26 апреля — очередная годовщина чернобыльской аварии. 24 апреля информационное агентство «Интерфакс» сообщило: «Госпитализированы еще двое голодающих в Белгороде чернобыльцев. Их место заняли другие забастовщики. Инвалиды-чернобыльцы добиваются получения жилья, положенного им по закону о помощи участникам ликвидации аварии на Чернобыльской АЭС».
Слово «чернобыльцы» в его новом значении широко и быстро распространилось в русском языке, потеснив, кстати сказать, изначальный смысл — «жители определенной территории». Почему стал возможен такой перенос? Что за языковой механизм сработал? Об этом я спросила директора Института лингвистики РГГУ Максима Кронгауза.
«Механизм, в общем, довольно важный и распространенный, но только, может быть, не в этой области, — считает Максим Кронгауз. — Эти существительные образованы от прилагательных. Соответственно — «чернобыльский», «афганский». По форме «чернобылец» образовано от существительного «Чернобыль», но, тем не менее, существенно, что эти слова в первом значении обозначают жителя страны, города, местности и так далее, а во втором значении появляется идея связанности с неким событием. В случае с Чернобылем — с чернобыльской катастрофой, а афганец — с войной в Афганистане. Связь происходит не с самой местностью, а с неким событием, которое в данной местности произошло. Механизм такого переноса, в принципе, возможен, но для названий местности он, действительно, необычайно редок. Прежде всего, потому что появлению нового значения мешает старое. Очень интересно, что, скажем, в случае с чеченской войной, у «чеченца» второго значения не появилось, потому что слишком актуально для нас слово «чеченец» в первом значении. Если мы посмотрим газеты, то, естественно, национальность чеченец упоминается значительно чаще, чем национальность афганец. Афганцы как народ от нас достаточно далекий, и нам не очень важный. Поэтому первое значение слова «афганец» не так препятствовало появлению нового значения — ветеран афганской войны».
— Значит, с чернобыльцами путаницы не возникает, потому что там уже нет населения фактически?
— Не то, что нет, но все-таки, согласитесь, что Чернобыль сам по себе городок настолько небольшой, что о чернобыльцах газеты пишут, а люди вне Чернобыля говорят именно в связи с этой катастрофой. Собственно, разговор о чернобыльцах возникает всегда, как воспоминание, напоминание об этих событиях. Даже если имеются в виду не ликвидаторы, а жители, то и в таком случае о чернобыльцах обычно говорят как о жертвах чернобыльской катастрофы. Как это ни ужасно, но механизм такой: именно катастрофа сделала это место важным. Соответственно, эти два значения сосуществуют постольку, поскольку они привязывают слово «чернобылец» к чернобыльской катастрофе, а не, собственно, к городу.
Обратим внимание на высказывание Максима Кронгауза о том, что в современном русском языке перенос значения с названия территории на обозначение какой-то категории людей происходит чрезвычайно редко. В языке ничто и никогда не бывает случайным. Невозможно представить, чтобы в 1945 году вернувшихся из Берлина победителей стали бы называть «немцами» или «германцами». Это было бы просто оскорбительно. Афганская же авантюра была чрезвычайно непопулярна в обществе. Тех, кого отправляли, выражаясь тогдашним языком, «выполнять интернациональный долг», принято было жалеть. Им сочувствовали, но ими уж никак не гордились. Потом страна столкнулась со всеми прелестями «афганского синдрома». Афганец — человек, побывавший в бесславной мясорубке. Ликвидаторы аварии в массе своей оказались инвалидами, по отношению к которым, к тому же, государство отказывалось и продолжает отказываться выполнять свои обязательства. Именно таких людей, прежде всего, имеют в виду, когда произносят «чернобыльцы». Это слово, как и «афганцы», — знак беды, который, сколько бы лет ни прошло, продолжают нести на себе люди.