Дмитрий Волчек: Выпуск продолжит эссе Бориса Парамонова «Искусство после Освенцима».
Борис Парамонов: Что было после Освенцима? Этот вопрос задал Теодор Адорно – немецкий культурфилософ и музыковед, который консультировал Томаса Манна при написании “Доктора Фаустуса”. Вопрос этот отнюдь не праздный: опыты человечества в ХХ веке сильно пошатнули веру в торжество истины, добра и красоты – веру в то, что человечество может достичь неких идеальных измерений бытия, обетованием которых и было, в сущности говоря, высокое искусство. Искусство живет идеалами, создает идеалы, влечет к идеалам. О чем же оно может еще говорить с какой-либо приближенностью к авторитету, если реальность человеческой истории эти самые высокие идеалы опровергла в ХХ веке с неслыханным шумом и грохотом?
Но искусство так просто не сдается. Собственно, сам Томас Манн в указанном романе и пытался ответить на этот вопрос – о правомочности искусства в век тоталитарных соблазнов. Ответ был чрезвычайно острый, можно сказать, диаболически провокативный: искусство – оно и есть инструмент дьявола, особенно музыка, в которой духи света неотделимы от духов тьмы в самом гармоническом строении этого тончайшего из искусств. Понятно, что эти новые, неслыханные ранее в такой обнажающей наготе вопросы не каждому художнику под силу. Чтобы писать музыку после опытов ХХ века, нужно поистине быть гением. Они и были: Шостакович, Стравинский, Шенберг, из новых - Шнитке. Но – кончились. Дождемся ли новых?
Пока что заметно нечто обратное. Не новые гении появляются, а идет дискредитация искусства как формы идеального преображения бытия. Ведь не только искусство профершпилилось, как говорил Достоевский: иссякли и рухнули идеалы человечества, столь близкими казавшиеся к достижению этак к лету 1914 года. Утратила авторитет высокая культура как таковая. Это и стало содержанием культурного движения периода после двух мировых войн. Это так называемая массовая культура. Она ни на что не претендует, но резонно указывает на то, как провалилась ее высокая предшественница. Высоким артистам, коли они еще остались и пытаются дрыгать лапками, остался так называемый постмодернизм – игра со старыми культурными формами, из которых ушла жизнь, – то есть пародия. Человек изобретателен, и нельзя не указать на появление крупных мастеров этой новой формы, на постмодернистских гениев: в России, например, Сорокин и Пелевин.
Но – какие бы тиражи не появились у них, как каприз нового литературного рынка, ясно, что погоду делают не они. Погоду делает какой-нибудь Филипп Киркоров. И дай ему бог здоровья.
Мы сказали, что большие темы ушли – не могли не уйти – из искусства новейшего времени, потому что из жизни они ушли. Человечеству остались вместо идеалов – простейшие радости бытия: пока ты еще не разорван на куски артиллерийским снарядом, наслаждайся безопасным сексом. Или какой-нибудь музыкой типа “техно”: это “техно” – лучше того, в котором изобретают атомные бомбы. Так-то оно так, но есть в жизни, даже и современного облегченного человека, некий иррациональный остаток: как ни гуляй, а одна мрачная мысль остается - о смерти. Мировых войн, допустим, больше не будет, но бессмертия человечеству пока что не обещали.
И нельзя не заметить в нынешнем искусстве, которое пытается быть чем-то вроде искусства, то есть выступает с некими “проектами”, этой удрученности темой смерти.
Беру газетную хронику. В одном из американских университетов так называемой Плющевой Лиги – в Йельском университете – разразился некий скандал. Студентка по имени Ализа Шварц выступила с неким арт-проектом, Дальше – цитата:
Диктор: “Студентка факультета искусств Иельского университета Ализа Шварц утверждает, что она неоднократно искусственно осеменяла себя и, забеременев, производила выкидыши при помощи разного рода растительных средств, типа традиционной спорыньи. Кровь, выделяющаяся из ее родовых путей, использовалась как элемент этого арт-проекта. Этот проект, в конечном своем варианте, должен представить пластиковый куб, внутри которого находится кровь художницы, смешанная с вазелином; при этом будет демонстрироваться видео, показывающее, как Ализа Шварц подвергает себя выкидышу в горячей ванне. Об этом сообщило Агентство Ассошиэйтед Пресс со ссылкой на студенческую газету университета. Администрация университета выступила с опровержением этого сообщения; при этом представитель университета Нелэйн Класки заявила, что это проект в целом – чисто фиктивный ход, имеющий целью привлечь внимание к двусмысленности, окружающей женское тело и его функции. Через два дня, однако, мисс Шварц подтвердила, что она не раз подвергала себя искусственному выкидышу, не будучи, впрочем, уверенной, что действительно забеременела. По ее словам, университетское начальство, опровергающее ее сообщение, преследует целью исключительно престиж университета”.
Борис Парамонов: О престиже знаменитого университета в данном случае можно говорить как бы и с усмешкой, коли он поощряет такие проекты. Впрочем, последующие сообщения говорили о том, что куратор проекта был подвергнут некоему административному взысканию. Остается неясным вопрос: в самом ли деле Ализа Шварц подвергала себя описанным процедурам – или сами эти разговоры и были указанным проектом? Похоже именно на это.
Как бы там ни было, в Йельском университете дело до смерти не дошло. Гораздо трагичней обернулся другой подобный арт-проект – на этот раз в Италии. Две, называющие себя «перформативными», артистки Джузеппина Пасквеллино ди Маринео, 33-х лет, и тридцатисемилетняя Сильвия Моро выступили с проектом “Невесты на дорогах”. Идея была – облачившись в подвенечные наряды, добраться автостопом из Италии до Тель-Авива, по дороге проехав через Балканы и страны Ближнего Востока – как раз те районы, в которых недавно шли или продолжают идти войны. В дороге художницы разделились, и Сильвия Моро, добравшаяся до Сирии, напрасно ожидала свою товарку: выяснилось, что Джузеппина Пасквеллино была изнасилована и убита в Турции подобравшим ее на дороге водителем грузовика.
Сестра убитой говорит о покойнице:
Диктор: “Она думала, что в мире гораздо больше хороших людей, чем плохих, и что людям нужно доверять. Доверие – очень важный фактор человеческих отношений. Чтобы понимать людей, нужно, прежде всего, общаться с ними, искать контактов”.
Борис Парамонов: Как видим, проект не состоялся – окончился крахом, в котором главная потеря, конечно, не сама эта идиотическая идея искать мира и любви на автостопе, а гибель бедной женщины, посчитавшей себя артисткой современного жанра. Интересно, однако, что в сообщениях прессы, вся эта история подается с нотой надежды и конечного одобрения смелой инициативы двух не молодых уже девушек:
Диктор: “Художницы планировали закончить свой проект примерно в мае – представлением в Тель-Авиве, где предполагалась церемония стирки подвенечных платьев, как это уже делалось не раз по дороге. Это символическое действие долженствовало означать избавление от следов войны, имевшей место в районе путешествия. А финальный акт предполагал вывешивание подвенечных платьев в Вероне вместе с фотографиями и прочими видео-материалами путешествия. Сильвия Моро предполагает продолжить путешествие в одиночку для осуществления проекта. Она говорит: “Отказаться от путешествия сейчас означает признать крах проекта и успех нашего дела. Я не хочу подчиняться обстоятельствам. Происшедшая трагедия только подчеркивает трудности, с которыми встречаются люди, и как много еще предстоит сделать для достижения поставленных нами целей”.
Борис Парамонов: Печальна в этой истории не только гибель одной из энтузиасток, но и тон всеобщего и горячего сочувствия, выражаемого масс-медиа. Никто из прессы не решился сказать, что эти так называемые художницы – идиотки, тем более намекнуть на то, что подлинной целью их путешествия были дорожные скоротечные романы. Такие вещи теперь нельзя говорить. Это считается политически некорректным.
Вот это и есть, если угодно, искусство после Освенцима. Настоящее искусство помалкивает в тряпочку или занимается высоколобыми шутками, потеряв веру не только в себя, но и в человечество. Но человечество, в лице его многочисленных оптимистических представителей, так и не понявших, каким несовершенным созданием является человек, продолжает строить радужные иллюзии. Искусства, строго говоря, уже нет, но иллюзии остались и продолжают множиться – как профессионалами, так и дилетантами. Человечество не может отказаться от оптимистического мифа – на каждом шагу миллионы раз убеждаясь, что в жизни гораздо больше оснований для пессимизма, чем для благостных надежд. И сколько таких мифов сознательно и с неблаговидными целями культивируется. Вот один из них – так называемое Олимпийское движение. Спорт, видите ли, сближает народы и способствует делу мира. Ну да, в 1936 году Гитлер на Берлинской Олимпиаде так их сблизил, что через три года началась новая мировая война. И сейчас разыгрывается очередная комедия – несение Олимпийского огня из Греции в Пекин. Еще сама Олимпиада не состоялась, еще нет никаких оснований для чьих бы то ни было торжеств, а скандалов уже больше, чем надо. Сколько препятствий на пути этого огня уже встретилось! Это балаган, а не торжество мира и дружбы народов. Олимпийское движение давно уже превратилось в выставку политических амбиций разных, более или менее великих народов. И в большой бизнес, к тому же. Подождем еще немного – то ли будет в Сочи, которые уже делают чем-то вроде третьей столицы России – опорной базы на теплых морях, утеряв уже и базы, и моря.
Вернувшись к вопросу об искусстве после Освенцима, можно такой вывод сделать: не нужно искусства, коли оно не может существовать без Освенцима – без воздуха и климата трагедии. Но не нужно представлять человеческую жизнь, мистерию человеческого существования благостной картинкой всеобщей любви и благоволения. Еще не было случая, чтобы львы легли в обнимку с ягнятами. Ягнята должны пастись на родных лугах, а не путешествовать по львиным тропам. Нравы львов давно уже известны и многажды описаны. “Ты виноват уж тем, что хочется мне кушать! – сказал, и в темный лес ягненка поволок”. Для того, чтобы избавиться от простодушного оптимизма, и Освенцима, в сущности, не надо: достаточно помнить хотя бы о нравах шоферов-дальнобойщиков.