Владимир Тольц: На прошлой неделе, на фоне весеннего обострения в России обсуждения темы «партийного строительства» и бурной подготовки к съезду «Единой России» совершенно незаметно для тех, кто был увлечен спорами о том, станет ли Путин членом партии или только ее мозгом, Франко-российский центр гуманитарных и общественных наук в Москве провел международный научный коллоквиум, предмет которого был обозначен так: «Партийные и государственные организации в СССР в 1953-1985 годы – новые источники и новые темы». И речь там шла, между прочим, все о том же – о партстроительстве и устройстве «руководящей и направляющей силы общества».
Свое мнение выскажу сразу: нынешнее обострение темы партстроительства в различных российских политических лагерях с выбором темы московского коллоквиума вряд ли как-то связано. Научный организатор коллоквиума – российский историк Николай Митрохин, завоевавший признание коллег своими монографиями о движении русских националистов в СССР и о современном состоянии и актуальных проблемах Русской православной церкви, давно уже в качестве стипендиата немецкого фонда Gerda Henkel разрабатывает в Берлине и Москве проблемы истории КПСС. Так что тут с современными политическими проблемами скорее совпадение.
Другое дело, что проблемы внутренней организации партийной жизни и ее связи с жизнью всего общества в отличие от многих других исторических сюжетов, будь то причины Пунических войн или предпосылки великих географических открытий, остаются темами политически актуальными и периодически выплывающими в разных странах на авансцену общественного внимания.
Но что же нового открыли тут современные историки? Какие «новые источники» по истории КПСС от Сталина до Горбачева они обрели? Какие «новые темы» там для себя и для нас придумали? Я попросил мою коллегу Ольгу Эдельман задать эти и другие мои вопросы Николаю Митрохину и другим участникам московского коллоквиума.
Николай Митрохин: Новые источники, поскольку за последние 15 лет появились в первую очередь новые архивные документы, были раскрыты, несмотря на разговоры небезосновательные о закрытии части архивных фондов. Кроме того появился и стал исключительно важным и постоянным источником обсуждения на коллоквиумах – это мемуары и устные интервью. Главные вопросы здесь, как их собирать, как их интерпретировать, насколько они достоверны, как их можно проверить. И третий, наверное, важный аспект – это биографии. То есть как мы можем работать с биографическим массивом сотрудников партийного или государственного аппарата, опять же, где мы можем найти эти сведения, как мы можем обобщить, какие выводы мы можем из этого сделать.
Владимир Тольц: Ну, а «новые темы», о которых говорится в названии вашего коллоквиума?
Николай Митрохин: Новые темы – это в первую очередь история самого партийного аппарата. Поскольку раскрывшиеся архивы или частично раскрывшиеся архивы дают нам возможность более глубоко изучить внутреннюю структуру ЦК, состав работающих и так далее. Другие важные темы – это региональные партийные и государственные элиты. Новой темой стала деятельность хозяйственных структур, здесь отмечу такое важное направление, как изучение деятельности Совнархоза. И наконец, в виде докладов очень интересные звучат о взаимоотношениях между партийными и государственными институтами на региональном и даже микрорегиональном уровне, то есть как это делалось в конкретно взятой области или как это делалось в конкретно взятом сибирском селе.
Владимир Тольц: Российский историк Николай Митрохин. В последние годы он сосредоточился на изучении «практики неформальных коммуникаций в аппарате ЦК КПСС» после смерти Сталина, а попросту – так называемого «телефонного права», - явления, имя которого не забыто, да и дело живет. Изучение этого нержавеющего феномена и «групп влияния» внутри этой системы, «неформальных центров власти» Николай считает делом новым (ну, это, может, для кабинетных ученых так) и весьма перспективным:
Николай Митрохин: Важный вопрос, который рассматривался на семинаре, где в советской системе заканчивалась власть и начиналось управление. И в результате скорее собеседники сошлись на том, что это очень трудно разделить между собой. И кроме того, в разные временные периоды разные институты имели то большую власть, то меньшую власть.
Владимир Тольц: Отмечу, что в данном вопросе современная академическая наука сильно отстает от практики и практиков: те-то, пусть эмпирически, зато куда тоньше понимают и чувствуют. Где больше власти, а где меньше. И чем влияние отличается от управления…
Еще один кочующий сюжет российской – с докоммунистических еще времен – истории, да и мировой тоже: экономические реформы. Исследователь из киевского Института истории Украины Валерий Васильев рассмотрел его на коллоквиуме в рамках своего доклада о месте совнархозов в советской управленческой системе:
Валерий Васильев: Оказалось, что интересная и во многом парадоксальная вещь. Во-первых, целью той политики, которая получила название децентрализация управления экономикой в период Хрущева, целью децентрализации управления экономикой было желание советского руководства в наиболее быстрые, сжатые сроки догнать и перегнать развитые страны по производству продукции на душу населения. С этой целью и были созданы совнархозы, ликвидированы министерства и значительный объем общесоюзной промышленности был передан в ведение республиканских правительств, советов министров союзных республик. Но оказалась парадоксальная вещь. Оказалось, что передача в ведение союзных республик огромной союзной промышленности привела к тому, что советы министров правительства были немногочисленными, имели в своем составе опытные управленческие кадры, и они не были готовы управлять огромной промышленностью. В этих условиях пришлось взять на себя различным отделам ЦК компартий союзных республик. И вы можете себе представить, что в Украине в ведении республиканского правительства находилось около двух тысяч предприятий в основном местного значения, в коммунальной сфере, в перерабатывающей промышленности. И тут после ликвидации союзных министерств в ведомство республиканского правительства украинского перешло больше 10 тысяч предприятий, причем огромные экономические гиганты, которые были сосредоточены в восточных областях Украины.
Владимир Тольц: В принципе, управленческая проблема, созданная введением совнархозов, о которой рассказывает украинский историк Валерий Васильев повторилась не раз и позднее – уже после свержения Хрущева и аннулирования учрежденных им институтов. И оказывается, что «советская власть», если абстрагироваться от стереотипной идеологической начинки этого понятия, на уровне низового управления, во-первых, и в хрущевско-брежневскую пору, была не такой уж советской, а во-вторых, и в наше постсоветское время мало изменилась. Об этом говорил в своем докладе о партийных, хозяйственных и советских органах в малых поселениях научный сотрудник Высшей школы экономики в Петербурге, аспирант Европейского университета Кирилл Китаев:
Кирилл Китаев: Как точно заметил один из оппонентов, возникает вопрос, а была ли это на самом деле советская власть, как мы ее понимаем. Потому что традиционное устройство советской системы управления с разделением на хозяйственную, партийную и советскую государственную власть не очень срабатывало. С государственной властью все было более-менее нормально, был поссовет или сельсовет, а со всеми остальными властями было очень сложно. Потому что партийная власть была организована по-разному в разных типах поселений, иногда она была привязана к поселению, иногда к парторганизации, иногда существовало несколько равнозначных партийных ячеек, которые конкурировали между собой за эту символическую власть и за власть арбитражную, за возможность улаживать конфликты между другими игроками властного поля. А с хозяйственной властью тоже все было непросто, потому что могли быть разные организации, которые пытались между собой взаимодействовать. В результате чего мы видим, что на самом деле советского управления классического на уровне поселений не было.
Владимир Тольц: Но теперь-то все изменилось…
Кирилл Китаев: Да, жизнь, вне всякого сомнения, изменилась. Но если мы говорим о каких-то межконституциональных механизмах, то нет по большому счету. Что меняется? Меняется то, что обусловлено объективной ситуацией. Невыгодно, например, овощеводство в Сибири, постепенно умирает, выращивание зерновых умирает. Но там, где основное производство осталось, например, лесодобыча, остались те же самые модели, только игра усложняется, потому что количество участников этого процесса возрастает. Все опять приходит к советской системе.
Владимир Тольц: Любопытно! Из этих рассуждений питерского историка Кирилла Китаева, по сути дела, следует, что советская власть что-то вроде птицы Феникс. И тогда, обращаясь к изучению истории безвозвратно исчезнувшей КПСС, можно очень быстро дойти до проблем сегодняшнего дня. История не повторяется – она просто неотвратимо продолжается…
Давайте проверим «несгораемость» и преемственность советского партпрошлого с другого конца. Зададимся вопросом: а что собственно (и сколько) советского в нынешнем партстроительстве, в котором «руководящую и направляющую» роль играют деятели той еще партии – КПСС (либо бывшие комсомольские функционеры – таких активистов тоже немало). Мои собеседники известный еще в советскую пору журналист Александр Пумпянский (он многие годы возглавлял журнал «Новое время») и историк, часто выступающий в роли политолога Владимир Прибыловский.
Итак, насколько актуален опыт партстроительства КПСС в нынешних условиях? – Первым отвечает Александр Пумпянский
Александр Пумпянский: Честно говоря, я не знаю, с точки зрения организаторов, если рассматривать эту ситуацию, то действительно ли так полезен будет опыт организаторов той нашей единственной и великолепной партии, которой уже нет. Но если же говорить с позиции наблюдателя, то, конечно, там будет масса общего. Прежде всего это партия, которая хочет быть одна на Олимпе. Любая партия в любой стране будет развиваться по одним и тем же законам – это законы игры в монополию. А игра в монополию – это непременно вождь, это есть глазами начальство, это бурные аплодисменты, переходящие в овацию, это огромные залы, это лица общее выражение, все люди на одно лицо. Все проглотили аршин, ждут исключительно, как сорваться в пароксизме власти. И чем более он искусственный, может быть это более заметно, но тем больше эта готовность. Вся стилистика и излишний антураж, конечно, абсолютно одинаковый.
Владимир Тольц: Так считает Александр Пумпянский.
Владимир Прибыловский: Я думаю, что сходства гораздо меньше, чем различий. А то сходство, которое наблюдается, оно скорее поверхностное. Это некоторое повторение внешних приемов людьми, которые в общем-то выросли в старой системе, но сути партии прежней советской, тоталитарной КПСС, они не повторяют эти приемы. То есть сходство скорее поверхностное.
Владимир Тольц: Ну а различия?
Владимир Прибыловский: А различие главное в чем? На самом деле и КПСС, и теперешняя партия власти «Единая Россия» они не партии в прямом смысле этого слова, но они по-разному не партии. КПСС – это была государственная структура, мало того, это был становой хребет тоталитарной государственности. Тогда как теперешняя «Единая Россия» - это всего лишь один из инструментов нынешней власти, это что-то вроде департамента в администрации президента, называемый и называющий себя партией. Скорее можно «Единую Россию» сравнить с такими вспомогательными инструментами, которые были в СССР, как комсомол или даже какой-нибудь ДОСААФ, что-то среднее между комсомолом и ДОСААФом. А сходство: и то, и то строится сверху, потому что КПСС несомненно в сталинские времена, в 50-е годы совершенно очевидно строилась сверху. Вот «Единая Россия» тоже строится сверху. Но это совершенно разные конструкции. КПСС – это действительно мощная стальная арматура, которая сковывала весь Советский Союз и «Единая Россия» - это что-то такое вспомогательное и во многом существующее просто для того, что считается приличным иметь в современном государстве партию и даже не одну, а несколько. В некотором смысле «Единая Россия» существует для Запада, так же как Государственная дума, Совет федерации и остатки свободы слова.
Владимир Тольц: Вопрос Александру Пумпянскому: А Вы какие отличия КПСС от нынешних ЕдРоссов считаете наиболее существенными?
Александр Пумпянский: Конечно же, здесь есть масса различий. Потому что если говорить о КПСС, особенно в первые десятилетия ее существования, то там было немножко более серьезно все. Там прежде всего игра в монополию была скреплена кровью, там была настоящая сакральность, там была кровь и там была великая идея – мировая революция она называлась. Замах там был гигантский, этот замах мог увлекать, он увлекал в течение десятилетий. Но кровь чужая и своя тем более придавала сакральность и связывала. Сейчас никакой крови, никакой сакральности нет, это чисто коммерческий проект для участников, я имею в виду. Каждый человек, который идет в эту партию, он совершенно четко знает свой профит. Партия власти – это не возможность творить благо, как провозглашается довольно скучно, раньше это провозглашалось с пафосом и значительно, а сейчас довольно скучно и уныло. Но это не творить блага, а делить блага, конечно. Это все совершенно понимают и не скрывают этого – коммерческий проект, вот и все.
Владимир Тольц: Александр Пумпянский вывел нашу беседу на уровень личностного восприятия членами (а ныне и не членами) партии их партийной идеи. Давай, - обращаюсь я к Владимиру Прибыловскому, - рассмотрим российско-советские партпроекты со стороны их человеческого наполнения.
Владимир Прибыловский: Со стороны человеческого наполнения есть сходства. Потому что в особенности если брать аппарат партии, не рядовые члены, а аппарат, кадровый состав партии. Потому что и там, и там, и в КПСС шли люди, стремившиеся делать административную карьеру, но, правда, не только административную карьеру, любую карьеру, в том числе научную, просто все понимали, что без членства в партии и научная карьера будет тормозиться, а то и рушиться. И теперь тоже в «Единую Россию» идут чиновники или люди, стремящиеся стать чиновниками. А рядовой состав часто загоняют палкой, просто в советские времена отказаться от предложения вступить в КПСС было сложно, особенно в сталинские времена, а от членства в «Единой России» отбояриться достаточно легко.
Владимир Тольц: Александр, хотите что-то добавить?
Александр Пумпянский: При этом уже заметно, что человек, который вступает в эту игру, он сразу теряет многие человеческие качества. Он должен непременно отказаться от них. Еще вчера это был разумный человек в том смысле, что с ним можно было вести дискуссию, опираясь на какие-то общезначимые ценности и доводы рассудка, аргументы рассудка, логики могли быть в игре и в дискуссии. Сейчас нет, предполагается, что надо просто играть по правилам, отсекать реальность, не замечать того, что есть на самом деле, а сразу же строить некие блоки и некие штампы, рисовать картинку желаемую или необходимую, ту, которая нужна для имиджа, созданного имиджмейкерами.
Владимир Тольц: Остается мало времени. Последний вопрос – партия и персонализация высшей власти в стране. В последние годы жизни Сталина центр этой единоличной власти смещался из партийной сферы в государственную. На 19 партсъезде Сталин, оставаясь, как сейчас выражаются. Общенациональным лидером, перестал быть генсеком. И этого даже никто не заметил! Путин, покидая ныне президентское кресло, похоже, пытается унести с собой титул «первого лица»…
Владимир Прибыловский: В принципе есть, мне кажется, сходство. Время покажет, оно внешнее или более сущностное. Президентом у нас в свое время при Сталине был Михаил Иванович Калинин, а правил страной Сталин. И вот сейчас, по крайней мере, первое время президентом у нас будет Медведев, а править будет Путин. Долго это продержится – это я не знаю, это надо смотреть. Трудно предполагать, но аналогии я бы искал больше не в истории России, а в истории Латинской Америки. Были удачные случаи такой неформальной власти долголетней – президент Гомес, который правил в Венесуэле 30 лет и далеко не всегда он был президентом из этих 30 лет. Или Порфирио Диас, который тоже как минимум один срок правил не в качестве президента, вместо него был другой президент, а он был за кулисами. Но при этом история Латинской Америки, а также Центральной Африки дает примеры, когда эта конструкция рушится буквально через несколько недель после передачи власти по наследству. Там еще по-разному бывает.