27 марта в Москве откроется национальный театральный фестиваль «Золотая Маска». Но давно уже повелось, что Мариинский театр показывает спектакли, номинированные на премию, задолго до начала самого фестиваля. Связано это, в первую очередь, с исключительной занятностью солистов и оркестра театра — они расписаны на много лет вперед, по дням и по часам, а потому приезжают, когда сумеют из этой сетки вырваться.
Но, на сторонний взгляд, выглядит так, что Маринка обособляется, вроде, такому театру негоже участвовать в ежедневной фестивальной гонке. В прежние годы оперные спектакли Маринки, показанные в Москве с опережением графика, абсолютно заслуженно выходили в лидеры — так было и с «Путешествием в Реймс» и с «Поворотом винта». Но сомневаюсь, что та же участь уготована «Электре» Рихарда Штрауса, хотя она заявлена во всех главных номинациях и в частных тоже.
Кент, Браун — Мейерхольд, Головин
На «Маску» претендуют: художник Пол Браун, режиссер Джонатан Кент и исполнительница главной роли Лариса Гоголевская. Спеты все партии превосходно, что до возможностей голоса Ларисы Гоголевской, то они кажутся вовсе безграничными. Надо полагать, что ей премия достанется точно, правда, не ясно, за какую партию — в «Электре» или в «Енуфе». «Енуфу» мариинцы привезут чуть позже, 15 марта. Валерий Гергиев от участия в битве дирижеров давно отказался, свою кандидатуру отводит — уступает другим. Хотя награды, в первую очередь, заслуживает именно он — и за отвагу, которая требуется, чтобы приняться за работу над экпрессионистской колюще-режущей оперой Рихарда Штрауса, и за музыкальный результат.
Опера «Электра» была написана Штраусом на либретто знаменитого драматурга Гуго фон Гофмансталя в 1908 году, через пять лет ее поставит в Мариинском театре Всеволод Мейерхольд в декорациях Александра Головина. Сыграли ее тогда, как говорят историки, всего три раза. Публике она не понравилась. И вот, через сто лет Мариинский театр снова обращается к этому произведению. Как все должно быть помнят, изначально история Электры — часть древнегреческого мифологического цикла, связанного с проклятием, нависшим над родом Атридов. Агамемнон принес в жертву богам свою дочь Ифигению, а его жена — Клитемнестра — убила самого Агамемнона. Другая их дочь Электра и брат ее Орест мстят за отца и убивают Клитемнестру. Именно эта часть мифа и становится сюжетом оперы. В мифе все страшные, кровавые события происходят оттого, что Атриды прогневали богов. В опере о богах ничего не сказано. Гуго фон Гофмансталя, видимо, интересовали не отношения людей с олимпийцами, и даже не их отношения друг с другом, а проблемы человеческого подсознания. От античной трагедии в структуре оперы отчасти сохранилась функция хора. Он предваряет действие, объясняя зрителям истоки конфликта, и он же действие завершает.
Отмывка
Джонатан Кент наряжает хор в зеленые униформы уборщиц — они без конца отмывают пол от пятен пролитой крови. Еще раз хор появляется в вечерних платьях, когда это свита Клитемнестры. И это единственная сцена, которая кажется интересной по режиссуре — извивающиеся, змеящиеся в черных платьях женские тела — напоминают об Эриниях, богинях-мстительницах, тех, что станут преследовать Ореста за убийство матери. В самой опере Эриний нет, она заканчивается бегством Ореста и, в общем, смертью Электры. Имя режиссера Джонатана Кента значится в частной номинации на «Золотую Маску» — почему эксперты так высоко оценили его работу, не понимаю. Она состоит из одних общих мест европейского театра. Тут действие перенесено в неопределенное время, костюмы собраны из разных эпох — от начала ХХ века до наших дней, Электра наряжена в спортивные штаны с пузырями на коленях и замызганный серый халат. (Простите мне лирическое отступление, но вот раньше все завидовали тому, что актрисы могут постоянно менять туалеты, теперь им впору сочувствовать — будто единственная задача современной режиссуры — уродовать женщин). Ну, а во всем остальном постановщик худо-бедно обслуживает замысел художника Пола Брауна, верного идеям Штрауса и Гофмансталя, в свою очередь, близким ницшеанству и фрейдизму. Иными словами, Боги здесь больше не живут, страдающих и обреченных людей нет, здесь есть психоанализ, комплексы и неврозы. Пол Браун выстроил на сцене монументальную и метафоричную декорацию: в ней заключена уйма смыслов. Богатство и бедность, властители и подданные, вершины рационального сознания и пропасти бессознательного, лицевая сторона жизни и ее изнанка. Итак, перед нами, дом в разрезе — двухэтажная конструкция. Наверху — остатки имперской роскоши, дворец в псевдоантичном стиле. Внизу — подвал, в который, по-видимому, долгие годы сбрасывали ненужную рухлядь, теперь она громоздится огромной бесформенной кучей, по которой наверх, ночами, может выбираться обитательница подземелья Электра. Она ютится на крошечном пятачке, чудом отвоеванном у мусора, да и сама будто ненужный человеческий хлам. Все, что ей осталось, это чемодан, в котором хранятся старая кукла, топор — орудие убийства Агамемнона и его мундир. Электра разговаривает с ним, иногда набрасывает его себе на плечи, иногда кружится с ним в танце. Тут я позволю себе процитировать рецензию, речь в ней идет об «Электре», представленной в 1997 году Хербертом Вернике, и мы поиграем в игру «найдите 10 отличий»: « Вытесненной из жизненного пространства Электре оставлена лишь маленькая площадка на авансцене, где она проводит практически все время в обнимку с топором, где бушуют ее мрачные страсти и откуда она совершает лишь короткие вылазки на основной планшет сцены». Отличия, конечно, обнаруживаются. У нашей Электры, например, есть еще проектор и кусок белой тряпки — экран. Любимое ее занятие — просматривать старые слайды. На них Агамемнон — не то богатый буржуа, не то высокопоставленный чиновник, чаще — примерный семьянин, и двое детишек — Орест и Электра. Повзрослевшая Электра живет только ради мщения и погибает, едва осуществив свой замысел. Она не успевает, как ей того хотелось, даже «потанцевать на трупах, высоко поднимая ноги».
Играть Электру, а не «комплекс Электры»
Пожалуй, единожды, при встрече с Орестом в кровожадном монстре, в Электре, просыпается женщина. Она ластится к брату, прежде резкий, и скрипучий голос становится нежным — будто вся энергия нерастраченной любви рвется на волю, но нет, Электра этого не допустит.
Режиссер Джонатан Кент в интервью говорил, что спустя три года после дрезденской премьеры «Электры», а это 1909 год, Карл Юнг ввел обиход понятие «комплекс Электры». Так-то она так, но, во-первых, все же спустя три года, а во-вторых, актриса на сцене не может играть комплекс, она может играть Электру. Странно, что приходится объяснять такие вещи современным режиссерам. По сути, нам на театре, представлена картина болезни — маниакальное состояние. Электра безумна, и возможно, она вообще выдумала историю убийства, а все действующие лица — Клитемнестра, Орест, Хризотемида — только фантомы воспаленного воображения, галлюцинации героини. Ничего нового в такой трактовке нет, нет в ней и ничего особенно дурного, но уж больно скучно выходит: декорация статична, за первые пять минут вы ею налюбовались, за три следующие прочитали ее смысл, и все — больше ничего не изменится. С первого появления и вплоть до финала не меняется Электра (эпизод с Орестом — исключение), не меняются в ее сознании, а значит, и на сцене Клитемнестра, Орест и Хризотемида. К середине действия, поняв, что на сцене больше ничего не произойдет, я просто закрыла глаза и стала слушать музыку — первобытную, страстную, грозную и жуткую. Наверное, Валерию Гергиеву можно вменить в вину недостаточность нюансировки: лирики, мягкости, нежности в том, как исполнил Штрауса ведомый им оркестр, почти нет. Возможно, это вступает в противоречие с замыслом композитора и либреттиста. Но тут уж, кто любит арбуз, а кто — свиной хрящик, кто античную мифологию и Софокла, а кто — драматургию венского символизма. В той версии музыки, которую предлагает Гергиев, и только в ней, есть верность духу подлинной трагедии. В каждой ноте, каждом звуке — неумолимая поступь рока, грозные раскаты неведомой силы, которая не оставляет смертным ни малейшего шанса на спасение. Да, Гергиев своевольно прочел партитуру, но благодаря его своеволию, я услышала музыку, которая соответствует античному мифу, а не модернистским играм, за что выражаю глубокую благодарность Маэстро.
Вообще, в этом году в номинациях «Золотой Маски» представлено, как никогда, много оперных спектаклей. В списке: «Борис Годунов» и «Евгений Онегин» Большого театра, еще один «Онегин» с «Пеллеасом и Мелизандой» театра Станиславского и Немировича-Данченко, от Новой оперы выступает «Любовный напиток», Новосибирский театр оперы и балета — одна из главных оперных сцен страны — привозит «Леди Макбет Мценского уезда» и «Свадьбу Фигаро», театры Казани и Саратова представят спектакли на музыку современных композиторов, да еще, как я уже говорила, нам предстоит «Енуфа» Мариинского театра, Дьячиху будет петь Лариса Гоголевская. Такие забавные казусы иногда случаются, и жюри под руководством Леонида Десятникова придется решать, в какой партии Гоголевская краше — Электры или Дьячихи, а также в каком спектакле лучше вел оркестр Теодор Курентзис — в «Свадьбе Фигаро» или в «Леди Макбет». Хотя, возможно, выбирать придется из чего-то еще. Конкуренция на оперной сцене сильна, как никогда.