Иван Толстой: Начнем с темы, которую можно назвать «Нищета русского языка». Размышляет историк моды и стиля парижанин Александр Васильев. Беседу с ним ведет Дмитрий Савицкий.
Дмитрий Савицкий: Каждый раз, спеша на свидание с парижанином, всемирно известным театральным художником, дизайнером интерьеров, искусствоведом, историком моды, автором множества книг, статьей, фильмов, Александром Васильевым, я пытаюсь угадать, в каком виде он на этот раз предстанет: тем самым денди, о котором пишут обозреватели от Буэнос-Айреса, Лондона, Токио и до Москвы, персонажем одной из собственных постановок или же, наконец, статистом столичного маскарада, жителем Лютеции, искусно скрывающим свою профессию, социальное положение и пристрастия.
Наше рандеву назначено в угловом кафе Le Luco , на бульваре Сен-Мишель, напротив Люксембургского сада. Мой первый вопрос спровоцирован вами, потому что несколько лет назад вы выступали по каналу «Культура» и говорили о русском языке. Почему русский язык изменился, и не в лучшую сторону?
Александр Васильев: Думаю, глобализация этому главной причиной. Это изменилось во многих странах. В России, в том числе, английский язык стал, через интернет, очень популярен среди молодежи, а русская орфография сложна для двоечников. Поэтому очень многие сейчас сокращают русские слова в интернет-языке, заменяют их более короткими английскими, и толком не могут запомнить ни один, ни другой. Современная речь в России полна акцентов и говоров Юга Россси, Урала, Сибири, Севера России и, безусловно, это связно с тем, что телевидение, как мощнейшее сейчас в России средство распространения языка, лишает людей литературного ценза произношения. Поэтому многие дикторы (например, знаменитая передача «Малахов +»), абсолютно лишены всякой нормы литературного русского языка. И если раньше были школы дикторов, словари, следили за ударением, за логикой речи, за правильностью построения, то сегодня этого нет. Каждый век, я это тоже понимаю, приносит нечто свое, но 21-й век, на мой взгляд, будет отмечен падением интереса к русскому языку, а никак не к взлету.
Дмитрий Савицкий: А как же это связано? Вы говорите, с одной стороны, что налицо век двоечников. С другой стороны, в России, как никак, некое национальное возрождение, которое должно быть связано, прежде всего, с возрождением русского языка, то есть с корневыми его основами. И, в то же самое время, мы видим и слышим по телевидению и по радио дикторов, то есть людей, которые должны нести языковую норму, которые не спрягают, не склоняют, не способны сказать «тысяча двести сорок восемь».
Александр Васильев: Так и есть. Но поймите, чтобы что бы то ни было возродить, нужны люди, которые способны это сделать. А двух картошек виноград никак не вырастит. Все-таки потери в генофонде России были настолько огромными, а носители русской культуры и языка были вытеснены на протяжении советского строя - кто в Сибирь, кто на тот свет, кто за границу. И тех, кто остался, способных поддержать это, я имею в виду профессуру, педагогов, некоторых актеров, писателей и поэтов осталось не так много.
Дмитрий Савицкий: Но есть тот же Михаил Казаков?
Александр Васильев: Согласен, но одного Казакова и одного Васильева маловато. Дело в том, что это не является основной двигающей силой. Сегодня время, так называемой, «попсы» - новых легковесных героев, которые завоевали популярность у китчевой публики, которая хочет именно этого уровня, с которой эти герои говорят на доступном им языке. Возможно, другая форма речи им будет даже и непонятна.
Дмитрий Савицкий: Здесь, наверное, имеет смысл остановиться и сказать, в какой семье вырос Александр Васильев. Его отец, народный художник России, Александр Васильев-старший, был член-корреспондентом Академии Художеств и создателем декораций и костюмов к более чем 300 постановкам, как на отечественной, так и на зарубежной сцене. Мать Александра, Татьяна Васильева-Гулевич, была драматической актрисой, профессором, одной из первых выпускниц МХАТа. Так что мальчиком Саша рос в театральной среде, где языковые нормы были воздухом, бытом, где любое неправильное ударение или интонация выскакивали чертиком из коробки.
Но продолжим интервью в парижском кафе Le Luco . Откуда это некое внутренне согласие принять в русский язык, причем культурным слоем, смесь английского и блатного?
Александр Васильев: Думаю, что это было связано с тем, что в конце 80-х - начале 90-х годов на поверхность вышла, так называемая, «торговая буржуазия», которая часто не имела никакого образования, даже оконченного среднего, не то, что высшего, которая вышла из такой культурной среды, где по-русски говорили плохо, матом ругались постоянно. И сегодня я вижу, что в России мат стал просто почти литературной нормой. Вы даже не телевидении видите людей, которые в открытую ругаются матом. Например, Ксения Собчак - передача начинается с матерщины. Это никто не вымарывает, это никак не убирается. Знаменитый парикмахер Сергей Зверев, который стал певцом, все время ругается матом по телевидению. Я читаю в русской прессе статьи, что мат это даже и неплохо, это тоже русский язык, он очень богатый и разноцветный, почему бы на нем не поругаться. Хотя я прожил в России достаточно лет, в нашей семье ни папа, ни мама при мне не употребили ни одного матерного слова вслух, я ни разу не слышал, хотя я уверен, что они знали эти заборные термины и, может быть, даже очень хорошо. Но это вопрос воспитания. Я думаю, что это торговая буржуазия, которая стала очень важной, затем, конечно, прослойка спортсменов, которая ушла в охрану, а потом стала вдруг олигархами… Действительно, были люди, которые не внимали культурные ценности в России в прошлом, а сейчас находятся на вершине власти - и материальной, и политической, может быть, даже военной. Таким образом, их речь стала как бы каноном того, как следует говорить на нашем языке.
Дмитрий Савицкий: То есть это их страна, это их власть, это их язык.
Александр Васильев: Думаю, что это и есть та самая глубокая правда - они у власти, и они так говорят.
Дмитрий Савицкий: По материнской линии род Александра Васильева восходит к роду Рыловых из Нолинского уезда Вятской губернии. У Александра, страстного коллекционера, сохранились семейные фотографии, на одной из которых – бабушка в платье сестры милосердия с красным крестом на фартуке; точно такое же платье сестры милосердия носила и последняя русская императрица.
Руд Гулевичей, герба Новина, Александр проследил до 16-го века, он был внесен в Шестую Часть родословных книг Волынской и Ковенских губерний. Один из прадедов Александра Васильева был героем Отечественной войны 1812 года, его портрет можно увидеть в Галерее Героев Эрмитажа. Одна из дальних родственниц матери, урожденная Гулевич, была графиней Толстой и присутствовала на знаменитом балу 1903 года в Зимнем дворце, где все костюмы, (от Александра, как историка, это не могло ускользнуть), включая императора и императрицы, были, цитирую, «боярскими и по-музейному величественными».
После революции часть рода Гулевичей была разбросана по миру – от Харбина, Шанхая и до Австралии. Родословная Васильевых и Гулевичей читается, как увлекательнейший роман. Одна из глав: родственники-шляхтичи с 600-летней историей рода, о которых Саше-мальчику рассказывали родители в фамильном, чудом уцелевшем имении в Литве. Не удивительно, что язык и предметы исчезнувшего и исчезающего мира, были и стали так важны для него в его взрослой жизни. Как вы думаете, появится ли обратная тенденция к очищению, которая не была бы связана с крутым национализмом?
Александр Васильев: Я бы хотел в это верить, но оснований для такой уверенности у меня нет. Я знаю, что прошлый год был назначен в России Годом русского языка. Вот он закончился, и каковы результаты? Говоря о Франции и Великобритании, хочу в скобках добавить, что все эти страны имеют за границей очень важные, на мой взгляд, культурные учреждения как “ Alliance Francaise », “ British Council ”, «Институт Гете», где есть курсы их родного языка, правильного литературного произношения, который они хотят популяризировать как среди эмигрантов из этих стран, их детей, которые, возможно, что-то подзабыли, так и среди всех тех, кто хочет приблизиться к культуре этих стран. Такие учреждения есть от Южной Америки до Китая. Россия, на мой взгляд, единственная страна, которая выделяет средства на русские культурные центры, но ворует их, скажем откровенно. В результате, русские центры за границей, чаще всего - малопривлекательные места, которые не популярны, малоизвестны своей активностью. Люди, которые бы и хотели, возможно, приблизиться к нашей культуре, не знают даже географического месторасположения подобных мест из-за их, скажем, подмоченной репутации в прошлом. Совсем недавно, в Стамбуле, я шел по узкой улице и увидел маленькую вывеску, где было написано: «Русский культурный центр». Увидеть это никто не мог, а написано было только по-русски, то есть турок бы прочесть никогда этого не смог бы.
Дмитрий Савицкий: Последний вопрос на эту тему: где и когда в последний раз вы слышали самый прекрасный русский язык?
Александр Васильев: Очень хорошо говорит по-русски Алла Николаевна Баянова. Ей 93 года, конечно, это серьезно, но ее язык очень хороший и широкий. Мне очень нравится, как говорит по-русски другая Алла - актриса Алла Демидова. У нее замечательно красивый русский, очень хорошая логика речи. Это не удивительно - она большая актриса. Верный и сочный язык. Для меня всегда большая радость слышать ее.
Дмитрий Савицкий: Ну, и пора сказать несколько слов о самом Александре Васильеве.
Ему 49 лет. В возрасте пяти лет он создал свои первые костюмы и декорации для кукольного театра и в этом же возрасте начал сниматься для телевидения, появляясь в таких передачах для детей, как «Будильник» и «Театр Колокольчик». Он оформил свой первый спектакль-сказку «Волшебник Изумрудного города» в 12 лет. В 22 года закончил постановочный факультет Школы-студии МХАТа, затем работал художником по костюмам в московском Театре на Малой Бронной. В 1982 году Александр Васильев поселился в Париже, где начал работать для французского театра «Ронд Пуант» на Елисейских полях, в Студии Оперы Бастилии, в театрах «Люсернер», «Картушри», сотрудничая также с Авиньонским театральным фестивалем, «Бале дю Нор» и Королевской Оперой Версаля.