Мариинский театр привез в Москву вторую оперу, номинированную на премию «Золотая Маска». «Енуфа» Яначека, как и показанная ранее «Электра» Штрауса, о которой я уже рассказывала, по музыкальному стилю принадлежит экспрессионизму, но написана не на мифологический, а на бытовой сюжет. В ее литературной основе — пьеса Габриэлы Прейссовой «Ее падчерица».
Когда в 1958 году в Новосибирске оперу впервые поставили режиссер Лев Михайлов и сценограф Йозеф Свобода, она так и называлась — «Падчерица». Сюжет довольно распространенный — молодая девушка Енуфа беременеет от своего жениха Штевы, но он отказывается на ней жениться, формально — потому что ревнивый соперник Лаца располосовал ей лицом ножом и изуродовал, на самом деле, потому, что мало любит. Чтобы скрыть позор Енуфы и дать ей возможность выйти замуж за Лацу, ее мачеха, Дьячиха топит новорожденное дитя, сказав Енуфе, что ребенок умер. Но свадебное застолье прервано ужасной вестью: подо льдом найден мертвый младенец, Дьячиха признается в совершенном преступлении.
Заканчивается все, благополучно — во всяком случае настолько, насколько возможно при подобных обстоятельствах. Енуфа и Лаца клянутся друг другу в любви. Художник Зиновий Марголин со всех сторон окружил сцену бетонными покатыми стенами, они образуют своего рода перевернутую трапецию. Внизу, где разворачивается основная часть действия, будь то площадь первого акта или горница второго, пространство сужено, там тесно и мало воздуха. А сверху построена деревянная изба в натуральную величину, часть ее буквально нависает над сценой.
Неустойчивость мира
Так, сразу, из музыки и художественного решения пространства рождается ощущение тревоги, неустойчивости патриархального и вроде бы крепко сколоченного мира. Быть беде. А пока люди заняты хозяйственными делами, повсюду — мешки, набитые зерном. Где-то рядом плотина и, когда тайное станет явным, в момент высшего эмоционального напряжения, плотину прорвет. Мешки свалят в огромную кучу, чтобы уберечься от стихии, но потоки воды хлынут на сцену. Потому что — следуя логике этого спектакля — наводнение есть Божья кара за страшное преступление, детоубийство.
Ничто не осовременено, костюмы, подобающие эпохе, люди — такие, каких и сейчас можно встретить в глубинке — простые, сильные, кряжистые. Пространство бытовое и условное, каждая деталь несет на себе символическую нагрузку, но, в то же время, реалистична. Житейская история — история ревности, соперничества, предательства, убийства — возведена в поэтическую степень. Василий Бархатов, режиссер, шел не по бытовой логике, его вела музыка — изумительная, красивая и страстная, она вывела житейскую драму в настоящую трагедию, силой не уступающую античной. Режиссер не навязывал материалу умозрительных концепций, не выдумывал пустых, бессмысленных и самодовольных фокусов, он выращивал образы из точных бытовых деталей, он разговаривал с людьми о земле и небе, о душе и Боге. Почти документальная история из жизни моравских крестьян в начале 20-го века преобразована в рассказ о спасении души и становится близкой и понятной современному зрителю, благодаря подробной, умной, психологически убедительной и, в то же время, метафоричной постановке. В ней нет места статике. Каждый образ имеет свое развитие. Вот свадебный стол — чемоданы, накрытые клеенкой: «Где стол был яств, там гроб стоит». Или вот то, как бьют подаренные им бокалы Енуфа и Лаца — на счастье? Или в знак окончательного разрыва с удушливым, подчиняющим людей скверным порядкам, миром? Те же мешки с зерном — вначале — свидетельство мирной жизни, а потом — знак беды. Или тазы для стирки, но позже Дьячиха, задумавшая убийство, выплеснет из таза воду вместе с бельем — будто это была детская кроватка, а в ней лежал обреченный на смерть ребенок. Или сама вода, в первом действии — горстями, глотками, потом — потопом. В этом образе много смыслов — тут и оплакивающая людей природа, и восставшая против них карающая стихия, и все смывающая, очищающая живая вода.
Любовь побеждает
Люди по мере развития действия меняются. Происходящие в них перемены психологически мотивированы, а потому в них веришь. Веришь в то, что строгая правильная немолодая женщина, ради любви к падчерице, может решиться на чудовищное преступление, и веришь в истинность, даже истовость, ее раскаяния. Веришь в то, что милая, влюбленная в пустого человека, Енуфа через страдание познает подлинную любовь. И в то, что тупой, грубый и жестокий мужлан Лаца преобразится в благородного и нежного человека. А главное, веришь во всепобеждающую, жертвенную любовь, гимном которой звучит финал оперы
Когда спектакль закончился, зал взорвался воплями «браво». Зрители благодарили оркестр Мариинского театра и дирижера Михаила Агреста, режиссера, который ни в чем не погрешил перед правдой музыки и чувств, ну, и конечно, вокалистов. Енуфу пела Ирина Матаева, Дьячиху — Лариса Гоголевская — язык не поворачивается назвать ее просто певицей, это великая трагическая актриса и актриса героическая, работает она с невиданной по нынешним временам степенью самоотдачи.
Лариса Гоголевская и Ирина Матаева выдвинуты на « Золотую Маску». Но эксперты, просто оторопь берет от их решения — обошли вниманием и номинациями двух исполнителей мужских партий — Олега Балашова (Штеву) и грандиозного Йорму Сильвасти в роли Лаци. Между тем, два таких тенора в одном спектакле — это уже событие из разряда чудесных. Из чудес — еще то, что Василию Бархатову 25 лет. Для режиссера вообще, тем более, в оперном театре — это вообще не возраст. Хочется воскликнуть: так не бывает. Но — так бывает. Когда на «Золотую Маску» несколько лет назад была выдвинута опера «Молодой Давид» в постановке Дмитрия Чернякова, ему было немногим больше, теперь он — один из самых именитых режиссеров мира.