Юрий Жигалкин: Может ли прилив гласности пошатнуть китайскую политическую систему? Что страна должна знать о здоровье президента? Таковы темы уик-энда в рубрике «Сегодня в Америке».
Гласность - это слово, принадлежащее эпохе перестройки и Горбачева, - сейчас все чаще употребляется изумленными американскими комментаторами для оценки того, что происходит в Китае после разрушительного землетрясения. Такие параллели неизбежно заставляют продолжить сравнение: что может последовать за беспрецедентной попыткой властей не скрывать правду о трагическом эпизоде в жизни страны?
Слово – Аллану Давыдову.
Аллан Давыдов: Стремление к открытости может представлять опасность для автократического государства. К такому выводу в своей опубликованной на днях статье приходит обозреватель « New York Times » Филип Тобман. В 80-е годы Тобман он был свидетелем того, как набирала обороты политика гласности, провозглашенная Михаилом Горбачевым, и как одновременно медленно разваливался Советский Союз. Журналист сравнивает этот процесс с цепной ядерной реакцией. «Горбачевская гласность, - пишет Тобман, - шаг за шагом срывала покровы лжи, на которой было замешены основы советского государства». В качестве примеров журналист приводит переход власти от замалчивания масштабов Чернобыльской катастрофы до вынужденной открытости, публикацию в журнале «Огонек» объективных сведений о действиях советских войск в Афганистане. Тобман считает, что значительный импульс гласности придало разрушительное землетрясение в Армении в 1988 году, когда Кремль отчаянно нуждался в зарубежной помощи. Он ищет параллель между началом распада Советского Союза двадцать лет назад и нынешними попытками руководства Китая дать своим гражданам и всему миру более полную информацию о последствиях разрушительного землетрясения на юго-западе страны. Автор статьи воздает должное китайским лидерам, поведение которых на этот раз выгодно отличается от поведения режима Мньямы, пытающимся любой ценой скрыть от мира истину о последствиях катастрофического циклона. Но при этом он предупреждает, что китайское правительство играет со взрывоопасной политической смесью, рискуя привести в действие политические силы, которые со временем могут подорвать систему.
Насколько можно согласиться с выводами журналиста из New York Times ? С таким вопросом я обратился к профессору политологии Университета Вилланова в Пенсильвании Хафизу Малику.
Хафиз Малик: Советский Союз развалился не из-за Чернобыльской катастрофы и не из-за землетрясения в Армении. Он оказался обреченным после того, как КПСС упустила монополию на власть. Когда это произошло, система сама собою распалась. Другим фактором распада СССР стал рост национализма в советских республиках, особенно прибалтийских, с отделением которых Горбачеву, в конце концов, пришлось смириться. Сепаратизм не являлся монополией СССР, этот феномен хорошо знаком даже в высокоразвитых странах. Весь вопрос в том, насколько власти способны сдерживать его проявления путем умеренного и разумного удовлетворения требований национальных элит. У Китая тоже проблемы с сепаратистами Синьцзяна и Тибета, однако политический механизм, созданный в Китае, обеспечивающий стабильность в стране и стабильность режима, несравним с советским; он отличается глубиной и всеохватностью. Стихийное бедствие в Китае имеет феноменальные масштабы, но у меня нет сомнений, что китайцы преодолеют последствия стихии. У них для этого достаточно материальных и финансовых ресурсов.
Аллан Давыдов: Впрочем, и сам автор статьи, обозреватель New York Times Филип Тобман допускает, что стремление китайского руководства показать себя с лучшей стороны при оказании помощи пострадавшим от землетрясения может оказаться разумным шагом, а не дорогой к дестабилизации.
Юрий Жигалкин: Чуть больше 20 лет назад гласность, как известно, рассматривалась реформаторами в советском руководстве как инструмент укрепления системы. Какую роль она может сыграть в китайском случае? Вопрос – профессору Маршаллу Голдману, одним из объектов интересов которого в последние годы стал Китай.
Маршалл Голдман: Признаться, до землетрясения я не предполагал, что китайские власти допустят столь открытое и объективное освещение и обсуждение происшедшего. До недавнего времени они не уставали повторять, что они сделали урок из того, что они считали ошибками русских: стоит чуть-чуть выпустить контроль из рук – и ты провоцируешь лавину, которую невозможно остановить. Ясно, что землетрясение застало их врасплох. Удивительно то, что у них не сработал природный инстинкт – скрыть правду, дабы не растрясти систему, не подорвать картину всеобщего преуспеяния, не поставить под сомнение эффективность авторитарного руководства. Возможно, конечно, что сравнительно молодое китайское руководство пошло на этот шаг, будучи уверенным, что его едва ли можно упрекнуть в природном катаклизме, в то время как этой трагедией можно воспользоваться для укрепления собственных позиций, для того чтобы продемонстрировать, что власть остается главным блюстителем интересов человека. К тому же, я думаю, у китайского руководства, в отличие от советского, нет повода бояться всеобщего недовольства. В последние десятилетия экономический рост страны был стремителен. Уровень жизни среднего китайца поднялся неизмеримо. И способность партийного руководства организовать и контролировать этот процесс была удивительной.
Юрий Жигалкин: Словом, вы считаете, что китайские власти не рискуют, практикуя гласность в этом случае?
Маршалл Голдман: Если вдруг выяснится в результате расследований, что коррупция в органах власти стала причиной некачественного строительства, сооружения школ, уничтоженных первой волной землетрясений, тогда история обретет более тревожный для них поворот. Но и в этом случае виновными, скорее всего, будут признаны местные боссы, а центральное руководство сможет выставить себя в роли здоровой общественной силы.
Юрий Жигалкин: Профессор, оглядываясь сегодня на китайские и российские реформы, начатые больше двадцати лет назад, как вы считаете, кто раньше придет к здоровой демократической системе?
Маршалл Голдман: Может быть, ничья на пути в тупик? Я, честно говоря, сомневаюсь, что Китай или Россия смогут создать демократическую систему в обозримом будущем. Естественно, Россия заметно ушла от советской системы, но она еще очень далека от создания демократических институтов, которые будут балансировать друг друга и обеспечивать права человека.
Юрий Жигалкин: Говорил профессор Маршалл Голдман.
В конце прошлой недели Джон Маккейн обнародовал свою медицинскую карту. Полного отчета перед избирателями о состоянии здоровья от него требовали и оппоненты и сторонники. Возраст и здоровье кандидата, которому семьдесят два года, который перенес рак кожи, обещают стать аргументами его противников в предвыборной борьбе, и кандидат решил открыть миллионам свои самые интимные секреты, представив на всеобщее обозрение почти тысячу двести страниц заключений врачей и результатов анализов за последние восемь лет. Ничего компрометирующего, кроме камней в почках и повышенного содержания холестерина в крови, для контроля которого он принимает лекарство, соперники Маккейна в его медицинской истории не найдут. По крайней мере, так заверяет врач Маккейна.
Что можно узнать о здоровье кандидата из этих документов? Мой собеседник – профессор медицины Даниил Голубев.
Даниил Голубев: Ну, конечно, 72 года – это не 47 лет, и всем понятно, что вероятность нового заболевания, особенно после того, что стало известно о сенаторе Эдварде Кеннеди, конечно, увеличивается с возрастом. Да и сам Маккейн – человек, в общем-то, нездоровый. Трижды – в 1993, 2000 и 2002 годах – у него были диагностированы и оперированы меланомы, опасные кожные опухоли. Но вероятность появления ново опухоли после шести лет молчания намного меньше, чем в иной ситуации. И остальные органы, в частности сердце, вполне удовлетворительны. Более того, по состоянию сердечно-сосудистой системы он моложе своих сверстников, он выдерживает стресс-тест в течение 10 минут, в то время как его сверстники и даже люди моложе на 5-6 лет выдерживают 5-7 минут. Ну, и кроме того, его мама 96-летняя, которая путешествует по миру и демонстрирует здоровую генетику, - это очень серьезное обстоятельство.
Юрий Жигалкин: Профессор, как вы относитесь к американской традиции публичного обсуждения медицинских карт президентов? Помогает ли эта традиция обеспечить пребывание у власти здорового, энергичного человека?
Даниил Голубев: Состояние здоровья кандидата в президенты – вещь общественно значимая. Избиратели обязаны, если угодно, знать, кого они выбирают. Примеры такого рода из практики советского периода, они вопиющие. По заявлениям профессора Чазова, который был лечащим врачом Брежнева на протяжении всех лет его руководства страной, последние 6 лет, с 1976 года, он был практически недееспособен. Сокрытие состояния здоровья претендента на верховную власть абсолютно недопустимо. С другой стороны, в Америке перехлесты: каждый полип, каждая бородавка описывается со смаком, ненужными подробностями. Но это все-таки, как говорится, по эту сторону добра и зла. И поэтому я думаю, что внимание к здоровью президента, особенно в период, когда он немолод, и возникают естественные вопросы о его возможностях, они важные. Но относиться к ним надо взвешенно. И в данном случае, мне кажется, применительно к Маккейну все это соблюдено.
Юрий Жигалкин: Тем не менее, как известно, среди хозяев Белого дома были и серьезно больные люди, хотя об этом в то время не было известно, как, например, Джон Кеннеди.
Даниил Голубев: Есть список заболеваний президентов американских, всех, очень подробный перечень заболеваний, начиная с Джорджа Вашингтона. Это вообще ужасный список, я его внимательно рассматривал, там масса заболеваний, о которых сами президенты не знали, которые становились известными только после вскрытия, после их смерти и так далее. Но я бы сосредоточил внимание на другом вопросе: есть ли достоверные сведения о том, что состояние здоровья отразилось на выполнении функциональных обязанностей? Вот таких данных совсем негусто. Мне приходит на память, что последние месяцы жизни Франклина Рузвельта были связаны с определенным упадком его и психологического, и физического состояния в связи с сердечным заболеванием. Возможно, с этим связано его позиция, скажем, на Ялтинской конференции. Что касается Джона Кеннеди, да, у него были заболевания, которые прошли мимо официальных сообщений, в частности, говорилось об Эдиссоновой болезни, болезни надпочечников, которая не фигурировала в перечне его заболеваний, а фактически была. Сведений о том, что он что-то сделал не так или мог сделать не так под влиянием этих состояний, по-моему, нет.
Юрий Жигалкин: Как вы считаете, стоит ли Маккейну опасаться, что история его болезней будет использована против него, что она может заронить сомнения в умах избирателей?
Даниил Голубев: Я бы сказал так: все, что мы знаем сегодня о Маккейне, с моей точки зрения, не противоречит его праву претендовать на высший государственный пост и не должно вселять каких-то дополнительных опасений по этому поводу. Это, мне представляется, не аргумент против данного кандидата.
Юрий Жигалкин: Этим обсуждением с профессором Даниилом Голубевым здоровья кандидата в президенты Джона Маккейна мы завершим очередной выпуск рубрики «Сегодня в Америке».