конечно, уже конспирологией попахивает, но это я тоже в блогах читала – такой подход, что это некая, как бы это сказать, плата нынешним чеченским властям, Рамзану Кадырову и его приближенным за лояльность Кремлю.
Игорь Хрекин: Да, есть такая мысль. И я думаю, что она не лишена оснований. Но мне показалось более реальной другая версия событий, которую тоже высказывают блогеры, кстати, гораздо меньше, чем то, о чем мы сейчас сказали. Что вот этот суд над Аракчеевым и Худяковым, точнее, даже осуждение их – это некая операция прикрытия, где прикрывают истинных убийц этих людей.
Екатерина Пархоменко: Истинных виновников. Ну, что ж, это тоже возможно.
Игорь Хрекин: Кто эти истинные люди – мы с вами можем гадать, это могут быть федералы, могут быть боевики, могут быть представители нынешней чеченской власти, кто угодно это может быть. Но вот кого-то прикрывают, вот это убийство вешают на Худякова и Аракчеева.
Алексей Кузнецов: Скажите, а пишут что-то о том, что эти преступления квалифицируются как общеуголовные, то есть не как военные преступления, что, в принципе, возможно (356-я статья Уголовного кодекса)? Все-таки военные преступления – это слишком серьезно для такого всеобщего на всю страну заявления. Об этом речь идет?
Игорь Хрекин: Тут идет речь о том, что убийство – это само по себе всегда плохо, это всегда преступление, в любой ситуации. Но здесь сложнее другое. Скажем, людей, наших военнослужащих, федералов посылали куда? На войну. Они ехали туда на войну. А приезжали туда – и им говорили: «Да, ребята, вы на войне». А что такое война? Это либо ты меня, либо я тебя. А юридически никакой войны нет.
Екатерина Пархоменко: Это, кстати, одна из самых главных коллизий.
Игорь Хрекин: Да, это основная проблема. Потому что людей, посланных на войну, живущих там в условиях войны, воюющих, их судят потом по гражданским законам, как будто там никакой войны нет. Их судят, как будто они жили в мирное время. Как будто бы он с автоматом вышел на Тверскую и начал куда-то стрелять. Это же разные вещи.
Екатерина Пархоменко: Да, это я как раз тоже обдумывала.
Игорь Хрекин: Если говорить о вине и о судах, то надо начинать с того, кто эту войну начал. Вот это первый и главный преступник. Дальше следует другой человек – тот, который эту войну юридически не оформил. Потому что все вот эти инвалиды, ветераны чеченской войны – они кто?
Алексей Кузнецов: Они, получается, не ветераны войны.
Игорь Хрекин: Получается, не ветераны войны. Вот он лишился ноги, руки, парень молодой, 20 лет, а он кто? Помните, из Афганистана выводили наших солдат, они приходили сюда, инвалиды, в военкоматы, а им говорили: «Я тебя туда не посылал, на эту войну». А теперь придет парень, пострадавший в Чечне, и ему скажут: «А я тебя туда вообще не посылал, там вообще ничего не было. Ты что пришел, что хочешь?»
Алексей Кузнецов: Речь идет, конечно, о более глобальных вещах, чем, как это ни страшно говорить, приговоры на 15 и 17 лет.
Игорь Хрекин: А вот эти приговоры, они же вырастают откуда? Именно от этого несоответствия, чисто юридического, что война де-факто была, но ее вроде не было.
Екатерина Пархоменко: Конечно, это правовая история. Я вдруг вспомнила совершенно гражданский процесс, когда… простите, я сейчас не могу вспомнить фамилию, но некий чеченский адвокат, юрист предъявил иск Министерству обороны за то, что его дом разбомбили. Буквально. Министерство обороны этого процесс не проиграло, признав тем самым, что какие-то неизвестные самолеты летают над территорией Российской Федерации и бомбят дома мирных жителей. Отчего это произошло? Ровно оттого, что юридически не признана ситуация войны. И несмотря на то, что сейчас официальная позиция, что и с терроризмом там вроде как покончено, хотя у нас, по-моему, чуть ли не каждый день приходят какие-то сообщения, если не из Чечни, то из Ингушетии, что «пропал», «убит», причем убит человек на службе, «ранен», какая-то группа попала под обстрел, - о мирной ситуации пока что речи не идет.
Игорь Хрекин: Катя, тут сложнее другое. Вот сколько у нас прошло, скажем, военнослужащих, милиции и прочих наших людей в погонах через Чечню за это время войны?
Екатерина Пархоменко: Боюсь, что уже сотни тысяч, да.
Игорь Хрекин: И практически каждый из них – преступник, потому что войны-то не было, а оружие ему приказывали применять. Мы вспоминали сейчас с вами Ульмана, давайте посмотрим, почему такой резонанс его дело вызвало? Ведь Ульман сам никого не убил, он получил приказ убить. Более того, по материалам дела он этот приказ дал послушать всем своим подчиненным, и дальше он этот приказ передал им, они убили, он этого не скрывает. Но судили его одного – не того человека, который приказ отдал, а того, кто передал просто уже готовый приказ.
Екатерина Пархоменко: Ой, это такая сложная коллизия, здесь я с вами совершенно не готова согласиться.
Игорь Хрекин: Совершенно верно. Смотрите, ни следствие, ни суд не озаботились тем, а чей приказ был изначально.
Екатерина Пархоменко: Насколько я понимаю, Ульман – непосредственный начальник тех, кто стрелял, и он, безусловно, должен нести эту ответственность. Он не может устраниться.
Игорь Хрекин: Если это был его приказ. Но приказ был не его.
Екатерина Пархоменко: Так не бывает, через головы командиров приказы не передают.
Игорь Хрекин: Было, было именно так. Он же просил по рации повторить приказ и дал послушать всей своей группе.
Екатерина Пархоменко: Я в таких случаях вспоминаю такой великий английский принцип «корона всегда права», который обозначает только одно: за исполнение преступного приказа несет ответственность исполнитель в том числе.
Игорь Хрекин: Ульман не исполнял приказ, он передал.
Екатерина Пархоменко: Вы знаете, это уже казуистика. Он не может не отвечать за действия своих подчиненных, не правда ли, непосредственных его подчиненных?
Игорь Хрекин: Совершенно верно, но его сделали единственным виноватым. Я говорю, следствие не озаботилось тем, кто же отдал этот приказ.
Екатерина Пархоменко: Вот это другой вопрос, который меня беспокоит больше всего.
Игорь Хрекин: Есть какой-то уровень, до которого следствие доходит, назначает виновного – и все успокаивается.
Алексей Кузнецов: Но это довольно традиционная картина для многих случаев в российском правосудии, не только связанных с войной. Наказывается «стрелочник», условно говоря.
Екатерина Пархоменко: К сожалению, да. Если вспомнить какие-то истории, громкие процессы, например, про убийство таджикской девочки. Страшное возмущение, что присяжные там недостаточно кого-то оправдали, а кому-то дали условные сроки. То есть уже суд дает условное наказание. С чем это связано? С тем, что следствие не доказало их вину. Присяжные были совершенно правы. И это приводит к такому растлению всей правоохранительной системы, я имею в виду систему следствия, судов: поскольку заранее известно, кого назначат виноватым, то, в общем, можно не стараться, не собирать улики.
Игорь Хрекин: Катя, скажите, а вот лично вы верите суду? Я не говорю про дело Аракчеева-Худякова, а вот…
Екатерина Пархоменко: Я, честно говоря, за последнее время, пожалуй, не помню приговора, который привлек бы мое внимание тем, что он справедливый. Хотя нет, вру, вот ту Шендеровича оправдали за отсутствие состава преступления. Там маленькое административное нарушение, что якобы он стоял не в одиночном пикете, а несколько человек, а это были просто провокаторы, которые его, что называется, подводили под статью, - и буквально два дня назад суд решил, что в его действиях не было состава преступления. В общем, он признал очевидное, что человек, который ничего плохого не делал, вышел с плакатом поддержать своего товарища, который в это время сидел в кутузке, он, в общем, ничего дурного не сделал и, главное, закон не нарушил, что он все делал строго в соответствии с законом. Но, пожалуй, я так запомнила это решение суда ровно потому, что оно за последние, наверное, несколько лет единственный раз показалось мне наконец-то…
Игорь Хрекин: Оно вас удивило.
Екатерина Пархоменко: Удивило, да, там здравый смысл присутствовал.
Игорь Хрекин: А вы верите суду?
Алексей Кузнецов: Надо смотреть в каждом конкретном случае, я не берусь говорить обо всех судах.
Игорь Хрекин: Я понимаю, я не про все суды сразу. Предположим, вам предстоит судебный процесс. У вас нет, скажем так, сомнений в том, что решение будет точным и верным?
Алексей Кузнецов: Вы знаете, я в жизни принимал участие в трех гражданских судах, и признаться, у меня не было сомнений в том, что суд принимает справедливое решение, хотя в одном случае оно мне было крайне неудобно и неприятно. Видывал я судью, который прекрасно провел дело и вник в сущность, существо дела и принял решение абсолютно справедливое. Хотя, может быть, там не хватило конкретных аргументов, но оно было абсолютно по духу четкое. Я лично склонен верить, но, возможно, от недостатка опыта. Мне трудно судить, как вел себя судья в этом деле. К сожалению, я этого не видел.
Игорь Хрекин: Я к чему говорю, в принципе, я так думаю, что у нас судьи в большинстве нормальные люди, но вот такие процессы, которые происходят, они вызывают недоверие ко всем.
Екатерина Пархоменко: Конечно, да.
Игорь Хрекин: Вот в этом-то и опасность. И то, что говорили, что вызывает недоверие, вот сейчас прошел этот суд, и есть большое подозрение, что осудили невиновных, - и вот как следующие люди пойдут когда-нибудь защищать это государство?
Алексей Кузнецов: Вы знаете, ответ на это у нас непосредственно по материалам этого дела, по событиям этого дела, я бы сказал. Это неявка на суд Евгения Худякова…
Екатерина Пархоменко: Который все понял, да.
Алексей Кузнецов: … которого осудили заочно, и который просто… Как, впрочем, и группа Ульмана – они же тоже не явились на суд. Это такое уже, я бы сказал, системное отношение к правосудию вообще как к таковому.
Игорь Хрекин: Дело даже не в этом, я говорю про другое. У нас много людей в погонах, которые призваны охранять государство, государство не как вертикаль, а как общество, общество охранять. Вот будут ли они в следующий раз охранять так, как нужно?
Екатерина Пархоменко: Это такой сложный вопрос. Я боюсь, что они и до сих пор не очень как-то, если вспоминать…
Игорь Хрекин: Возвращаясь к нашей беседе о том, что думают блогеры, блогеров достаточно много в погонах сидит, которые не скрывают… Да, они разные погоны носят, и они говорят: «Нет, ребята, больше в следующий раз я туда не поеду».
Екатерина Пархоменко: Ну, так увольняйся.
Игорь Хрекин: Да, так и будет. И это уже не первый раз. Мы теряем профессионалов.
Екатерина Пархоменко: Может быть, это приведет к какой-то реформе системы. Потому что, честно говоря, последнее время то состояние, в котором она находится… Буквально события вчерашнего дня, когда в блогах появилось письмо Василия Алексаняна, которого два года уже держат в предварительном следствии и не дают медицинской помощи, человек умирает.
Алексей Кузнецов: К сожалению, мы не можем решить все вопросы, но поставить их мы можем. Хотя бы в этом я и вижу отчасти смысл нашей программы. Спасибо.