Анна Качкаева: Сегодня у нас с вами двое гостей - журналисты, которых история и обстоятельства сделали авторами книг о президентах. Почему такие предложения делаются журналистам? Что авторы выносят из первых разговоров с людьми, которые готовятся управлять государством? И можно ли говорить, что такие разговоры бывают задушевными? Видно ли в общении, что человек хотел бы скрыть, и как обычно проходят такие беседы, что остается за кадром и насколько верны первые впечатления людей от первых длинных интервью с главами страны?
Итак, Наталия Геворкян, один из авторов книги интервью о президенте действующем, называлась она «От первого лица», с нами на связи из Парижа. И Николай Сванидзе, один из авторов готовящейся книги о президенте действующем, в печать она еще не сдана, как я понимаю, а находится на правке у героя, но название у нее еще…
Николай Сванидзе: … тоже не утверждено.
Анна Качкаева: Вы, уважаемые радиослушатели, можете спрашивать у Наталии и Николая, что вас интересует в связи с их героями, уходящим и не ушедшим и приходящим.
Николай Сванидзе: Да и не очень уходящим, я бы даже сказал.
Анна Качкаева: Да. Сначала, тем не менее, я хочу сказать, что, может быть, из этого какая-то новость и появится, потому что Николай сообщил, что он вернулся с заседания интеллектуального клуба, который создан при или для Дмитрия Медведева. И, в общем, кто там был и что вы обсуждали? Первое было заседание.
Николай Сванидзе: Ну, есть же ряд клубов, которые созданы были в свое время при или для Владимира Владимировича Путина, но вот если в этом контексте рассуждать, тогда этот - при или для Медведева. Его руководитель - Игорь Юрьевич Юргенс, а Медведев - лично председатель его попечительского совета. И, по словам Юргенса, Медведев просил, чтобы такая сокращенная, правленая, немножко так осмысленно-высушенная стенограмма каждого заседания доводилась до него лично, потому как он будет, исходя из этого, какие-то свои решения, возможно, даже и принимать.
Анна Качкаева: А что вы сегодня обсуждали?
Николай Сванидзе: Сегодня мы обсуждали перспективы развития гражданского общества в России, такая была темка маленькая…
Анна Качкаева: Маленькая! Сколько часов сидели?
Николай Сванидзе: Да недолго, часа два с половиной. И в связи с Общественной палатой, потому что там присутствовал, в том числе, и Велихов Евгений Павлович, секретарь Общественной палаты, еще несколько человек оттуда, в том числе ваш покорный слуга, в том числе и сам Юргенс, кстати, Фадеев. Ну, говорили, кто что об этом думает. Я больше говорил про средства массовой информации. Суть моего выступления заключалась в том, что пока средства массовой информации, электронные, не изменятся по отношению с тем, какие они сейчас, гражданское общество в России вряд ли будет возможно.
Анна Качкаева: Ну, ладно, тогда возвращаемся, собственно, к теме, заявленной сегодня в программе. И давайте начнем с начала. Значит, вот то, как Наталии заказывалась эта книга, в общем, общественности известно. Просто, может быть, вы коротко скажете, Наташа, вот как… У вас тоже был тандем, так же как и у Николая.
Николай Сванидзе: Даже, по-моему, не тандем, а трио было.
Наталия Геворкян: Ну, в общем, можно считать, что и трио, конечно (смеются).
Анна Качкаева: Как у вас это происходило? А потом выясним у Николая, что поменялось.
Наталия Геворкян: У нас предложили, позвонили и сказали, что хорошо бы встретиться. Я была, собственно, уже в Париже. Потом позвонили мои начальники и сказали: «Приезжай, пожалуйста, встреться». Я приехала, встретилась, и разговор был с Валей Юмашевым и Таней Дьяченко, по-моему, первый. И, по-моему, была Ксения Пономарева. А они говорят: «Ну, вот книжку же надо бы написать какую-нибудь». Я, поскольку книг, в общем, особенно… ну, одну я написала до этого, собственно, книжку. Я говорю: «А какую? Вы как себе все это представляете?» Они говорят: «Ну, вот про него надо что-то написать».
Анна Качкаева: Это про Владимира Владимировича Путина.
Наталия Геворкян: Про Владимира Владимировича, да. Я говорю: «Ну, отлично, дайте три месяца: месяц - Питер, месяц - Дрезден, месяц - Москва. И, в общем, можно что-нибудь писать». Они говорят: «Нет, вот так не надо». Потом была идея у Вали Юмашева, естественно, чтобы я написала так же, как он написал для Ельцина. Я ему сказала, что «ну, Валя, вы же Ельцина знаете уже много лет, а я вашего героя в глаза не видела, поэтому нет, это не вариант, я совершенно не собираюсь писать книжку». И я им предложила этот вариант интервью, и им эта идея очень не понравилась, просто очень. Но она для меня была единственно честной, потому что что сказал, за то отвечаешь. А для них - единственно совпадающая по срокам более-менее, потому что разговор был в начале года, а выборы были в марте. Вот, собственно, и все. А потом, поскольку сроки были такие ограниченные, то они предложили, чтобы пришел Свинаренко со мной вместе работать, а я как раз считала, что Свинаренко дивный интервьюер и совершенно никакая я ему не нужна, и я радостно сказала: «О, класс! Вот Свинаренко будет, он замечательный!» Но, видимо, они все-таки считали, что поскольку речь идет об интервью с мужчиной, то хорошо бы, чтобы была женщина. Поэтому они сказали: «Нет, ты оставайся и скажи кто». И я предложила Андрюшу Колесникова. А уже Наташа появилась, собственно…
Анна Качкаева: Наталья Тимакова, которая теперь вот…
Наталия Геворкян: Наташа Тимакова, да. Вот она оттуда и появилась, где она теперь.
Анна Качкаева: Хорошо, я так понимаю, что ваши разговоры длились дней 6 вечерами.
Наталия Геворкян: Они длились в общей сложности, ну, да, наверное, столько вечеров, может быть, чуть больше, да. Но Владимиру Владимировичу очень нравилось разговаривать, он так все время оставлял такой люфт, чтобы продолжить разговор.
Анна Качкаева: Ну, это хорошо. Николай, вы, конечно… сейчас вам тяжелее быть так же откровенным, как Наталья, может быть, лет через 8, но, тем не менее, как у вас все складывалось, в вашем тандеме:
Николай Сванидзе: У нас все складывалось таким образом. Позвонили мне из «Амфоры». Дело в том, что я сотрудничал с этим издательством, у меня «Исторические хроники» вышли там, еще книжка...
Анна Качкаева: Можно ремарку? Из издательства, конечно, позвонили, теперь технологии, я так подозреваю, Наталья, лучше стали, потому что мы не знаем, кто звонил в издательство. Так.
Николай Сванидзе: И предложили написать книжку про Медведева. И я после некоторых, надо сказать, раздумий согласился, но сказал, что при одном условии, если будет участвовать, естественно, сам Медведев. Кстати, когда мне делалось это предложение, как-то странно, там не подразумевалось обязательно, что он будет в этом участвовать. Книжку о Медведеве - было сказано. Я говорю: «О’кей, ребята, хорошо, о Медведеве, но я же его тоже в глаза не видел» - как Наташа Путина энное количество лет назад, так же я сейчас и Медведева. Ну, видел в глаза, но не более того. Ну, и на Медведева вышли, и Медведев дал добро. Вот, собственно, после этого и понеслось.
Анна Качкаева: Но тоже вы где-то с неделю разговаривали?
Николай Сванидзе: Но не каждый день, нет. Мы это делаем с женой Мариной…
Анна Качкаева: То есть тоже женщина нужна, Наталия, нужна в разговоре женщина.
Наталия Геворкян: Я думаю, что действительно нужна.
Николай Сванидзе: Нет, на самом деле это так, потому что, наверное, чисто эмоционально, творчески для того, чтобы мужчина не смотрел другому мужчине в глаза целый вечер, в общем, как-то это странно было бы, вряд ли кого-то вдохновило бы из этих мужчин, для этого какое-то присутствие дамы, наверное, не помешает. И семь раз мы с ним встречались по вечерам тоже, и тоже у меня было впечатление, что ему это интересно и что он готов продолжить. И, в общем, даже у него было какое-то легкое… ну, не то что сожаление, нет, конечно, но так как-то он уже привык свои мысли излагать вслух.
Анна Качкаева: А у вас, Наталия, было ощущение, что Владимир Владимирович уже готов к таким разговорам и он вполне искренен. И вообще, насколько это впечатление от первого разговора в итоге пролонгировалось на все то, что вы потом видели в нем и как в человеке, и как в руководителе?
Наталия Геворкян: Я думаю, что он был беспрецедентно искренен, он никогда больше не был так искренен. Особенно… ну, вот сейчас оставим в покое те части, где политика чистая и так далее, да даже там. Как-то время от времени мне нужны какие-то цитаты, и я залезаю в эту книгу, и она абсолютно, конечно, и не устарела, и ничего. Я думаю, что ничего подобного он никогда больше не сделает по степени откровенности, раскованности и всего этого. Дальнейшее впечатление… Понимаете, в отличие от Коли, у меня была крайне облегчена ситуация, ситуация вообще по поводу впечатления о человеке, тем, что у меня на глазах произошла история с Бабицким. Поэтому для меня эти впечатления, вот они появились тогда, и они не изменились за восемь лет его правления. Я как считала, так и считаю, что это человек, который предпочитает спецоперации любой нормальной политической деятельности. Поэтому мне просто было проще, вот так получилось.
Анна Качкаева: В вашем случае, Николай?
Николай Сванидзе: В моем случае что?
Анна Качкаева: И первое впечатление, и вот что вы для себя главного вынесли, помимо того, что человек интересный и что уже научился отвечать?
Николай Сванидзе: Вы знаете, мне еще предстоит, как Наташе, совместить какие-то свои впечатления с реальностью, как и всем нам предстоит. Я действительно первый раз с ним общался. Симпатичный молодой человек, взрослый, воспитанный, вдумчивый, явно с очень хорошим таким, студенческим, интеллигентским чувством юмора, достаточно мягким. Человек, который, я бы сказал, без комплексов, я бы сказал, привык нравиться и ему нравится нравиться.
Анна Качкаева: Честолюбив, амбициозен?
Николай Сванидзе: Ну, это прямо так не просматривается, но это подразумевается, наверное. Любит нравиться, но это не значит, что у него какой-то элемент мужского кокетства, нет. Ну, просто нравится, что он не вызывает у людей отторжение. Отвечает всерьез, то есть язык для него не служит средством для того, чтобы скрывать свои мысли, у меня такое впечатление. Он отвечает серьезно и очень часто задумывается над тем, то ли он на самом деле думает, что он сейчас скажет, и сам для себя какие-то вещи в голове проворачивает, формулирует. И ему это самому, на мой взгляд, интересно. Потому что о чем-то он задумывался, о чем-то, может быть, и нет. Надо сказать, что, по-видимому, так же, как и в Наташином случае с Путиным, мы заранее никакие вопросы не обсуждали. То есть каждый наш вопрос был для него неожиданностью, и потому он отвечал экспромтом. Поэтому было занятно наблюдать за тем, как вот именно у него… Иногда это чувствовалось просто, вот он сначала «льет воду», и это явно он берет паузу для того, чтобы вопрос обдумать.
Анна Качкаева: Готовится додумать.
Николай Сванидзе: Да, а потом через некоторое время он начинает говорить уже более содержательные вещи. В целом человек никакой аллергии не вызывает у меня лично, я бы сказал напротив. Но дальше будем смотреть.
Анна Качкаева: Книга выйдет, как я понимаю, в мае, уже после инаугурации.
Николай Сванидзе: Должна выйти в мае, да.
Анна Качкаева: И там присутствуют еще и друзья президента, и какие-то мнения о нем знакомых, приятелей.
Николай Сванидзе: И наш авторский текст тоже.
Анна Качкаева: И ваш текст. Чего не было в книге «От первого лица», потому что там было в основном интервью.
Наталия Геворкян: Нет, там были друзья, учительница и прочее, но не было нас совсем.
Анна Качкаева: Наташа, а вы о чем-нибудь хотите спросить Николая, памятуя о собственном опыте?
Николай Сванидзе: Наташа, спроси меня о чем-нибудь.
Анна Качкаева: Об одном президенте и о другом.
Наталия Геворкян: Коля, скажи, а вот кофе, чай предлагается? Как предлагается? Спрашивает ли он вас о вас, например, есть ли у вас дети, как вы живете, вот какой-то интерес к вам у него есть? И как обставлены сами беседы?
Николай Сванидзе: Значит, загородный дом, где он живет.
Наталия Геворкян: То есть это дома происходит?
Николай Сванидзе: Дома, на Рублевке. Он этот дом получил, еще когда стал руководителем администрации. Деревянный дом, в который в свое время, попервам, отправили Хрущева после отставки. Поэтому по нынешним временам такой скромненький как бы. Там это все было, в гостиной этого дома. Сразу, как только мы садились, включалась, врубалась музыка, все разговоры шли под музыку, и частично обсуждалась музыка, потому что он меломан, и это ему интересно.
Анна Качкаева: То есть он включал музыку.
Николай Сванидзе: Он включал, ну, не мы же. Сразу спрашивал разрешения: «Не против ли вы того-то…»
Анна Качкаева: А что звучало?
Николай Сванидзе: Рок звучал, джаз иногда звучал, иногда какая-то попса, очень приличная, звучала, которая на меня тоже какие-то воспоминания навеивала, мы с ним частично это тоже обсуждали, и это вошло в книгу. Войдет. Что касается кофе, чай, ну, если бы мы попросили кофе – был бы кофе, а так был зеленый чай, который он все время подливал сам, время от времени выходил за чайником свеженьким. И какие-то там конфетки, пирожные, сухофрукты. Вот так вот.
Анна Качкаева: А про вас-то интересовался?
Николай Сванидзе: Про нас… ну, если к слову приходилось. Потому что, конечно, какие-то разговоры… Но такого, чтобы он пристально спрашивал про нас – нет.
Анна Качкаева: А в вашем случае, Наташа, почему вы этим заинтересовался.
Наталия Геворкян: Не задал ни одного вопроса ни разу. Никогда. Он не имел представления…
Анна Качкаева: … кто эти люди.
Наталия Геворкян: … сколько у Андрюши детей, Колесникова, например, как мы все живем. Вот абсолютно ноль. Путин был абсолютно технологичен, он приходил, чтобы ответить на вопросы, эмоции проявлялись редко, а иногда бурно, как вы видите, собственно, это потом тоже было заметно. Что очень точно давало понять, как эту эмоцию достать из него: обязательно надо было сильно раздразнить, разозлить, расшевелить – и тогда она появлялась. Но, в отличие от Ельцина, например, который, конечно, обратил бы внимание, как идет кофточка, но он так был устроен.
Николай Сванидзе: Ельцин ручки целовал дамам.
Наталия Геворкян: Ельцин, да, он совсем другой. Нет, здесь присутствовала такая человеческая функция, у которой была задача – ответить на наши вопросы. А мы были такой, видимо, функцией, что мы задавали вопросы. Хотя мне были интересно потому что это какие-то человеческие характеристики.
Николай Сванидзе: Здесь знаешь какая была однажды эмоция? Когда присутствовал сын. Однажды, когда присутствовал мальчик, ему 12 лет, хороший мальчик, - и явно Дмитрий Анатольевич очень сильно волновался. Причем волновался не потому, что он что-то не так скажет, парень… Ну, что он там скажет? Мы же не… Ну, если бы он сказал бы что-нибудь совсем не то, это не вошло бы в книгу просто и все. Он волновался просто за него, за то, какое он на нас произведет человеческое впечатление, за то, чтобы он сам, мальчик, не очень волновался. И он заходил к нему сбоку, сзади, он ему какую-то косичку на волосах, там что-то… Ну, просто волновался человек. На самом деле, это производило очень положительное впечатление.
Анна Качкаева: В вашем случае, Наталья, как я понимаю, жена ведь не появлялась?
Наталия Геворкян: Нет, жена появлялась, как же, жена и дети появлялись, мы были у них дома. Как раз в этом случае мы были дома и разговаривали с женой и с детьми. Все были вполне симпатичные. И мне как раз очень симпатичная была жена, и девочки хорошие, но они маленькие еще были, искренние вполне. Нет, нормально.
Анна Качкаева: А в вашем случае Светлана не появлялась?
Николай Сванидзе: Нет, не было. И она, как я понимаю, стеснялась и не знала, как ей себя вести. Вот у меня такое ощущение, что она не знала как. Может быть, что вполне понятно, она смущена предстоящей ролью первой леди. Но она согласилась ответить на наши вопросы. Это был единственный вариант в книжке, которая выйдет, единственный случай, когда человек отвечает на вопросы письменно, получив письменные вопросы, письменно же на них ответила. Все остальные люди встречались и говорили на диктофон.
Анна Качкаева: Наташа, вот у вас ощущение, это естественно, что выбирают… Вот почему выбрали в данном случае вас? А потом я спрошу Николая, почему, как ему кажется, выбрали его.
Наталия Геворкян: Ну, по поводу меня, мне кажется, что это довольно просто. Потому что просто в тот период времени, по-моему, все крупные интервью такие были «коммерсантовские», и в «Коммерсанте» их делала в основном я. Мне кажется, что просто так сложилось у меня в жизни, что я хороший слушатель и разговорщик, даже лучший слушатель, на мой взгляд, чем разговорщик. Поэтому мне кажется, что это поэтому так. Я не знаю, ходят разнообразные слухи, кто там кому что предлагал. Во всяком случае, Березовского я в лоб спросила, и он сказал, что, «наоборот, я потом говорил с Юмашевым, в общем, когда из «Коммерсанта» людей приглашают, может, со мной тоже хорошо поговорит». Мне кажется, что просто вот это для меня очевидно: жанр интервью был моим. Вот как Коля делает «Исторические хроники», например, я делала так же интервью.
Анна Качкаева: А что с вами Николай, у вас какое ощущение, почему именно вы?
Николай Сванидзе: А вот не знаю, не знаю.
Анна Качкаева: Вы не спрашивали об этом Дмитрия Анатольевича?
Николай Сванидзе: Нет, не спрашивал. Дело в том, что, ну, как я сказал, из «Амфоры», но с «Амфорой» мы работали действительно, это в данном случае совпадение.
Анна Качкаева: А у Натальи Тимаковой не спрашивали, которая занималась, конечно, кампанией Дмитрия Анатольевича?
Николай Сванидзе: Конечно, она занималась, и сейчас к подготовке каждой нашей встречи она имела прямое отношение. Не знаю. Потому что явно выбор мой зависел не только от издательства «Амфора».
Анна Качкаева: Виктор из Москвы, добрый вечер, мы вас слушаем.
Слушатель: Добрый вечер. У вас такая благостная беседа, осталось только кошек и собак обсудить президентов, и все будет в порядке.
Анна Качкаева: А вот поэтому мы вас и включили. Давайте.
Слушатель: Понятно. У меня вопрос к обоим авторам. Перед этим очень короткая притча Сергея Довлатова. Был один государь великий, и позвал он великого художника, который прославился великими полотнами, и сказал: «Нарисуй мне картину». Художник спросил: «Хорошо, а что можно рисовать?» - «Да что хочешь», - сказал государь. «Совсем все можно?» - «Да, все. Вот только не рисуй маленькую серую Мурку. А все остальное можно». И прошел год, и позвал государь этого художника и спросил: «Ну, что нарисовал картину?» Тот сказал: «Нет, не нарисовал». – «А почему не нарисовал?» - «Ты знаешь, я все думаю об этой маленькой серенькой Мурке».
А теперь у меня вопрос авторам. Как они считают, есть ли такая «маленькая серая Мурка», была ли, когда они брали интервью? Есть ли у них комплекс насчет такой «Мурки»? Мы видим, так как книги у них появились все-таки, они с этим комплексом, если он был, поборолись. Как это случилось? Спасибо.
Наталия Геворкян: Ну, у меня-то книжка появилась, конечно, а у Коли, по-моему, еще нет. Вы знаете, конечно, есть всякие внутренние вопросы, они безусловно бывают, и я не буду говорить, сколько раз я уже в своей жизни отвечала за все, что сделал Владимир Владимирович, и это же предстоит Коле. Я думаю, что он это тоже понимает.
Николай Сванидзе: Да.
Наталия Геворкян: Есть одна вещь: если бы в этой книжке кто-то решил ее переписать, написать заново, улучшить образ, отшлифовать. Мы не меняли даже лексику, мы не меняли ни слова, как говорил, так и было. Все попытки некоторых соавторов книги сделать чуть лучше упирались – я не хочу никого обижать – в мой дурной характер, что принцип был такой: как говорит, так и будет напечатано. И в этом смысле как бы я совершенно уверена в этой работе и, честно говоря, отношусь к ней как к собственной нашей журналистской работе в данном случае.
Анна Качкаева: Наташа, вы хотите сказать, что Владимир Путин не визировал этой книги?
Наталия Геворкян: Нет, он визировал эту книжку, конечно, только он не менял. Он пытался дополнить, поскольку мы не понимаем ничего про работу шпионов, поэтому надо вот там чего-то дополнить. Он пытался даже что-то написать собственной рукой. На что я сказала: «Нет, вы можете рассказать, пожалуйста, вот расскажите». Потому что он говорит: «Вот здесь вот оно невнятно». И он рассказывал, да, пожалуйста, можно был дополнять и так далее, но ничего… Я сейчас пытаюсь вспомнить две фразы, которые в книжке… Не буду их говорить, потому что это все-таки было не для печати, но две фразы были изменены, причем один раз изменены с точностью до наоборот, то есть было сказано белое, а потом было написано черное или было написано черное, а потом было написано белое. Я сказала, что я тогда подпись свою не поставлю. И между черным и белым нашли серое.
Анна Качкаева: Ну, видимо, Николаю тоже сейчас предстоит это.
Наталия Геворкян: И появилось серое. Нет, я очень желаю Коле, чтобы у него эта часть работы…
Анна Качкаева: Ну, у него сейчас на правке работа, как раз сейчас там этот процесс и происходит.
Наталия Геворкян: … прошла так же легко, как это прошло у нас. У нас это прошло очень неожиданно для меня просто. Как, впрочем, и то первое интервью, которое мы брали, где и про Андрея Бабицкого, как ты помнишь, Аня, было и все. Волошин сказал, что вычеркнул бы все, но не вычеркнул же…
Анна Качкаева: Николай, а у вас какое ощущение?
Николай Сванидзе: Спасибо за пожелание, Наташа. На самом деле, это очень ценное пожелание, я тоже хотел бы, чтобы все прошло легко. Дело в том, что я боюсь, что так легко не пройдет у меня. Потому что Медведев, он на меня производит впечатление такого перфекциониста по части своего собственного русского языка. Он очень следит за чистотой речи собственной, и поэтому у него… У него на самом деле хорошая речь, но вы понимаете, что такое устная речь, как она отличается от письменной, мы с вами это понимаем прекрасно. И поэтому я боюсь, что он там себя почеркает, конечно, и будет на этом стоять как скала.
Анна Качкаева: Ну, стоять-то – бог с ним, а вот это черное с белым и серое…
Николай Сванидзе: Черное с белым – я надеюсь, что нет. Надеюсь, что нет, но я ручаться не могу за человека. Дальше будем смотреть, что называется.
Анна Качкаева: Ну, а был ли вопрос? Просто в случае с Наталией мы знаем, потому что все уже прошли, а был ли вопрос, который вы думаете, что может вызвать либо вот это черное на белое, либо будет вычеркнут?
Николай Сванидзе: Нет. Такое, чтобы черное на белое, думаю, нет. А вот вычеркнут – я не исключаю, что да. Я не буду сейчас, естественно, говорить о том, о каких вопросах идет речь, но была пара вопросов, на которые он отвечал не то что с неохотой, но с неуверенностью в том, что это имеет право на то, чтобы войти в книжку.
Наталия Геворкян: Аня, я хочу напомнить, что в книжке про Путина задан даже вопрос, а не взрывало ли ФСБ дома в Москве. То есть мы задали все вопросы и получили все ответы. Вы понимаете оба, что это очень хотелось бы убрать, наверное, этот вопрос и этот ответ.
Николай Сванидзе: Конечно.
Наталия Геворкян: Тем не менее, все осталось на месте. Я хочу просто сказать, что черное и белое было в оценке конкретного человека, вот просто в оценке конкретного человека, но не в фактической части.
Анна Качкаева: Но это говорит ведь, наверное, о внутренней уверенности человека, который дает интервью.
Наталия Геворкян: Это, на мой взгляд, говорило о том, что то, что мне казалось ужасным, на самом деле, для этого человека ужасно не было. То есть у нас совершенно… у меня с ним конкретно, потому что нас все-таки трое формально, совершенно разное представление о том, что такое хорошо и что такое плохо.
Анна Качкаева: Как вам кажется, сейчас, когда вот Николаю пришлось делать интервью с Медведевым и там тоже не соавтор третий, но все равно присутствует человек, который уже проходил через одно такое интервью, учтены были какие-то обстоятельства вот вашего интервью с Путиным?
Наталия Геворкян: Ну, я же не присутствуют при интервью с Медведевым, мне сложно сказать. Наташа присутствовала все-таки как соавтор у нас, иногда бывал Юмашев (не помню, всякий раз или нет), никто никогда не вмешивался в разговор, то есть никто дополнительный не вмешивался в разговор. А что они могли учесть? Они могли учесть, но Коля этого не поймет. Они могли учесть и поговорить с Медведевым и сказать, что вот этого, этого и этого стоит избегать. Но этого не поймет как бы интервьюирующий.
Анна Качкаева: А может быть, все-таки…
Николай Сванидзе: Нет, Наташа, наверное, права, откуда я могу это понять? Но надо сказать, что Наташа Тимакова присутствовала из семи наших разговоров с Медведевым, по-моему, при двух.
Анна Качкаева: Но было у вас ощущение, что, помимо неуверенности, он каких-то тем не хотел бы обсуждать?
Николай Сванидзе: Неуверенности в том, что это для книги?
Анна Качкаева: Да-да, для книги.
Николай Сванидзе: Нет, этого не было сказано.
Анна Качкаева: Борис Павлович, Новочеркасск, мы вас слушаем. Здравствуйте.
Слушатель: Добрый день. Вот у меня вопрос к Сванидзе. Он общался с Медведевым. Как вы считаете, хватит у Медведева духу вынести Ленина из Мавзолея? У Путина на это не хватило духу – освободить Россию от этой зловещей тени, в конце концов.
Николай Сванидзе: Вы знаете, это слишком конкретный вопрос, я не могу вам на него ответить. У Ельцина не хватило на эту духу, и у Путина не хватило. Может, и у Медведева не хватит. Дело в том, что я не уверен, что Медведев будет ставить перед собой такую задачу в качестве даже не первостепенной, а хоть сколько-нибудь степенной. Если ему покажется, что это важно, наверное, хватит духу. Но нет уверенности, что это покажется важным. Вы знаете, он относится к Ленину так же, как мы с вами, и вы это увидите из книжки, просто ему вопрос был соответствующий задан, про Ленина и Сталина. Так же, как мы с вами, он к нему относится. Но захочет ли он его сейчас выносить из Мавзолея, рискуя, в том числе, и какими-то цифрами своего рейтинга, мы понимаем это, - не уверен в этом.
Анна Качкаева: Наташа, а вот сейчас, если бы вам пришлось делать интервью с Медведевым, парочка вопросов, которые бы вы ему обязательно задали?
Наталия Геворкян: Конечно, личные отношения, вообще как строятся отношения с Путиным, безусловно.
Анна Качкаева: Николай кивает, естественно, спрашивали.
Николай Сванидзе: Конечно.
Наталия Геворкян: И я бы задала вопрос о Ходорковском.
Анна Качкаева: Николай?
Николай Сванидзе: Без комментариев.
Анна Качкаева: Ну, считайте, что, видимо, он был, но не будем ни на чем настаивать.
Игорь из Москвы, мы вас слушаем. Здравствуйте.
Слушатель: Здравствуйте. У меня к Николаю Карловичу вопрос. Вы знаете, будучи аудиофилом, хотелось бы узнать, а какая аппаратура у господина Медведева, избранного президента? Потому что, в общем-то, выбор аппаратуры может сказать и о человеке, который ее слушает. И хотелось бы уточнить такой момент. Понимаете, аудиофил никогда не скажет «врубает музыку», это просто неприлично.
Николай Сванидзе: Это я говорю.
Слушатель: Да, вы говорили, и если это есть в книге, это надо срочно убирать. Это неприлично, понимаете. Музыка все-таки…
Николай Сванидзе: Согласен. Но я имею на это право, потому что я не аудиофил. Поэтому у меня здесь нет в этой сфере репутации, которой бы я рисковал.
Слушатель: А я все-таки вы не знаете, какая аппаратура?
Николай Сванидзе: Не знаю.
Анна Качкаева: Ну, опишите хоть.
Слушатель: Нет, описать это невозможно.
Николай Сванидзе: Она такая красивая (смеется), похожая на ракету, готовящуюся к старту, серебристого цвета. Она хорошая по качеству, это несомненно, но какая – не готов здесь…
Слушатель: Во всяком случае, не раздражает и не бухает, как наши автомашины…
Николай Сванидзе: Нет, она качественная, она не раздражает и не бухает, несомненно. Ощущение живой музыки.
Слушатель: Большое спасибо.
Анна Качкаева: Андрей у Наталии спрашивает, и вот тоже: «Наталия, почему вы пишете книгу о Путине? Для чего? Для истории или еще для чего-нибудь другого?» Вы о Путине, а Николай о Медведеве.
Наталия Геворкян: Ну, я согласилась писать, потому что приняли те условия работы, я имею в виду творческую часть, которую я предложила, потому что мне было очевидно, что этот человек станет президентом, и это всегда любопытно. Я не без любопытства сделала бы с Путиным книжку после того, как он уйдет уже, я надеюсь, наконец. И это просто очень интересная профессиональная штука, ничего тут удивительно нет. С любым президентом, с Саркози.
Анна Качкаева: Я тоже так думаю.
Наталия Геворкян: Причем мне даже интереснее, как ни странно, мне лично интереснее на излете. Вот параллельно я писала книжку с Путиным и договаривалась об интервью, таком же большом, с Клинтоном. И боюсь, что моя книжка в итоге помешала, потому что они прочли кусками книгу и сказали: «Пожалуй, не надо лучше, а то, знаете, разговорите его…» Интересно, конечно. И это нормальная журналистская работа. Кто еще будет делать-то? Кто-то же должен задавать вопросы.
Анна Качкаева: Николай, такая же была реакция?
Николай Сванидзе: Ну, мне мало что остается добавить к Наташиным объяснениям. Конечно, тоже ежику было понятно, что этот человек будет президентом, я уже говорю о Медведеве, абсолютно. Мы с ним начали разговаривать еще до выборов, но мы же все помним. А почему отказываться, собственно, если возникло такое предложение – сделать о будущем президенте книжку, поговорить с ним, провести с ним несколько вечеров, пощупать его просто, что он за человек. Со всех сторон интересно, на мой взгляд. Не вижу никаких оснований для отказа.
Анна Качкаева: Владимир из Люберец вас спрашивает: «Спросили ли вы о его состоянии личном?»
Николай Сванидзе: Знаете, мы затрагивали эту тему.
Анна Качкаева: Отвечал?
Николай Сванидзе: Да.
Анна Качкаева: Сергей спрашивает: «Задавали ли вы неудобные вопросы?» Но понятно, что…
Николай Сванидзе: Задавали.
Анна Качкаева: … и Николай и Наталия сказали, что да. «Какую дисциплину преподавал отец Дмитрия Анатольевича и как получилось, что сын не пошел по пути отца?» - Константин спрашивает.
Николай Сванидзе: Вы знаете, отец Дмитрия Анатольевича был, по его собственным словам, технологом по профессии. Как я понимаю, речь идет об инженере, действительно ведь называлось так – технолог. Ну, а сам Дмитрий Анатольевич оказался гуманитарным человеком, в мать, как я понимаю, потому что мама у него была филолог, то есть не была, а есть.
Анна Качкаева: Да, жива-здорова. «Спрашивали ли вы его про американских родственников?» - интересуется слушатель.
Николай Сванидзе: Вот про американских родственников, каюсь, не спрашивал.
Анна Качкаева: Ну, это, наверное, имеется в виду сестра матери, племянник.
Николай Сванидзе: Наверное.
Анна Качкаева: «Какие вы получали гонорары и подарки?» Неожиданный вопрос. Наталия, вы что-нибудь получали? Ну, гонорар, наверное, все получили за книжку.
Наталия Геворкян: Мы получили, конечно, за проданное право от «Вагриуса». И такой человек по фамилии Нюренберг купил иностранные права. И что еще? Подарки? Ну, как…
Анна Качкаева: Наверное, когда заканчивали разговор.
Наталия Геворкян: У меня есть книжка, соавтором которой я являюсь, с подписью Путина, где написано: «С любовью» - вы не поверите.
Николай Сванидзе: Это подарок.
Анна Качкаева: Это подарок, да. Что, интересно, вам, Николай, напишут. Ну, Марине можно подписать «с любовью».
Николай Сванидзе: Я думаю, что Марине, вероятно, может быть, так напишет. Мне, думаю, нет. Подарков и сувениров у меня не было, но гонорар, я надеюсь, мы получим.
Анна Качкаева: Майя Юрьевна из Белгорода, мы вас слушаем. Здравствуйте.
Слушатель: Добрый вечер. У меня вопрос довольно деликатный, и связан он с тем, что книги авторы пишут при жизни действующих политиков – конечно, это вопрос очень сложный этически. К Николаю Сванидзе у меня вопрос отчасти как к представителю телекомпании «Россия». Вы знаете, при жизни книги хорошо, конечно, а вот как быть с теми репрессированными? Вообще, он знает, господин Путин, так же как товарищ Сталин, что политические репрессии происходят в период его политического правления? И сроки на реабилитацию этих политзаключенных и пострадавших превосходят среднюю продолжительность жизни людей. Даже несмотря на то, что письма к генеральному прокурору были, такие дела о репрессиях решено оставлять без рассмотрения. Вот вопрос о репрессиях поднимался или нет? И почему телекомпанией «Россия» эти вопросы вообще не освещаются никак?
Анна Качкаева: Ну, здрасьте, телекомпания «Россия» в «Исторических хрониках» их освещала…
Николай Сванидзе: Я делаю «Исторические хроники», и это то, за что я отвечаю на телеканале «Россия». Я отвечаю за свои программы. Вот я делаю программу «Исторические хроники», и там, с вашего позволения, тема репрессий освещается достаточно активно. За Путина и за его действия никакой ответственности не несу. Как, сразу же должен сказать, не буду нести ответственности за действия господина Медведева.
Анна Качкаева: Но задавали вы ему вопросы исторические?
Николай Сванидзе: Задавали, конечно.
Анна Качкаева: В его роду ведь не было, по-моему…
Николай Сванидзе: Нет, он даже ответил на этот вопрос так (я здесь выдам маленький секрет), он ответил, что искал, но вроде бы никого из репрессированных в роду нет.
Анна Качкаева: Татьяна, Московская область, мы вас слушаем, здравствуйте.
Слушатель: Здравствуйте. Ну, я вас немножко покритикую. Еще такая чисто российская скоропалительность: еще не успел один войти на престол, а книжечка уже готова. Ну, понятно, интересы и коммерческие, так сказать, все ясно здесь.
Анна Качкаева: А вам-то не интересно, Татьяна?
Слушатель: Нет, мне неинтересно. А вот такой вопросик маленький. А года через четыре-пять, если его слова, слова, слов разойдутся с его делами, делами, делами, как вы будете себя чувствовать?
Николай Сванидзе: Так это же его слова, позвольте, почему я себя должен…
Слушатель: Ваши, извините.
Николай Сванидзе: Нет, не понял, а почему я себя должен как-то чувствовать, если его слова разойдутся с его делами?
Слушатель: Но вы о нем пишете. Я о нем не пишу книг, а вы пишите.
Николай Сванидзе: Вы, наверное, не совсем правильно поняли. Книга состоит из его интервью, а то, что пишу я, это не политический прогноз, относящийся к его действиям. Когда вы прочтете книжку, вы в этом убедитесь.
Слушатель: Нет, я ее читать не буду. Потому что я знаю, что будет через четыре года.
Николай Сванидзе: Ну, если вы не будете читать, тогда мне трудно с вами говорить на эту тему.
Анна Качкаева: Наталия, а вы как полагаете, разошлись его дела со словами?
Наталия Геворкян: Я полагаю, что…
Анна Качкаева: Тут мы про Путина уже.
Наталия Геворкян: Вопрос, мне кажется, правильный, и он во многом объясняет выбор, например, с моей стороны жанра интервью. Действительно, человек отвечает за то, что он говорит. Я думаю, что там было, безусловно, очень много недосказано, судя по некоторым расследованиям, и неправильно сказано по поводу питерских каких-то дел, когда он работал с Собчаком. Я думаю, что было недосказано, естественно, по поводу Дрездена. И рано или поздно, безусловно… Вы знаете что, это хорошая штука, потому что это зафиксированное слово, к нему можно возвращаться, можно проводить расследования, если не верят. Вот одни такие якобы нехорошие журналисты написали такую вот книжечку, зато есть еще 145 замечательных журналистов, которые прицепятся к слову, сядут и начнут раскручивать. Так бы должно было быть, если бы не произошло со СМИ то, что произошло. Вполне возможно, что при других обстоятельствах так бы и было, хотя, безусловно, говорящий фильтрует, что он говорит, в том смысле, что он понимает, что в конце концов вернутся. То есть откровенной лжи, мне кажется, в таких книгах не бывает.
Николай Сванидзе: В любом случае, Наташа, все-таки мне кажется, что твоей ответственности по отношению к тому, что говорил Путин, нет.
Наталия Геворкян: Коля, тебе кажется и даже мне кажется, но это не имеет никакого значения, потому что априори она есть, и ты должен быть к этому абсолютно готов. Я слышала это от людей совершенно таких же взглядов, как я, сто раз, от Игоря Малашенко: «Ты сделала…» Тебе это предстоит, я уже свое, слава тебе господи, пережила с этим.
Николай Сванидзе: Нет, я тобой согласен. Но совесть чиста все-таки.
Наталия Геворкян: Это не имеет никакого значения, и я объясню почему, с удовольствием это сделаю для слушателей. Если бы в этой книжке что-то попытались поменять принципиально так, против чего я бы выступала, с кем была бы не согласна, я бы сняла свою фамилию. Книжка, возможно, вышла бы, но без моей фамилии.
Анна Качкаева: Коля, я вы к этому готовы, что если принципиально что-то поменяют, вы…
Николай Сванидзе: Да, несомненно, если что-то в этой книжке поменяют принципиально, так, что я увижу угрозу своей репутации, несомненно, я свою фамилию ставить не буду.
Анна Качкаева: Диана, мы вас слушаем. Здравствуйте.
Слушатель: Добрый вечер. Наталия, вы пишете книгу о Путине, да?
Анна Качкаева: Уже книге этой восемь лет, она была первой.
Слушатель: Вы знаете, мне кажется, что Путин решил, вообще-то, очень давно вернуться как бы обратно в Советский Союз, только немножечко с другим лицом. Вот смотрите, первый гимн помните?..
Анна Качкаева: Диана, давайте мы сейчас не будем разговаривать, что он решил, он уже…
Наталия Геворкян: Он этого и не скрывал, Диана. Там все есть в книжке, он этого не скрывал.
Слушатель: Тогда почему же у нас не коммунизм, не социализм строится, а гимн он вернул?
Наталия Геворкян: Как обещал, так и вернул. В книжке это тоже есть.
Слушатель: Он коммунистический, только…
Анна Качкаева: Диана, все понятно, он уже сделал за те восемь лет все, что сделал, и в книге, как я понимаю, в общем, у Наталии это просматривается. А вот что просматривается в книге у Николая?
Николай Сванидзе: Ну, это вы прочтете (смеются).
Анна Качкаева: Понятно. Михаил из Тульской области, мы вас слушаем.
Слушатель: Добрый вечер. У меня вопрос к Николаю Карловичу. Николай Карлович, скажите, пожалуйста, на ваш взгляд, сегодняшний Дмитрий Анатольевич Медведев как-нибудь похож на Бориса Николаевича Ельцина образца 1999 года?
Николай Сванидзе: Нет.
Слушатель: Второй вопрос. Нуждается ли Медведев в Путине – премьер-министре, как нуждался в нем, тоже премьер-министре, Ельцин летом 1999 года?
Николай Сванидзе: Это сложный вопрос. С какой стороны смотреть. Вы знаете, вы от меня требуете распространенного политического комментария. Я готов его дать, но у нас на это времени нет.
Слушатель: Тогда третий вопрос. Вот в случае инаугурации Медведева имеет ли Путин такой уникальный шанс превратиться из «дембеля» в «духа» (хотя он не служил, кстати, на срочной службе)? Спасибо.
Николай Сванидзе: Вот это я не совсем понимаю, честно говоря. Что такое «дух», я понимаю, что такое «дембель» - тоже, но я не понимаю смысла вопроса, тем не менее.
Анна Качкаева: Я тоже не очень. Ну, хорошо, давайте завершать. Тут вам придется, может быть, чуть пространнее поговорить об этом. Наташа, у вас не родилось еще какого-нибудь вопроса к Николаю, который вам, как краеведу, хотелось бы спросить в связи с разговором о будущем президенте?
Наталия Геворкян: Да нет, наверное.
Анна Качкаева: Хорошо, тогда я вас обоих вот о чем хочу спросить. У Наталии, у Андрея Колесникова и у Владимира Путина судьбы сложились по-разному, то есть у героя и у авторов они по-разному и журналистские истории разошлись, и вот теперь можно только мечтать, захочет ли герой дать, например, а было бы замечательно, это интервью своим восемь лет назад соавторам. Вот сейчас уже, спустя столько времени, вы бы, Наташа, согласились тогда эту книгу вот сейчас делать? Или подумали бы?
Наталия Геворкян: Нет, согласилась бы.
Анна Качкаева: А вы, Николай, что думаете о том, как сложится ваша судьба через некоторое количество времени?
Николай Сванидзе: Ну, кто же знает, как сложится судьба? И в какой мере это зависит…
Анна Качкаева: Журналистская.
Николай Сванидзе: … от того, как поведет себя Медведев на посту президента? Не знаю, посмотрим. Не готов предсказывать. Вы знаете, вообще, прогнозы… Спрашивая о моей журналистской судьбе, наверное, вас интересует прогноз общеполитический. Я к нему не готов.
Анна Качкаева: Ну, то есть я хотела, конечно, спросить, кто-то уезжает, кто-то получает повышение, кто-то оказывается в пуле…
Николай Сванидзе: Ну, ни от сумы, ни от тюрьмы не зарекайся, как известно, в России.
Наталия Геворкян: Я только на всякий случай скажу, Аня, что в Париж поехать и возглавить корпункт я была согласна, меня никто туда не выпроваживал. Это был мой выбор. Так же как работа в пуле – это был выбор Колесникова. И, на мой взгляд, с самого начала было понятно, что так, естественно, все и будет.
Анна Качкаева: (смеются) Ну, хорошо. Спасибо.