Тот жанр, в котором работает Светлана Алексиевич, отмечающая 31 мая юбилей, – до сих пор в новинку для русской литературы. Неискушенный читатель, перелистав взятую с прилавка книгу, скорее всего, сделает вывод: «Журналистика». Но это проза, причем проза высочайшего качества, хотя в ней почти нет авторских слов. Это прямая речь свидетелей времени.
Светлана Алексиевич так пишет уже почти четверть века. Таковы все ее книги. «У войны – не женское лицо» – монологи женщин, участвовавших во Второй мировой войне. «Цинковые мальчики» – люди, прошедшие Афганскую войну. «Зачарованные смертью» – неслучившиеся самоубийцы либо родные и близкие самоубийц свершившихся. «Чернобыльская молитва» – понятно. «Последние свидетели» – дети на войне (вот что надо было бы публиковать каждое 1 июня, в Международный день защиты детей).
Сотни свидетельств, собранных и организованных мастерством, чувством меры, вкусом автора: из документов – в документы времени.
По-английски этот жанр называется oral history – устная история. И это всегда – частная история.
Вот, вероятно, главное, что делает книги Алексиевич захватывающим, хоть и тяжелым, иногда непереносимо тяжелым чтением. Можно только догадываться, насколько это трудно для нее самой, и какой заряд совести должен быть в человеке, чтобы снова и снова погружаться в горе. Она писала: «Когда окончила "У войны – не женское лицо", долго не могла видеть, как от обыкновенного ушиба из носа ребенка идет кровь... Наверное, у каждого из нас есть свой запас защиты от боли – физической и психологической. Мой был исчерпан до конца». И вот после этого признания Алексиевич берется за «Цинковых мальчиков».
У нее всегда – правда. Правда от первого лица, а вместе – панорама. Как-то Алексиевич сказала, что делает простые моментальные снимки, но складываются они – в летопись.
Прошедший век изменил соотношение литературы вымысла и литературы факта. Всякого рода словесность non - fiction резко прибавила в популярности: мемуары, биографии, история, документальная проза. Почему?
Все самые привлекательные и насильственно насаждаемые идеологии в ХХ веке прошли проверку на прочность и потерпели крах. Рухнула выпестованная концом XIX столетия надежда устроить человеческий мир по разуму. Об этом просигналил еще в 1912 году «Титаник», только сигнал не услышали. Но мировые войны, Освенцим, Колыма, Хиросима, Чернобыль довершили дело. Вместе с идеологиями утратило доверие идеологическое слово, а как следствие – слово вымышленное. Оставшаяся надежда – на факт.
Тут – ловушка. Кажется, что документальную прозу писать легко: у тебя хорошая память на события, лица, слова, ты был свидетелем судьбоносных явлений – пиши! Отсюда, из этого заблуждения – бесконечный, особенно в последние российские годы, книжный поток бессвязного бормотания вокруг подлинных имен и дат. Нужен редкий отдельный талант – найти собеседников, расположить их к себе, организовать чужую речь, отобрать важное, драматургически выстроить, точно начать, честно рассказать, вовремя остановиться, правильно назвать. Сделать такое хорошо столь же трудно, как придумать увлекательный сюжет и убедительных персонажей, и при том – неизмеримо ответственней: люди в этом жанре словесности – не бумажные, а живые. Или были живыми, что еще ответственней. Всё это умеет Светлана Алексиевич. У нее получается сильно.