Марина Тимашева: Простите, уважаемые радиослушатели, но эта новинка книгоиздания не помещается у меня на столе. И подозрительно роскошная. А мы привыкли, что глянец – верная примета глупости, как гололед – признак похолодания. Но раз уж наш исторический рецензент Илья Смирнов не поленился этот фолиант таскать, значит, он того стоил. Итак, «Якутия, историко- культурный атлас», «Дизайн, Информация, картография», 2007.
Илья Смирнов: Не стоит судить по одёжке. Спектакль с роскошными декорациями и костюмами может быть очень глубоким. Блокбастер умнее и человечнее, чем так называемое «авторское кино». Конечно, и я поначалу отнесся к якутскому подарочному тому с некоторым предубеждением – официальное правительственное издание, сейчас начнется агитпроп… Да и читать неудобно, приходится перемещаться вдоль стола вместе со стулом. Но ведь стоит того!
Назвали – «атлас», на самом же деле перед нами большая якутская энциклопедия в одном томе под общей редакцией доктора исторических наук Василия Николаевича Иванова. http :// www . biografija . ru / show _ bio . aspx ? id =48352 Начинается описание республики с геологии,с архея и протерозоя,но большую часть книги занимают всё-таки близкие для меня сюжеты, связанные с историей, этнографией, экономикой. Часто в рецензиях приходится сетовать на упадок издательской культуры. Даже в хороших книжках военная история подается либо вообще без карты, либо с картами, переснятыми на каком-нибудь ржавом ксероксе так, что вообще невозможно понять, где север, где юг. А здесь – смотрите сами. Каждый исторический сюжет не только иллюстрирован, но и снабжен яркой, продуманной, легко читаемой картой с подробнейшими пояснениями. Если это этническая история, то схема расселения разных народов с точностью до стойбища, если война, то такая карта – схема, по которой можно изучать ее ход, даже не заглядывая в текст. Вот, например, кочевые империи от гуннов до Чингисхана, подробнейшая карта каждой из них (161 – 171). Да, бумага глянцевая. Но с глянцевым журналом ничего общего, потому что там яркие цветные пятна рассчитаны на восприятие двухлетнего ребенка, то есть взрослого, которого запихивают обратно в ясельный возраст. А в книге «Якутия» иллюстрации имеют смысл. Они побуждают к размышлению.
Теперь о тексте. Наверное, самое удивительное в истории Якутии - опыт приспособления южного, степного по происхождению скотоводческого хозяйства к экстремально суровым условиям. «Благодаря исключительной неприхотливости якутской лошади и ее способности копытить себе корм из-под снега, табунное коневодство превратилось в высокорентабельную отрасль… Эти лошади обитают даже в лесотундре за Северным полярным кругом, где абсолютный перепад температур достигает 108 градусов» (437, 684). Другой сквозной сюжет: Якутия как наказание, место каторги и ссылки, начиная с Адама Каменского Длужика, который, будучи польским военнопленным царя Алексея Михайловича, служил в Якутске начальником тюрьмы (278). По совместительству первый местный этнограф. И в дальнейшем политические – среди них такие выдающиеся личности как Чернышевский или Короленко – вносили большой вклад в хозяйственное и культурное развитие края. А, например, сосланные в Якутию члены секты скопцов, 1200 человек, по сибирской демографии значительная группа, очень способствовали прогрессу земледелия (280). С другой стороны - уголовные ссыльные. Как отмечается в книге, они «нанесли местному населению огромный моральный урон и материальный ущерб…», местные жители их кормили, одевали, выделяли им землю и жилье, а они «проживали… десятки лет, не заводясь никаким хозяйством и не занимаясь никаким ремеслом вследствие неспособности к труду» (285). Так что явления, наблюдаемые сегодня в пригородах Парижа, не такие уж новые и не специфически французские.
А главное, что вызывает уважение в книге «Якутия» – спокойный, разумный подход к освещению острых тем, в которых история переплетается с политикой. Совершенно не идеализируется традиционная структура якутского общества: «тойоны…(вожди, родовая аристократия) до такой степени закабаляли своих сородичей, что они, работая все время…, не вылезали из долгов и становились форменными крепостными» (270). Царская Россия не подается однозначно как страшная «тюрьма народов» (при ясном понимании органических пороков тогдашнего режима). Авторы с уважением пишут и о революционерах, и о честных чиновниках, таких, как губернатор Владимир Николаевич Скрыпицын (270 – 272). Объективно изложены события революции и гражданской войны, и если к кому проявлены симпатии, то, пожалуй, к тем первым руководителям Якутской автономной республики, которые могли быть решительными в бою, но к безоружному противнику относились гуманно, и с народом предпочитали договариваться (364, 367). К сожалению, они стали жертвами Большого террора. В том числе и крупнейший просветитель якутского народа Платон Алексеевич Ойунский, именем которого назван академический Саха театр, а ведь он был не только наркомом просвещения и здравоохранения, но также председателем ревкома и Совнаркома (372). Именно в силу своей объективности книга становится эффективным лекарством от всяких попыток, с одной стороны, реабилитировать Сталина, с другой – распространить ответственность за его преступления на весь советский период. В тексте книги выделены биографические справки. И мы видим, что в определенный период почти все они – биографии политиков, ученых, организаторов производства – имеют стандартный финал. Арест, «правый уклон», «реабилитирован в 1956». Посмертно. Поголовное уничтожение лояльных специалистов не имеет не то, что нравственного оправдания - рационального объяснения с точки зрения государственных интересов, даже в самом архаичном, чингисхановском их понимании.
Чтобы не заканчивать на мрачной ноте, обращаю внимание на такие злободневные сюжеты, как почитание «дедушки» медведя (501) или очень своеобразный якутский «хранитель холода» Чысхаан, происходящий от мамонта дальний родственник деда Мороза (723).
Конечно, в книге есть, к чему придраться (например, как изложена проблема заселения Америки (144) или происхождения юкагиров (ср.: 447 – 592). Классовый подход к Х1Х веку применяется, а в новейшей истории уже не действует. Научные рецензенты могли бы обратить внимание. Если, конечно, читали текст, а не просто украсили своими титулами выходные данные. Впрочем, претензии по частным вопросам сегодня легко предъявить к любой исторической литературе. В книге «Якутия» концентрация оплошностей меньше, чем в большинстве монографий, которые приходится рецензировать. Ещё характерная особенность книги - то, что проблемы и противоречия сдвинуты в прошлое, подальше от парадной и оптимистичной современности. Но официальное издание и не могло быть иным. А, в общем, подарочный том «Якутия» оказался действительно ценным подарком не только по форме, но и по содержанию.