Чем выше в гору поднимается западный политик, тем с большим пониманием относится к тому, что происходит в России. На вершине политической горы он едва себя сдерживает, чтобы не зааплодировать успехам российской власти. Он опасается ее и в то же время какой-то частью своей политической натуры, наверное, завидует ей. Во всяком случае, всем известны положительные отзывы о Сталине как де Голля, так и Черчилля, которых трудно заподозрить в политической наивности.
Роли разделяются: неограниченное право критиковать Россию предоставляется на Западе журналистам, совестливым интеллектуалам и политикам средней руки. Лидеры же западных стран, столкнувшись с проблемами собственной демократии, которая часто мешает им принимать радикальные и, с их точки зрения, единственно правильные решения, могут видеть в традиционном русском авторитаризме (или даже в советском тоталитаризме) легкий способ править страной. К тому же, непосредственно столкнувшись с большой и неудобной Россией, они невольно втягиваются в личные отношения с правителями, других собеседников не видят и делают все, чтобы Россия для них не стала еще более неудобной.
В этом отношении бывший канцлер Шредер не является исключением. Однако вопрос о том, перешел ли он границу допустимого, приблизившись к России не только эмоционально, но и финансово, представляет собой вечно актуальную проблему политической нравственности.
Взяв на себя обязательство лоббировать строительство подводной трубы, которая, пройдя по дну Балтийского моря, создаст газовую ось Россия-Германия, Шредер всегда может настаивать на пользе этой трубы для его любимой родины. Однако, поскольку лоббирование осуществляется на российские деньги и связано с российской газовой компанией, необходимо обосновать этот шаг не только личными интересами Шредера, но и совместимостью русско-германских базовых ценностей скорее не материального, а духовного порядка. Духовные ценности – вещь абстрактная и конкретная одновременно. С точки зрения теории и далеких перспектив, базовые ценности России и Германии способны совпадать или, по крайней мере, не противоречить друг другу. Однако если их рассматривать с точки зрения сочетания российской и немецкой формы политической власти сегодня, то здесь видны серьезные разночтения.
В России общественное мнение, как правило, уделяло и уделяет Шредеру мало внимания. Из всего его правления, возможно, лишь скандал вокруг того, красит ли канцлер волосы, заинтересовал широкую русскую аудиторию, да и то скорее тем, что переполох на такой мелкой бытовой почве вообще стал возможен. Даже скандал вокруг Моники Левински и Клинтона не вызвал в России особого ажиотажа. Русские уверены, что президенты спят с секретаршами, особенно после того, как покрасят волосы. В России, где власть никогда не стеснялась вести себя так, как хотела, где царям по ночам возили красавиц в Зимний дворец, а генеральным секретарям – на дачу в Крыму, где рядом с властью мог оказаться Распутин, в такой стране никто ничему давно уже не удивляется.
Конечно, российская радикальная оппозиция, которая видит в Путине диктатора, а в форме его правления – чекистскую хунту, готова осудить любого человека, русского или иностранца, которые скажут что-то положительное о Кремле. Тем не менее, в течение многих лет объявлять своего друга Путина настоящим демократом, как это делает Шредер, – на это, действительно, надо решиться. Во имя чего? Шредер, в любом случае, остался во времени сумерек русских свобод.